и детей стали возвращаться назад для того, чтобы попытаться отыскать возможность расквитаться со своими обидчиками. И Серов им такую возможность предоставил. А имея под началом не десяток человек, а четыре – пусть это и все те же крестьяне – можно было смотреть в будущее более оптимистично.
Все прошло более-менее согласно намеченному плану. Аранд оказался действительно неплохим спринтером. Парень бежал так, что казалось, у него из-под пят сейчас начнет валить дым от перегрева. Пролетев мимо нас, он шустро нырнул в кусты, а уже через мгновение с засадой поравнялись его преследователи. Одновременно натянулись три веревки, перегораживая тропу и звонко хлопнули тетивы луков. Расчет был на то, что выстрелить нельзя рано, тогда всадники сбавят темп и веревки станут не такие эффективные, но и опоздать нельзя, потому что стрелять по мешанине из людей и лошадей – глупо, только зря стрелы изведешь.
На место лесной тишины, пришли дикие крики, ржание, лязг. Впрочем ненадолго. Из-за деревьев выскочила толпа крестьян, вооруженных кто чем. Преобладали топоры, вилы, и просто дубинки. Вот только оттого, что оружие ни разу не боевое, менее опасным оно не стало. И действительно – раскроят тебе голову плотницким топором или боевым – разницы по большому счету никакой.
Буквально в мгновение ока все было кончено. Ни среди деревенских ни среди лучников Серова никто не пострадал. Противник был настолько ошеломлен, что просто не успел оказать хоть какое-то видимое сопротивление. В живых остался только сам рыцарь – его хоть и пинали очень усердно, доспехи сделали свое дело – и один ратник. Последний с самого начала неудачно приземлился, и все подумали, что ему добавка уже не требуется. Да, еще живым остался тот самый оруженосец, которому Аранд прошил стрелой ногу.
Но, нужно отметить, что в живых они оставались не долго. Ровно столько, сколько местным мужикам требовалось на то, чтобы соорудить импровизированную виселицу. Капитан им не препятствовал. Хоть в глубине души он чувствовал некоторое неприятия такого решения проблем, разумом он прекрасно понимал: все правильно так делать и нужно. Все суды с адвокатами остались там, на Земле, здесь же действует простой и естественный закон – око за око, зуб за зуб. А за убийство существует только одно наказание – смерть. И не нужно никаких уголовных кодексов. Все бы очень удивились, если бы он сейчас предложил судить пойманных разбойников.
«Интересно, когда же мы там стали такие снисходительные к преступникам. Ведь сейчас никто не удивляется, что суд дает за множественные убийства лет пять-семь, а на свободу преступник выходит еще раньше. Нет, все же китайцы в чем-то правы: преступников жалеть нельзя. Ни к чему хорошему это не приводит».
Первым вздернули ратника. Толпа одобрительно загудела, во все глаза наблюдая за предсмертными судорогами.
Вторым повели оруженосца. Сам он из-за дырки в ноге и большой потери крови идти не мог. Да и вообще сомнительно, что он осознавал происходящее вокруг него. Во всяком случае затуманенные глаза не отображали наличие хоть каких-то эмоций. А вот сэр рыцарь, которого совместными усилиями выковыряли из стального панциря, наблюдал за действом с широко раскрытыми от ужаса глазами. Капитан еще удивился – как человек каждый день видящий смерть, а зачастую ее приносящий, так может боятся умереть. Объяснил Серову ситуацию Ариен, узнавший обо всех событиях от посыльного, коим определили местного парнишку лет тринадцати. Его отправил Серов в лагерь кратко рассказать о произошедших событиях. Так вот маг сказал, что скорее всего рыцарь боялся не самой смерти, а способа казни. Его, как дворянина положено казнить через отрубание головы, смерть же в петле считается «низкой» и оттого позорной.
Когда все три тела уже болтались на своих местах, капитан решил потихоньку прощаться с деревенскими у уходить обратно в лагерь. Однако это оказалось не так-то просто. Переполненные благодарностью крестьяне отказались отпустить своих спасителей просто так и выставив на улицу столы закатили такой пир, которого капитан не видал уже давно. Нет, особых деликатесов там, конечно же, не было, однако все было приготовлено с душой и оттого казалось необычайно вкусным.
Здесь же в процессе поедания всяких домашних вкусностей и распития некоторого количества домашнего же алкоголя в виде не очень крепкой и откровенно говоря до невозможности противной на вкус бражки, выяснилась судьба тех самых двух сбежавших парней, из-за которых Серов вообще двинулся в сторону Красновки. Один из них сегодняшний день не пережил – ему достался удар мечом по голове. Второй отделался легче, хоть и полностью избежать травм тоже не получилось. От мощного удара в тяжелой перчатке он потерял несколько зубов и схлопотал сотрясение мозга. Теперь же он лежал в одном из домов в деревне и постепенно приходил в себя.
Узнав такие новости, Серов не удивился – подсознательно чего-то такого и ожидал. Пораскинув слегка уже затуманенными мозгами – бражка хоть и была слабенькой по сравнению с традиционной сорокоградусной водкой, но тоже хорошо давала в голову – капитан решил оставить пострадавшего в деревне. Глядишь, поставят на ноги быстрее, чем в лагере.
