Когда солдаты разошлись, офицер еще постоял, глядя, как армия уходит. Даже удивительно, думал он, как быстро все собрались. Он видел, как солдаты посматривают на него, проходя мимо неровными колоннами, замечал в их глазах сочувствие, смешанное с жалостью, и украдкой вздыхал, переживая всплеск странных эмоций, которые обуревают человека в поворотные моменты жизни.
Из хибарки показался генерал, и Хольц подошел к нему. Кортес ответил на его приветствие и вдруг протянул ему руку.
— Простите, Хольц, мне жаль, — сказал он сдавленным голосом. — Вы получите за это награду. Я уверен, что вы меня не подведете. Настолько уверен, что больше ничего не буду добавлять к тому, что уже сказал. Если вам не удастся… выбраться — кому написать об этом? У вас есть кто-нибудь?
Офицер поблагодарил его и вынул из нагрудного кармана конверт.
— Спасибо за заботу, ваше превосходительство. Если я погибну в бою — но не раньше, — то вы окажете мне неоценимую услугу, отправив вот это письмо.
Кортес взял конверт.
— Я лично его отвезу — это самое меньшее, что я могу для вас сделать. — Он кинул взгляд на адрес. — Сеньорита Нина Хоуворд. Она что — англичанка? Ваша подруга? — И хмуро посмотрел на лейтенанта.
Хольц кивнул:
— Да, ваше превосходительство, это мой самый близкий друг. — Он произнес это очень медленно, и генерала поразила страсть в его голосе, который дрогнул на последних словах. — Если вы ее увидите… может быть, вы скажете ей… что я честно исполнил свой долг? Думаю, ей это будет… приятно.
Генерал засунул письмо в карман.
— Разумеется, не сомневайтесь, — пробормотал он, внезапно потеряв к разговору интерес и заторопившись. — Я скажу ей, что вы умерли как герой. Вы выполнили свой долг и спасли нашу пушку. Да, думаю, ей это будет очень приятно знать.
Хольц сделал шаг вперед и положил руку на плечо генерала.
— Нет, про пушку не надо говорить, — попросил он искренне. — Не надо про пушку. Она этого не поймет. Для нее я гораздо дороже какой-то пушки. Просто скажите, что я умер в бою. Этого будет достаточно.
Кортес вдруг густо покраснел, отрывисто кивнул и зашагал прочь. Он ни разу не обернулся.
Теперь двор почти опустел. Хольцу стало одиноко. Он медленно подошел к воротам, где Мендетта ждал, когда последние солдаты выйдут строем со двора. Он увидел, что Хольц идет к нему, и нахмурился. Ему не улыбалось снова выслушивать язвительные замечания сослуживца.
Тем не менее Хольц все же приблизился к нему и протянул руку:
— Прощайте. Боюсь, нелегко вам будет тащить пушку через перевал. Я лучше уж здесь останусь, чем так пыхтеть. — Он усмехнулся. — А здорово будет, если эта проклятая пушка грохнется с перевала, а? После всех этих хлопот с ней…
Мендетта взглянул на него с подозрением:
— Нет, этого не случится, можете на меня рассчитывать — я этого не допущу. Жаль будет ее потерять, она ведь стоила стольких жертв.
Хольц пнул ногой камушек.
— По-моему, я только что, не желая того, задел чувства его превосходительства, — признался он. — Ну ладно, что уж теперь. Больше, думаю, он меня не будет беспокоить, правда?
Мендетта проследил, как последний солдат вышел из ворот, и с чувством облегчения вскочил в седло.
— Прощайте, — сказал он, — уверен, вы выберетесь. Все обойдется. Точно вам говорю.
— Прощайте, — повторил Хольц. — Поезжайте, вам надо спешить.
Мендетта поскакал вслед за отходящими отрядами, а Хольц обернулся к своим людям. Они ждали его в тени фермерского дома, рядом стоял пулемет и деревянный ящик с боеприпасами.
Хольц подошел к ним.
— Надо закрепиться в доме. Никто не сможет прорваться, пока пулемет будет в исправности и пока у нас остаются патроны. Отнесите его на верхний этаж и установите у окна. Остальные окна забейте. Здесь мы будем держать оборону. Запаситесь едой и водой. Вы, трое, знаете, что нужно делать. А Дедос останется со мной. — Он повернулся к Дедосу. Это был совсем молодой солдат, но тонкая жесткая линия рта и злые глаза, пустые и холодные, как у змеи, делали его на вид намного старше. — Ты разбираешься в динамите?
Дедос кивнул:
— Да, лейтенант. Отлично разбираюсь.
— В доме есть динамит, принеси его сюда. Захвати там еще детонатор и шнур. И лопату тоже принеси.
Дедос сбегал в фермерский дом и вернулся оттуда с большим мешком за плечами и лопатой в руке. Хольц взял у него лопату.
— Иди за мной.
Они направились по каменистой неровной дороге в сторону, противоположную той, куда ушла отступающая армия. Через две сотни шагов Хольц остановился.
— Вот здесь заложишь мину, — приказал он. — Сделай все очень аккуратно, чтобы ее не было заметно. Клади весь динамит. Когда закончишь, шнур подтяни к фермерскому дому. Не знаю, сколько метров на катушке, но, думаю, до фермы должно хватить. Но только сделать все надо очень быстро. Времени в обрез. Ты меня понял?
