Сумеречную тишину нарушил шум тяжелых шагов. Сондра и Алек отстранились друг от друга и увидели Дерри, который вышел из-за угла церкви и остановился. Он мгновение поколебался, затем, будто ничего не заметил, сказал Сондре:
— Я искал вас. Кое-кто хочет повидаться с вами.
Сондра пошла за ним следом через территорию миссии, а за ней Алек. Зачем Дерри вел ее в лечебницу?
Сондра узнала ответ, как только вошла в палату. В ее далеком конце стояла кровать. Ширма, скрывавшая ее целых девятнадцать дней, исчезла, а на кровати сидел исхудавший мальчик и из рук Ребекки жадно ел овсянку с медом.
Когда три врача подошли к нему, Оуко перестал жевать и посмотрел на них широко раскрытыми глазами. Ребекка салфеткой вытерла ему подбородок. Мальчик особенно пристально смотрел на красивую memsabu, стоявшую между двумя врачами, на ту, которая приходила к нему во время странных сновидений.
— Привет, Оуко, — Сондра ласково улыбнулась.
Мальчик робко сглотнул. Он был еще так слаб, что сам не мог поднять ложку, но в его глазах и улыбке светилась жизнь.
— Оуко, — сказал Дерри на масайском диалекте. — Это та самая memsabu, которая спасла тебе жизнь.
Мальчик что-то пробормотал, и его лицо залилось красновато-коричневым цветом.
Дерри повернулся к Сондре:
— Оуко благодарит вас. Он говорит, что никогда не забудет вас.
Сондра почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Вдруг Ребекка отложила в сторону миску с овсяной кашей, встала и, взглянув на Сондру, спросила:
— У memsabu будут распоряжения насчет ухода за Оуко?
Сондра уставилась на старшую сестру. Ребекка провела у койки мальчика больше часов, чем любая из медсестер. Это она обнаружила воспаление легких, следила за тем, чтобы мальчика ежечасно переворачивали на другой бок, проверяла, чтобы катетер не сместился, и даже выгнала одну сестру за то, что та невнимательно следила за основными показателями состояния организма. Это была хорошая, надежная женщина, как раз такая, без которой не мог обойтись врач в чрезвычайных обстоятельствах.
— Ребекка, действуйте по собственному усмотрению, — ответила Сондра.
На губах старшей сестры мелькнул след чуть заметной улыбки.
— Да, memsabu, — сказала она и снова села.
Алек заглянул к Мзее Мозесу, чтобы еще раз прослушать его, а Дерри и Сондра вышли в надвигавшуюся ночь. Поднялся ветерок, принося с собой запахи животных и аромат жженой травы. Дерри смотрел вдаль, туда, где горы Тайта на фоне неба окрашивались в пурпурный цвет.
— У вас появились друзья, — сказал он. — И вы заслужили их дружбу.
Сондра ничего не ответила, она была не в силах говорить.
— Через несколько дней я отправляюсь в экспедицию к северу, в страну племени масаев, — сообщил Дерри. — Поедете со мной?
24
Им предстояло проехать четыреста миль с остановкой в Найроби, чтобы забрать мороженые запасы. Сондра села в первый «лендровер» вместе с Дерри. Преподобный Торн уселся во второй вместе с Каманте, а на третьем ехал один Абди, водитель из народа суахили.
Три машины тряслись по пыльной дороге от миссии к Вои-Моши-роуд после того, как закончился ровный прямой участок через пустыню, усеянную зелеными деревьями и колючим круглым кустарником в человеческий рост. Когда они свернули на Момбаса-роуд, где интенсивность движения возросла, солнце уже поднялось и стало совсем тепло. Сондра глядела то налево, то направо на ровные просторные Тсаво-Вест и Тсаво-Ист — рыжеватые пустыни, где изредка встречалась скала из лавы или дерево, которое выглядело так, будто его посадили вверх корнями.
— Это баобаб, — пояснил Дерри. — Африканцы верят, что это дерево когда-то разозлило бога, поэтому он вырвал его и снова посадил корнями вверх. Когда смотришь на него, создается именно такое впечатление. Африканцы считают, что ветви, которые мы видим, в самом деле являются корнями, а листья растут под землей.
И Дерри начал рассказывать одно за другим племенные сказания — легенды и сказки, которые позволяли заглянуть во многие тайны первобытного африканского мышления.
К полудню, когда они достигли Найроби, Сондра узнала о Кении и ее народах больше, чем за последние пять месяцев.
После вкусного обеда в ресторане гостиницы «Нью-Стенли» и пополнения запасов в Центре иммунологических исследований при Всемирной организации здравоохранения три «ровера» выехали из города на забитую машинами дорогу. Дерри оживился и повеселел. Пока ехали за вереницей машин по дороге в два ряда, он рассказывал Сондре много новых историй.
Перемена, произошедшая с Дерри, заинтриговала ее. Изучая его, улыбающегося, в профиль, она подумала, что прежде никогда не видела Дерри столь оживленным.
Они ехали по неровной дороге среди ферм и плантаций, по дороге, которую африканцы называли «Возмездие Муссолини», поскольку ее строили итальянские военнопленные. Дорога находилась в катастрофическом состоянии. Через сорок пять минут после выезда из Найроби они достигли горной вершины в районе, называемом Кижабе, и за поворотом открылся вид на величественную Восточно-Африканскую зону разломов.
