стать перед лицом всесвятейшего вселенского собора и выслушать его волю. - И, обернувшись к вошедшим стражникам, епископ приказал; - В знак проклятия снимите у него с одной ноги цепи. Когда все было выполнено, епископ двинулся впереди процессии верхом на крупном сером муле. За ним, окруженный Кольцом многочисленной стражи, шел Гус в магистерской мантии поверх простой черной одежды; правой рукой он поддерживал свободный конец кандалов, оставленных на правой ноге. Улицы были запружены войсками, с усилием сдерживавшими толпы народа. Было шесть часов утра. С озера веяло свежей прохладой, город был залит светом утреннего солнца. Гус глубоко вдыхал чистый, свежий воздух. Он шел, высоко подняв голову, и приветливо улыбался толпе, когда видел взволнованные лица людей, приветствовавших его. Гуса подвели к собору и оставили снаружи, так как в соборе шла литургия и отлученному вход туда был запрещен. Литургия окончилась. Двери собора раскрылись, и Гус вошел внутрь, но, не доходя шестой колонны, силы его оставили - он упал. Поднявшись, Ян Гус огляделся. Около него, не обращая внимания на озлобленные окрики, стояли Ян из Хлума и Штепан. Штепан с болью глядел на этого высокого, худого, изможденного человека, на его желтовато-белое бритое лицо, костлявые щеки, на его глубоко запавшие глаза, все же сохранившие свой блеск и живость, на его упорно сжатые, бледные, без кровинки, губы. Два прелата подошли к Гусу и, взяв его под руки, повели к заранее приготовленному амвону. Ян из Хлума, дергая беспрестанно свою бороду и не глядя ни на кого, быстро отошел к выходу. Штепан, подавленный всем происходящим, остался на месте. Чье-то легкое прикосновение привело его в себя. Перед ним стоял с ледяной улыбкой Михал де Кауза и показывал на выход из собора: - Бакалавр, вы можете занять место у выхода вместе с прочими. Штепан, сам не отдавая отчета, зачем он это делает, таинственно поманил прелата к себе пальцем. Тот с загоревшимся интересом в глазах быстро нагнулся к Штепану и подставил ухо. Штепан нагнулся к самому уху Михала и внятно прошептал ему: - Иуда! А где ж для тебя костер? - и, быстро повернувшись, отошел к выходу и стал рядом с бледным от волнения Яном из Хлума. Побагровевший от гнева и стыда Михал де Кауза, убедившись, что никто ничего не слышал, отправился на свое место и в ярости шепнул Пальчу: - Ничего, скоро, по милости божьей, мы и этого еретика сожжем! Немало я на него потратил золотых талеров! К его удивлению, лицо Пальча было угрюмым. Он не знал, что в прошлый вечер Палеч был у Яна Гуса в тюрьме и несколько простых слов, сказанных его бывшим другом, пробудили в нем былые воспоминания; неожиданно для Гуса и самого себя Палеч долго плакал, сидя у ложа своей жертвы. Михал пожал плечами и стал наблюдать за происходящим. На председательском кресле посреди собора сидел кардинал Иоанн де Бронье. В кардинальском пурпурном плаще поверх расшитого золотом облачения, в красной широкополой шляпе со свисающими по бокам кистями и в лиловых чулках, кардинал как бы дополнял собой всю мрачную картину собора. Напротив него на хорах был поставлен трон императора. Сигизмунд, в роскошной, подбитой горностаем мантии и в императорской короне, сидел на троне, стараясь подчеркнуть все величие императорского сана. Его хитрое, жестокое лицо, прикрытое огромной бородой, с любопытством и плохо скрытым беспокойством было обращено в сторону стоявшего на амвоне Яна Гуса. Пфальцграф Людовик держал перед королем на подушке державу, Фридрих Гогенцоллерн - скипетр, герцог баварский венгерскую корону, венгерский магнат Стефан - имперский меч. На скамьях вокруг сидели кардиналы, архиепископы, епископы, доктора богословия, аббаты, а там, сзади, толпились в тягостном ожидании земляки Яна Гуса чехи. Но, видимо, кардиналы и император не были спокойны за сегодняшнее заседание. Епископ Конкордии поднялся и громогласно прочел декрет, запрещающий под страхом тяжкого наказания кому бы то ни было прерывать заседание. Далее стали выступать один за другим епископы, папский аудитор, за ним - светский представитель собора Генрих Пиро; все они скучно, монотонно сходились в своих речах к требованию осудить Гуса как нераскаявшегося, опасного еретика. Потом последовало длиннейшее, утомительное чтение всего обвинительного материала против Гуса. Один только раз Ян Гус прервал епископа, читавшего обвинительный акт, сказав: - Я прибыл на собор с охранной грамотой его милости короля римского, - и выразительно посмотрел на Сигизмунда. Тот под взглядом мистра потупился и густо покраснел. Но кардиналы бросились на выручку императору. Поднялся невообразимый шум. - Молчи теперь! Потом тебе дадут говорить! - кричал кардинал д'Альи. - Замолчи! Мы достаточно тебя наслушались! - надтреснутым, старческим голосом завопил кардинал Цабарелла. - Заткните ему рот, слышите? повернулся он к охране, указывая длинным желтым пальцем на мистра. В соборе творилось нечто ни с чем не сравнимое по своей дикости и гнусности. Напрасно мистр просил, чтобы ему дали говорить. Духовные пастыри орали как одержимые. Когда восстановилось некоторое спокойствие, епископ Конкордии объявил два приговора: первый - о книгах магистра Яна Гуса, подлежащих сожжению, и второй - о самом Яне Гусе, приговоренном как неисправимый еретик к лишению церковного сана. - Ян Гус был