Дедос улыбнулся. Задание ему понравилось.
— Все будет сделано немедленно, лейтенант!
Хольц торопливо зашагал назад к фермерскому дому. К своему удивлению, он вдруг понял, что чувствует себя почти счастливым. После стольких утомительных, бесцельных дней отступления эти активные приготовления развеяли его уныние.
На верхнем этаже дома сидел Кастра с ружьем. Фернандо заколачивал второе окно, а Гольц таскал наверх ведра с водой.
Стены у фермерского дома были толстые. Если только Пабло не пустит в ход тяжелую артиллерию, у них есть вполне реальная возможность продержаться здесь по крайней мере несколько часов.
Хольц лично проверил запасы, которые оставил им генерал. На четверых еды там было достаточно. Офицер не намерен был удерживать этот плацдарм дольше, чем приказал Кортес. Нет, он не собирался сдаваться, даже слегка поморщился от этой мысли. Пабло славился своей жестокостью — пленные могли не ждать пощады.
Про Пабло рассказывали одну примечательную историю. Хольц слышал ее уже не однажды. Он отлично помнил, когда ему поведали ее в первый раз. Он тогда провел несколько дней вдали от линии фронта — готовил наступление, которое впоследствии провалилось. В тот день он осматривал лошадей, оружие, солдат, а вечером с удовольствием сидел у костра, давая отдых нывшему от усталости телу. Про Пабло заговорил Сантес, тоже офицер их армии, как он сам.
— Я давно уже собираю сведения об этом человеке, — начал Сантес, протягивая к огню тощие руки. — Он меня занимает. Я все хочу докопаться, почему ему всегда сопутствует удача на войне, почему Кортес так часто пытался загнать его в ловушку и каждый раз ничего не получалось. И вот я как-то задался целью, стал наводить о Пабло справки и узнал одну историю, которая утвердила меня в мысли о том, что генерал, которого боятся, всегда успешнее генерала, которым только восхищаются.
Хольц тогда перебил его довольно раздраженно:
— Кто это восхищается генералом Кортесом? Ты что, пытаешься их сравнить?
— Нет. Кортес дурак. Никакого сравнения между ними быть не может.
— Я слышал, что Пабло очень жесток, — сказал Хольц. — Он в свое время делал ужасные, дикие вещи.
Сантес кивнул:
— Да. Мне рассказал эту историю надежный человек, один солдат из армии Пабло, который попал к нам в руки примерно месяц назад. Вот как все было. Наступление Пабло сдерживал небольшой отряд, которому не посчастливилось отбиться от наших основных войск. Пабло разозлился, что такой маленький отряд не дает пройти такой огромной армии. В то же время он решил больше не терять своих людей, атакуя наших солдат, которые закрепились на высокой скале и оттуда успешно вели прицельный обстрел.
А неподалеку была деревушка. Пабло послал туда своих солдат, и они привели много людей — женщин, стариков, детей. Он заставил их подойти к скале, чтобы они, как щит, прикрывали наступление его отрядов. Конечно, нашим очень не хотелось стрелять в невинных крестьян, но те, подгоняемые вражескими штыками, подходили все ближе, и у них просто не было другого выхода. Ужасно, конечно, видеть, что перед тобой женщины и дети, и ты в них стреляешь, и они падают у тебя на глазах под пулеметными очередями. И вот после нескольких залпов наши не выдержали и отказались стрелять. Офицер, который командовал этим отрядом, умолял продолжить сопротивление, но солдаты никак не хотели подчиняться. Откуда они знали, в кого стреляют — быть может, в своих родственников? Ситуация была хуже некуда. Так вот, они в результате сдались, и их всех привели к Пабло, а было в отряде шестнадцать человек. Они были храбрыми воинами и честно исполняли свой долг. Пабло решил, что все они должны умереть. Их построили перед ним в два ряда, и они стояли и ждали, пока генерал решит, как их убить.
Наш офицер был очень смелый человек, он смотрел на Пабло с презрением и не опустился до того, чтобы вымаливать у него свою жизнь. Пабло приказал привести шестнадцать лошадей. Каждого пленника привязали к седлу за ноги. Потом, по команде Пабло, лошадей пустили по каменистой земле галопом, и те потащили этих бедолаг за собой. Они умерли страшной смертью, и это только один пример жестокости Пабло. А еще был случай, когда он занял маленькую деревушку и убил в ней всех жителей до единого. Особенно женщинам не повезло. Когда его солдаты позабавились с ними, он заставил их голыми пройти парадом по улице, а потом велел хлестать их электрическими проводами до смерти. Детей той деревни всех побросали в большой костер, где они и погибли, плача, крича и зовя матерей, а мужчины были зарыты заживо в землю и задохнулись. Да, это, наверное, одно из худших зверств, какие совершил Пабло в своей жизни.
Подобных историй про Пабло Хольц наслушался немало, поэтому понимал, что сдаваться ему нет смысла, лучше уж приберечь для себя пулю на крайний случай. Он задумался, хватит ли у него мужества убить себя, если не будет другого выхода. Но заранее, до того момента, когда придется прижать холодный ствол пистолета к виску и спустить курок, он не мог ответить на этот вопрос. Он надеялся, что у него все-таки хватит мужества.