Дерри в уме произвел быстрый расчет: полмиллиграмма сыворотки эмбриона утки на килограмм веса мальчика. Сначала надо пропитать кожу вокруг и под укусами, затем дать начальную дозу, предваряющую лечение от бешенства. При множественных укусах головы и лица, особенно у детей, время играло решающую роль.
Когда процедура была закончена и сестра перевязывала бинтами голову Зебедии, Дерри взял Сондру за руку и вывел из помещения.
— У нас не хватает сыворотки, — тихо сказал он. — Я свяжусь с Вои и узнаю, нет ли у них сыворотки.
Застыв на месте, она смотрела, как Дерри уходит. Затем обернулась и заглянула через дверь. Теперь Зебедиа немного успокоился, боль прошла, остался лишь испуг. Видно, мальчики загнали крысу в угол, и та укусила Зебедию. Поскольку нельзя было исключить вероятность, что крыса страдала бешенством, Зебедии теперь предстояло сделать серию из двадцати трех инъекций.
Выйдя из лечебницы, она застала Родди, который робко стоял под фиговым деревом и ковырял землю пальцами ноги. Взглянув на его жалкий вид и виноватое выражение лица, Сондра догадалась, что именно он был зачинщиком охоты на крысу.
Сондра присела перед ним на корточки и вытерла ему слезы.
— Родди, Зеб поправится. Ты не должен чувствовать себя виноватым. Пусть это будет тебе уроком, верно?
— Да, мам.
— А теперь пойдем навестим Зеба и пообещаем оставить ему немного джема, — она обняла Роди. — А затем подумаем, какой красивый подарок привезти ему с Сейшельских островов.
При этих словах пятилетний Родди просветлел и, ухватившись за руку матери, дал ей не одно обещание стать хорошим мальчиком.
Сондра нашла Дерри в общей комнате как раз в тот момент, когда он отключил радиосвязь.
— Все зря, — устало сказал он. — У них нет сыворотки.
— Тогда свяжись с Найроби. Пусть они пришлют сыворотку.
— Я нашел другой выход. Я отправлюсь туда сам.
— Но они ведь могут прислать сыворотку!
— Не думаю, что они успеют вовремя.
Сондра нехотя кивнула головой в знак согласия. У них часто бывали нестыковки с поставками медикаментов. Либо присылали не то лекарство, либо его забывали под палящим солнцем, либо оно приходило слишком поздно. Сондра видела, что Дерри тревожат тяжелые думы: ведь Зебедиа сын его лучшего друга, и мальчик ему не менее дорог, чем собственный.
— Сондра, утром мы должны начать серию уколов. Я отправляюсь сейчас.
— Пусть один из водителей отвезет тебя.
— В таком случае я доберусь до Найроби, когда все уже будут крепко спать. Я полечу на самолете.
— Дерри, надо отдохнуть.
Он улыбнулся и погладил ее по руке:
— Это ненадолго. Я вернусь к ужину.
Несмотря на недостаток времени, Дерри тщательно проверил самолет и заправил его горючим. Он уже собирался взлететь, когда Сондра появилась на взлетной полосе.
— Как он? — спросил Дерри, беря дорожную куртку, которую она принесла.
— Уснул. Я дала ему успокаивающее. Дерри, надеюсь, что вакцина не понадобится.
Дерри крепко обнял Сондру:
— Подогрей для меня ужин.
— Я боюсь за тебя, Дерри. Ты слишком много работаешь.
— Зато подумай, как я отдохну на Сейшелах!
Сондра отошла и прикрыла рукой глаза, Когда пропеллеры начали вращаться и самолет покатился. Дерри повел его к концу взлетной полосы, занял стартовое положение, помахал Сондре и прибавил скорость.
Подпрыгивая и грохоча, самолет устремился вперед. Сондра махала обеими руками, когда «Сесна» набирала скорость. Когда самолет разогнался до семидесяти миль в час, Дерри потянул назад ручку управления.
Сондра заметила эту тень раньше него — черный комок, глубокий сон которого прервал приближавшийся самолет. Существо вскочило на все четыре лапы. Сондра увидела, что левое шасси задело гиену и отбросило животное. Она видела, что самолет страшно накренился, потеряв равновесие, видела, как левое крыло опустилось и задело землю, самолет сделал сумасшедший поворот, а спустя мгновение врезался в землю и вспыхнул.
Сондра в ужасе застыла, затем бросилась к самолету.
— Дерри! — пронзительно закричала она. — Дерри!!!
31
Арни невольно поймал себя на том, что снова ищет ее взглядом. Ему этого не хотелось, но он не мог ничего с собой поделать. Он искал молодую женщину, которая последние несколько недель все время пристально глядела на него.
Все началось довольно невинно. Когда каждое утро садишься на один и тот же паром, начинаешь узнавать постоянных попутчиков, которым каждый день машешь рукой, с которыми обмениваешься мнениями о погоде. Их имена так и остаются тайной, но не беда.