Кроме того, Серов решил воспользоваться моментом и установить полноценные «дипломатические» отношения со старостой Красновки. То, что неподалеку от деревни на заброшенном хуторе обосновалась банда в полсотни душ он конечно же знал. Кроме того, что в деревне регулярно покупались продукты и другие необходимые мелочи, как оказалось некоторые бойцы еще и «неофициально» там бывали. Так что староста – здоровенный мужик лет на вид пятидесяти пяти-шестидесяти, был в курсе всех событий. Вообще староста оказался персонажем примечательным. Несмотря на то, что в целом, по наблюдениям Серова люди сохраняются в этом мире хуже, чем на Земле и большинство с достижением рубежа в полсотни лет уже являются глубокими стариками, конкретно этот мужик выглядел так, будто всегда вел здоровый образ жизни. Первое что бросалось в глаза – ровные здоровые зубы, что для такого возраста редкость и на Земле с ее медициной, лекарствами и всем прочим, а уж для местного средневековья… Кроме того среди прочих жителей деревни он выделялся ростом и телосложением больше подходящим какому-нибудь борцу чем землепашцу. Но все это меркло перед его глазами. Такие глаза капитан видел только один раз в далеком детстве. Их владелец был личностью примечательной - живущий по соседству пожилой еврей. Это был такой себе эталонный еврей из Парижской палаты Мер и Весов. Начиная с имени – Аарон Соломонович Левинсон – и заканчивая поведением. Но самое главное – это были глаза, в которых отражалась вся многовековая мудрость и печаль еврейского народа, сдобренная изрядной порцией хитринки.
Вот и эти глаза понимающему человеку как бы говорили – осторожней, этот своего не упустит. И что характерно – не упустил. В ходе переговоров, проходящих на фоне всеобщей пьянки, капитан договорился, что деревенские будут сообщать ему если им что-нибудь понадобится или, что важнее, кто-то будет искать месторасположение отряда. Кроме того, обсудили кое-какие мелочи, касающиеся цен на продукты и возможную помощь крестьян.
Гилаф, как звали старосту, мгновенно оценил все выгоды такого сотрудничества. Королевская стража – это конечно хорошо, но вот только где она, когда так нужна. А своя рубашка, как известно всегда ближе к телу. Еще капитан договорился, что Гилаф сведет его со старостами других окрестных деревень. Таким образом, вокруг базы образовывалась территория плотно наполненная «дружественными глазами».
На этом деловая часть закончилась. Нет, вопросов еще оставалось очень много, просто коварная бражка сделала свое дело, и даже стойкому капитану, имевшему бурную молодость и оттого - закаленную печень стало не до дипломатии.
Оставшаяся часть вечера пролетела незаметно. Как это часто бывает, после сильного нервного напряжения идет откат. А Серов находился в нервном напряжении уже несколько десятков дней – с момента переноса в этот мир. И вот, наконец, появилась возможность расслабиться, находясь в относительной безопасности.
Просыпаться было очень сложно. Капитан нашел себя лежащим на чем-то мягком, но при этом удивительно неприятном. Пошевелив пальцами правой руки, он определил свою постель как стог сена.
«Ну вот, теперь весь день буду чесаться. И что все находят в том, чтобы спать в сене?» – Серов имел подобный опыт только один раз и тогда ему не понравилось. Сквозь закрытые веки стали пробиваться первые утренние лучики. Поморщившись, он хотел отвернуть голову в другую сторону, но понял, что лучше будет потерпеть. Ужасная брага – Серов мысленно зарекся ее пить – дала очень неприятное похмелье.
«И это я еще на открытом воздухе спал, - мысли текли вяло как кисель, - а если бы лег в доме. Вообще бы не выжил».
Внезапно где-то, по субъективным ощущениям около левой руки, почувствовалось какое-то шевеление. Решив не дергать многострадальную голову, Серов приоткрыл веки – в мозг буром ввинтился очередной лучик – и скосил глаза. Однако резкости не хватало на то, чтобы разглядеть, кто – а в том, что это именно «кто» капитан не сомневался, размытый силуэт складывался во вполне человеческую фигуру – там шевелится. На то, чтобы проморгаться и «настроить» зрение ушло еще несколько мгновений. Стало отчетливо ясно, что рядом с ним, свернувшись калачиком, лежит какая-то девчонка. На вид ей было лет восемнадцать, а может даже и меньше. При чем вид ее, и «степень одетости» не оставляли никаких сомнений в том, что она здесь делает.
Серов, попытался вспомнить подробности прошедшего вечера, но все осмысленные воспоминания заканчивались еще на стадии посиделок со старостой.
«Мы кажется о чем-то с ним договаривались… Ах да, точно это я помню, а вот что было дальше… - Шестеренки его голове, скрепя подзаржавевшими боками пришли в движение. Если не получается вспомнить, что было, нужно использовать логику и как минимум просчитать возможные варианты последствий. А то вдруг ему сейчас такие же похмельные мужики придут отрывать самые важные органы. – Ах ты ж черт, совсем ребенок. Это же надо так попасть. Никогда не замечал в себе склонностей к педофилии и вот нате, получите и распишитесь. Хотя… может все еще не так фатально. Это там, у нас в семнадцать лет девушка ребенком считается, а здесь может все и совсем не так. Помнится, в Российской Империи девочкам запретили выходить замуж в двенадцать лет аж… в начале двадцатого века. Это, правда, не отменяет моих проблем. А ну сейчас придут не отрывать причиндалы, а требовать, чтобы я женился… Да уж, не известно, что еще хуже».