– Со своими тачками сами разберемся! – огрызнулся Артем. – Это наш город и если мы здесь чего-то стоим, то и за тачки ответственных найдем.
– Ваш город, говоришь? – Ваха оскалился. – Хочешь, чтобы весь город одному тебе принадлежал? Смотри, не надорвись. Когда самолет в Москву?
– В семь утра, – ответил Рык.
– Пошли, пацаны, тачку ловить. Проводите меня. Пусть хозяин кабака сам с ментами разбирается.
Рык двинулся за чеченцем, но остановился, глядя на Креста.
– Идешь?
– Крест, Жорик, вроде, помер! – крикнул вдруг кто-то от горящих машин.
– Нет! – с явным облегчением ответил Крест. – Там с моим человеком что-то. Я его на крыльце оставлял. Если живой, скажет, кто это был.
– Как знаешь. – Рык пошел догонять Ваху.
Когда они скрылись за углом, стены соседних домов озарили голубые сполохи и по ушам резанули несколько милицейских сирен.
– Как всегда, вовремя, – сплюнул Артем.
Макс слонялся по квартире, как неприкаянный. А, поскольку, по однокомнатной квартире особенно не погуляешь, ему было вдвойне муторно.
На следующий, после диверсии, день позвонил Юрий Николаевич, поздравил с успешно сданным экзаменом, и распорядился, чтобы в ближайшую неделю Макс четко выходил на связь, так как возможны следующие задания «по горячим следам». Напоследок Юрий Николаевич слегка пожурил Макса «за чрезмерное усердие», посоветовал быть аккуратнее, и повесил трубку.
Макс недоуменно пожал плечами, но все прояснилось на следующий день, когда Кирилл, вернувшийся из вылазки «в народ» и за провизией, молча бросил перед Максом свежий номер «Вестника» и уселся напротив.
«ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЙ АКТ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА», – аршинными буквами кричал заголовок на первой полосе. Статья за подписью Евгения Лосева, то есть Джона, сопровождалась тремя фотографиями: вход в «Черный Дракон», общий вид автостоянки с покореженными остовами машин, которые уже убирались аварийщиками (Макс поцокал языком, оценивая оперативность фотокорреспондента, успевшего только к «раздаче слонов»). Третьим был портрет молоденького парня с аккуратной стрижкой и большими, широко распахнутыми глазами. На фотографии ему было лет шестнадцать, и Макс с трудом узнал того нагловатого юнца, что пытался ему помешать. Макс задержал взгляд на портрете, чувствуя смущение, и начал читать.
Из статьи следовало, что прошлой ночью на стоянке был совершен террористический акт – взорваны три автомобиля известных в городе бизнесменов и их иногороднего партнера. Бизнесмены Рыков, Пронин (такую «милицейскую» фамилию носил Крест) и оказавшийся на месте теракта их товарищ Артемьев прокомментировать случившееся отказались, при этом Артемьев дал понять, что опасается мести рэкетиров (Макса покоробило от такой наглости и издевки). Анонимный представитель правоохранительных органов, считающий вышеозначенных коммерсантов лидерами преступных сообществ, охарактеризовал теракт, как внутрибандитские разборки, высказал сомнение в раскрытии этого преступления и предсказал скорую вспышку бандитских войн. По его мнению, инцидент был вызван разногласиями «крестных отцов» города в вопросе сбора воровского «общака». А то, что это случилось на территории, контролируемой «зареченскими» группировками, наиболее легализовавшими свой бизнес, и то, что остался цел автомобиль Артемьева, которого этот представитель органов считает лидером «зареченских» бригад, довольно ясно говорит о том, откуда подул ветер. Сам же Джон высказал сомнение в однозначности случившегося, допуская возможность провокации с целью столкнуть лбами наиболее преуспевающую «зареченскую» команду с остальными бандами.
В конце статьи говорилось, что при взрыве был тяжело ранен случайный прохожий – 19-тилетний Георгий Покровский, который той же ночью умер в реанимации не приходя в сознание. Мать Георгия и его супруга, на которой он женился месяц назад, находятся в шоке от такой нелепой гибели. Организацию похорон взяли на себя друзья покойного.
Макс отбросил газету, и опустил голову на руки, чувствуя себя не в своей тарелке. «Мать, молодая жена, нелепая гибель, в шоке…» – эти слова вертелись в его мозгу, как зубчатые колеса, цепляясь за остатки не иссохшей еще окончательно совести и сострадания.
Через пару минут он поднял трубку телефона и набрал свой рабочий номер. Джон ответил сразу же. Осудив своего «неблагодарного коллегу» за долгое молчание и исчезновение без предупреждения, он вое же дал адрес Покровского, поинтересовавшись:
– А на фига он тебе? Не сидится в отпуске?
– Кое-что проверить надо, – уклончиво ответил Макс и поскорее распрощался. Макс посмотрел на Кирилла. Тот пожал плечами, но согласно кивнул:
– Завтра?
– Да. На Гоголя, где новостройки.