и есть настоящий и очевидный еретик. Он осуждается и проклинается! На предложение отречься Гус, замученный до последней степени, воскликнул: - Эти епископы уговаривают меня отречься! Нет, я не могу изменить своей совести! Никогда! Приступили к расстрижению. Епископы шепотом начали спорить, чем должны быть срезаны волосы - ножницами или бритвой. Ян Гус поглядел на препирающихся епископов, болезненно улыбнулся и с грустной иронией сказал императору: - Государь! Помири их: они не знают, как лучше довершить надругание надо мной! Наконец епископы торопливо и неумело состригли ножницами волосы у мистра. Церемония была закончена формулой, провозглашенной епископом миланским: - Церковь не знает тебя более, она передает твое тело светской власти, а твою душу - дьяволу! Епископ приказал надеть на голову Гуса бумажный колпак с рисунками, изображающими чертей, и с надписью "Ересиарх". Епископ миланский выступил вперед и провозгласил: - Святой констанцский собор вручает суду и гражданской власти расстригу Яна Гуса, исключенного из церковной иерархии! В соборе стало необычайно тихо. Сигизмунд, избегая глядеть на стоявшего перед ним хотя и в бумажном колпаке, но полного величия и спокойствия Яна Гуса, напыщенно обратился к пфальцграфу Людовику: - Любезный герцог! Ты, держащий меч власти для наказания злых, возьми этого человека, Яна Гуса, и именем моим соверши над ним казнь, подобающую еретикам! Пфальцграф выслушал повеление императора, низко склонив голову, затем передал подушку с державой одному из придворных, снял с себя парадную мантию и спустился с хоров в зал собора. Перед ним все расступились, и герцог дал знак солдатам, чтобы они вели Яна Гуса за ним, а сам тяжелыми шагами двинулся к выходу из собора. Когда Ян Гус выходил, он услышал сдавленный голос Штепана: - Мистр, мистр, прощай! Ян Гус на секунду остановился и, взглянув на бросившегося к нему Штепана, тихо произнес: - Люби родину! Перед папертью, освещенной солнцем и окруженной войсками, стоял констанцский фогт в сопровождении нескольких стражников и палачей. Герцог остановился на паперти, оглядел холодными глазами собравшихся и приказал: - Господин фогт города Констанца, возьмите Яна Гуса, который по решению всемилостивейшего государя нашего короля римского и по моему собственному повелению должен быть сожжен! Фогт низко поклонился пфальцграфу и принялся за выполнение приказа. Гус был окружен четырьмя дюжими, с тупыми лицами констанцскими стражниками. Вели его под руки два латника из охраны пфальцграфа. Мрачно зазвонили колокола. Но солнце светило так ясно, так тепло, что не верилось, может ли в такой радостный, светлый день совершиться что-нибудь жестокое и злое. Штепан бросился вперед, но был отброшен солдатами в сторону; он шел, тяжело дыша, стараясь не отстать от шествия. Сначала Гуса провели на кладбище, чтобы он видел, как горят его книги. Мистр сильно ослабел и с трудом шел. На костер с книгами он почти не обратил внимания. Штепан видел измученное лицо мистра под бумажным колпаком, он видел, как губы его шевелились, но что говорил мистр, Штепан услышать не мог. Впереди шествия ехал герцог Людовик, за ним - восемьсот человек его солдат, далее шла городская стража с Яном Гусом в середине, а дальше тянулись войска Сигизмунда. Три тысячи солдат сопровождали в последний путь чешского мистра. Народ тянулся за войском, но, когда шествие прошло через ворота Шпатутор, по приказу императора они были закрыты. Штепану удалось проскочить в самый последний момент. Штепан видел, как герцог Людовик выехал на зеленую лужайку, называвшуюся Брюль. Вороной конь его нетерпеливо помахивал головой. Герцог что-то говорил фогту, показывая вперед рукой. Солнце отражалось на блестящих, полированных доспехах герцога. Солдаты образовали широкий круг. Внутри круга Штепан увидел на зеленой траве лужайки большую кучу дров и соломы. Один из палачей неторопливо вкапывал высокий толстый столб. Штепан стоял на небольшом бугорке, откуда ему была видна вся лужайка. Вот подвели Яна Гуса, и он опустился на колени. Солдаты, не тревожа его, стояли рядом и о чем-то переговаривались между собой. Три черные фигуры палачей возились у столба. Вот Ян Гус поднялся с колен. Черные фигуры подошли к мистру и, взяв его под руки, повели к середине лужайки. Потом вместе с фогтом подошел священник, но сейчас же отошел. Штепан увидел, как мистр выпрямился, поднял высоко голову и начал говорить. Всех слов Штепан не слышал, до его слуха долетали только отдельные слова: "...эту страшную и отвратительную смерть... хочу радостно претерпеть..." У Штепана начало сильно колотиться сердце, его грудь что-то сильно сдавило, он почти задыхался, но отвернуться и уйти не хватило сил. Он видел, как мистра провели по кругу солдат, как к нему подошли его тюремщики. Роберт плакал, утирая большими кулаками слезы; другие два, словно виновные в чем-то, стояли растерянно, с шапками в руках. Мистр что-то им говорил, и они еще ниже опустили голову. Но вот подошел один из палачей и, взяв мистра под руку, повел к столбу. Там он и двое других быстро сняли с Яна Гуса верхнюю одежду и возвели его на высокую скамейку у столба. Вокруг Гуса началась поспешная возня: один из палачей привязывал мистра к столбу веревками, другой притянул его голову цепью, остальные принялись подбрасывать во