— Там, внизу, было ранчо моего отца, — сказал Дерри, останавливая машину на обочине. — Вот там я и вырос.
Он вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и предложил ей руку.
— Вам надо взглянуть на это.
Дерри подвел Сондру к краю мира. Под ними далеко внизу простиралась желтая, словно пшеничное поле, долина, которую окружали розово-лиловые горы. Вид на широкую долину захватывал дух: она была усеяна лоскутами ферм и ранчо; тихо дул прохладный ветер, и высоко в небе неподвижно парили хищные орлы. Сондра, зачарованная, не могла произнести ни слова. Стоявший рядом Дерри тихо сказал:
— Ранчо стояло там, внизу. Я продал его много лет назад. Участок земли теперь разделен, а старый дом стал общеобразовательной школой.
Девушка посмотрела на Дерри. Его глаза не упускали ни одной детали там, внизу. Она видела, как ветер треплет его волосы, и так же, видимо, трепетала его душа.
Сондра немного смутилась, видя его таким открытым, уязвимым. Но в то же время, наблюдая за ним, она поняла все. Эта дикая, неукрощенная земля с желтыми долинами и зелеными склонами гор давала ответ на вопрос, кто такой Дерри Фаррар. Он был не менее сложен, чем этот дикий мир; жил в том же ритме, что и его родина. Сондра почти чувствовала, как томящаяся душа Дерри тянется к этой земле и обнимает ее, словно вернувшийся домой сын обнимает родителей. И Сондра завидовала ему. У Дерри были свои корни. Он знал, кто он, где он и, наверно, даже почему находится здесь…
Вскоре они свернули на длинное извивавшееся лентой шоссе, которое разделяло зеленые плантации и фермы. Они проезжали мимо женщин в ярких африканских ситцевых платьях, с малышами на спинах. Из школы высыпали дети в формах. «Роверы» поравнялись с кривобокими грузовиками, что везли сахарный тростник и мешки с кофе, и обогнали их, как водится в Кении, на крутом опасном повороте. Вскоре фермы остались позади, и перед путниками во всей красе предстала дикая природа. Люди встречались все реже, и дорожные знаки наконец совсем исчезли. Поток машин поредел, а ландшафт стал ровнее, теплее и казался древнее.
К концу дня они достигли Нарока, участка со зданиями из бетонных блоков, крытыми рифленым железом, с акациями, над которыми возвышалась заправочная станция компании «Мобил», окруженная примерно двадцатью фургонами, на каких обычно туристы отправляются на сафари. Три «ровера» въехали на «Лойта трейдерс», чтобы заправиться. Дерри энергичной походкой вошел в торговую зону. Весь его характер и поведение изменились после остановки в Кижабе. Он смеялся и шутил со стоявшим за прилавком хозяином-индийцем, обменялся приветствиями с группой пожилых масаев, собравшихся вместе раздавить бутылочку «Гарвей Бристол Крим»[25]. Взяв предложенный Дерри охлажденный «Таскер», Сондра подумала: «Он вернулся домой».
При выезде из Нарока щебеночное покрытие закончилось и началась грунтовая дорога. Солнце близилось к горизонту с другой стороны Масаи-Мара, и «роверы» свернули с пути, ведущего к гостинице «Кикорок Сафари». Дорога разделилась на две колеи, оставленные среди высокой травы ранее проехавшей машиной. Вдали золотистые равнины Танзании купались в медно-оранжевом свете, а тени, отбрасываемые хинными деревьями, становились все длиннее. Прайд львов, набив полные животы, дремал под кустарником колючки. Звери лишь лениво подняли носы, когда мимо с грохотом проехали три машины.
Впереди и кругом до самого горизонта тянулась равнина, поросшая рыжеватой травой и деревьями с плоскими кронами. У Сондры возникло ощущение, будто она быстрее преодолевает время, нежели пространство, и оставляет позади себя цивилизованный мир на расстоянии, которое измеряется не милями, а годами. Семейство жирафов плыло рядом с машинами, затем испуганный слон бросился прочь от дерева, кору которого грыз. Серо-белый ястреб, выписывавший в небе непомерно большие круги, устремился вниз, затем взмыл вверх, но уже не с пустыми когтями.
После утомительного часа езды по неровной местности «роверы» оказались у речушки, небольшого притока реки Мара. Они нашли группу акаций с желтой корой, которые станут местом для передвижной больницы, окружили их «роверами» и начали разбивать лагерь.
Путешественники расположились внутри палатки из сетки, чтобы поужинать тушеной с картошкой и вкусной зубаткой, которую Каманте выловил в речушке. Затем немного отдохнули и направились спать.
— Завтра начнут прибывать больные, — сказал Дерри, закуривая. Он откинулся на складном брезентовом кресле и вытянул длинные ноги. — В этой части страны масаи живут повсюду, и повсюду знают путь сюда. К утру у нас будет работы по горло.
Сондра держала чашку с кофе, щедро разбавленным консервированным молоком «Нестле», и наблюдала за тем, как Каманте готовится развести костер. Преподобный Торн уже дремал на своей койке под сеткой, прикрепленной к ветке дерева. Неподалеку стояла палатка, которая днем станет амбулаторией, а вечером будет служить спальней для Сондры. Дерри расположится в палатке, служащей кухней и складом, а два водителя устроятся на койках под деревьями. Сондра прислушивалась к глубокой тишине, к которой она не только привыкла, но даже полюбила.