Макс сам сел за руль. Чтобы не дергаться, ему нужно было чем-то заняться. Названный адрес они нашли быстро. Дом, в лучших советских традициях, смотрел окнами во двор, а подъездными дверями – на дорогу. Макс пристроил «восьмерку» к обочине на противоположной стороне улицы и достал бинокль. Он заметно нервничал и сам не мог понять почему. Ведь уже далеко не первый человек погиб от его руки, но таких чувств он еще ни разу не испытывал. Смущение, стыд, чувство вины и злость на себя. Чего он трясется-то? Сдох бандит. На земле стало чище…Но пальцы подрагивали, в животе было холодно и глаза не могли сосредоточиться на одном предмете…
Возле подъезда кучковались соседи, оживленно делясь впечатлениями. В ожидании прошло несколько минут и, вдруг, произошло какое-то движение. Из подъезда стали выходить люди, появился оркестр, и, наконец, суетясь в узких дверях, несколько мужчин вынесли гроб. Следом за гробом вышла высокая девушка в чёрном. Она была бледна, но двигалась уверенно. За ней двое парней вывели под руки худую женщину с заострившимся от бессонницы лицом. Ноги ее подкашивались и без посторонней помощи она, похоже, передвигаться не могла. Бессмысленным взглядом она смотрела на лицо сына, обработанное специалистами из похоронного бюро, не узнавая родных черт.
Макс с трудом проглотил комок и закрыл глаза. Это он подрезал крылья этой матери. Это он поставил точку на ее жизни…Макс открыл глаза и застыл…
Из подъезда выходили люди. Один за другим. Много людей. Они выстраивались у гроба мрачной толпой. Одни парни, молодые, здоровые. С такой узнаваемой внешностью. Кожа, кашемировые полупальто и кепки, несмотря на очень теплый день, короткие стрижки, золотые печатки на пудовых кулаках, и цепи на бычьих шеях.
Макс содрогнулся. Сердце забилось редко и громко, как паровой молот, заколачивающий сваи. Он не отрывал остановившегося взгляда от этой толпы. Их было человек пятьдесят. Одна молодежь и среднее звено. Старшие не приехали. Они помянут своего «бойца» потом, перед остальными, поддерживая миф о братстве, о «семье»…
Бедная мать, пошатываясь, опиралась на руки бандитов. Что она делает? Она потрясена, но не может же не понимать, что эти стриженные громилы виновны в ее горе! Это они привели ее сына к такому концу! Макс был лишь слепым орудием случая. Так или иначе, путь, выбранный ее сыном, привел бы его к тюрьме или гибели. Не сегодня, так завтра, но этот страшный финал был предопределен. И сейчас эти истинные убийцы того, в кого она вдохнула жизнь, лицемерно обнимают ее и говорят слова сочувствия. «Вы уж простите. Мы не знали, что став бандитом, ваш сын обрек себя на позор и смерть…» ЭТО они говорят? Или обещают отомстить? Неужели она не понимает?!
Послышались первые звуки траурного марша и парни подняли гроб. Мать вдруг очнулась от своей летаргии и неожиданно закричала, завыла в голос. По спине Макса пробежала дрожь.
Процессия вышла на дорогу, остановилась, подтянулась и… Парни вдруг подняли гроб над головами на вытянутых руках, и пошли вперед. Остальные «грозной» толпой двинулись следом, сжимая кулаки и сверкая по сторонам «суровыми взглядами» из-под сдвинутых бровей.
Макс криво усмехнулся. Эти подонки сделали из горя двух женщин, потерявших мужа и сына, свою собственную «демонстрацию протеста», омерзительно постыдный фарс. Мать заплетающейся походкой шла за гробом. Жена, вернее вдова, поддерживала ее, опустив лицо с пылающими от унижения щеками. Она-то все понимала, но не осмеливалась ничего сказать или сделать. Может быть позже вечером, напившись от горя за поминальным столом, она скажет то, что думает, но не сейчас, не в окружении этих… Один из стариков-соседей, наблюдавших за шествием, вдруг зло плюнул и, махнув рукой, пошел прочь. За ним ушли еще несколько человек. Сочувствие к несчастной женщине не смогла перевесить ненависти к тому, чем промышлял ее сын. Мать этого не видела. А вдова заметила и только ниже опустила голову.
Видел это и Макс. Холод из живота перекинулся к сердцу. Голове стало горячо, и уже знакомая красная пелена стала сгущаться в глазах. Он почувствовал, что теряет над собой контроль.
Макс резко повернул ключи в замке зажигания и рывком тронулся с места. Визжа колесами, «восьмерка» развернулась и, поднимая пыль, умчалась прочь. Несколько «молотков» обернулись и пристально посмотрели ей вслед, но Кирилл еще утром замазал номер грязью…
– С-суки! – выдохнул Макс, проехав пару кварталов.
– Что? – не понял Кирилл.
– Суки! – повторил Макс. – Всех их! Всех!
«Да-а, перевоспитание не состоялось», – подумал «афганец». Он и сам все прекрасно понимал.
На следующий день Макс получил новые инструкции по телефону. Тем же вечером они вышли с Кириллом из дома, держа в руках спортивные сумки, и поехали в центр. Оставив машину, они нашли стоявшую во дворах черную «шестерку». Ключи, как и было сказано, лежали под правым ковриком. На ней они подъехали к одноэтажной пристройке к одному из жилых домов, с темными тонированными стеклами и фигурными решетками на окнах. Днем там был офис одной из фирм, работающих под «зареченскими». Вечером, под видом сторожей, там тусовались бандиты, которым в данный момент, по той или иной причине, негде было ночевать или не хотелось идти домой.
Остановившись метрах в ста, Макс дослал из сумки АКС, собрал его и зарядил. Кирилл кивнул. Опустив стекло, Макс направил автомат и выстрелили из подствольного гранатомета. Прочертив дымный след, граната влетела в окно, и лопнула внутри офиса с оглушительным грохотом. Сразу что-то загорелось, задымилось. Послышались крики. Макс щелкнул предохранителем и полоснул длинной очередью по зеркальным окнам, достреляв о