Эта женщина ничем не отличалась от всех других: около полугода назад она начала переправляться в Сиэтл на пароме — вместе со всеми спускалась по трапу, занимала место в отсеке для курящих и во время тридцатиминутного плавания через узкий залив читала «Пост Ителлидженсер». Тогда Арни не обращал на нее внимания, поскольку, подобно другим пассажирам, был занят мыслями о предстоящем дне, перебирал в памяти свой деловой график, отмечал клиентов, с которыми намечались встречи, думал, как поступить с налоговым аудитом Стена Фергюсона, пока однажды не почувствовал, что она пристально разглядывает его. Что ж, возможно, что он сам дал ей повод, когда отсутствующим взглядом смотрел в ее сторону. Все напоминало глупую игру, когда совершенно незнакомые люди поглядывают друг на друга: один посмотрел без всякой причины или отсутствующим взглядом, а второй это заметил. Очень скоро оба украдкой поглядывают друг на друга.
Так продолжалось уже несколько недель, и с тех пор они не прекращали эту игру ни утром, ни вечером.
Любопытство Арни росло. Кто она? Чем занимается в Сиэтле? Он решил, что женщина, должно быть, секретарша или работает в каком-то учреждении, потому что всегда аккуратно одевалась и не носила неуклюжей «нацеленной на успех» одежды, смотревшейся ужасно вульгарно на женщинах-администраторах, которые пользовались этим паромом. Живет ли она на острове Бейнбридж или едет из Сукуомиша либо Китсапа? По ее внешнему виду можно было предположить, что женщина живет в резервации тех мест. Большинство индейцев, пользовавшихся паромом, жили там.
А она была красива. Чудесное круглое лицо, подобное полной медно-красной луне, обрамленное длинными черными волосами. Как ни удивительно, это лицо было и наивным, и экзотическим. На вид он дал ей двадцать пять или двадцать шесть лет. Она была миниатюрна, изящно сложена и застенчива, но Арни подозревал, что девушка эта не робкого десятка. В больших светлых подернутых влагой глазах, обрамленных густыми черными ресницами, что-то пробивалось сквозь застенчивость, что-то такое, что и заставляло думать: она самоуверенна и храбра.
И вот в это бесподобное утро на северо-западе Тихого океана, когда оранжево-розовое солнце выплывало из пелены тумана у края залива и вода окрасилась в темно-синий цвет, а далекая линия горизонта светилась искрящимися огоньками, в это раннее утро, когда дышалось легко и впереди маячили новые возможности, Арни Рот выбрался из своего микроавтобуса и снова поймал себя на том, что наблюдает за индианкой.
Арни взглянул на часы. Время все больше занимало его мысли, и он знал это. Отмечать, сколько лет прожито, — одно дело, но считать прожитые дни и часы, просыпаться, думая, как быстро летят минуты, вставать с мыслью: «Мы проводим во сне одну треть своей жизни» — это уже означает, что беда не за горами. С каких пор он помешался на времени? В последний день рождения, когда ему исполнилось сорок, восемь и когда он, задувая свечи, увидел в тумане грядущего большую пятерку с нулем — возраст, до которого осталось каких-то два года.
«Мне стукнет пятьдесят, а что замечательного произошло в моей жизни? На что растрачена моя юность?»
Арни Рот начинал думать, что он родился уже взрослым человеком. Оглядываясь назад, он вспомнил ничем не примечательное детство в Тарзане. Маленький тихий мальчик рос в совершенно непримечательной среде; спокойно, почти тоскливо прошел этап половой зрелости и отрочества — не было ни угрей, ни эротических снов, — затем был колледж и (хочется зевнуть) школа бухучета, серая жизнь с редкими взлетами и скучной чередой дней. Из него получился самый заурядный парень, проводящий заурядную жизнь за своим калькулятором. Затем в эту жизнь вошла Рут Шапиро и все изменила.
В течение совсем короткого времени Арни познал возбуждение, вкус необычного, пока встречался с Рут, спал с ней. Она была такой откровенной, страшно либеральной, собиралась стать врачом — и какое-то время Арни думал, что его серая жизнь изменится навсегда. Но оказалось, что этому не бывать. После того как он женился, взял ссуду и занялся пеленками, его прежде спокойная жизнь холостяка вошла в весьма предсказуемое русло.
Вот и голубое «вольво». Вернувшись к действительности, Арни захлопнул дверцу, запер ее, и, взяв портфель, направился к причалу парома.
Толпа росла, собирались все, кто переправлялся из Бейнбриджа в Сиэтл, и ждали, когда их поведут по трапу на паром. Пристроившись в первых рядах толпившихся людей, Арни чувствовал ее позади себя: она не рвалась вперед. Арни представлял хорошенькое личико, окруженное, словно нимбом, повязанным на голове платком. Он едва сдерживался — так хотелось обернуться и отыскать ее.
Паром дал гудок. «Паром пукнул», — говаривали все. Один короткий гудок означал, что паром вот-вот отчалит, более долгий — что он уже отчалил и опоздал тот, кто в этот момент бежал вниз по трапу. Перемены ради Арни остался на палубе, в это утро у него не было желания сидеть в обществе «белых воротничков», у которых сползали носки, или с теми, кто держали в руках корзинки «Джо» с обедами и вытянули ноги на сиденьях. В это прекрасное свежее утро паром оставлял серебристую полосу на гладкой, как стекло, воде. Арни очень хотелось взглянуть на горы, резко выделявшиеся на горизонте, Олимпийские горы и Каскады, которые вчерашний шторм припорошил новым слоем снега.
Сегодня паром то дергался, то качался, словно плавание происходило во время штормового прилива, а ведь вода была совсем спокойной. Похоже, снова что-то случилось с двигателями. Арни поежился от холода, но не собирался входить в закрытое помещение. Она была там, и ее большие глаза устремятся к нему, словно два дрожащих мотылька.