Чуть дальше курортная зона резко оборвалась и потянулась мерзость запустения. Здесь тоже не так давно начинали что-то строить, с размахом… а потом кончились деньги. Когда потребность в нефти упала на две трети, а всяческие компьютерно-электронные корпорации, в которые саудовцы и прочие нефтяные шейхи охотнее всего вкладывали денежки, просто исчезли – буквально в одну ночь…
Адаму пришлось покататься по свету, и он хорошо знал, до чего все везде изменилось. Не то чтобы опрокинулось, перевернулось… Больнее всего изменения ударили по Западу, лишив его высоких технологий и хитрожопой финансовой системы, в которой принцип «деньги к деньгам липнут» работал так же, как «правило буравчика» в суперпылесосе. В цене снова были прежде всего золото, сталь, дерево, рабочие руки, хлеб. То, что производилось с помощью марцалов, ценилось дешево, потому что производилось в изобилии и не всегда годилось для повседневной жизни. В первые годы после вторжения почти все были уверены, что кончена не просто прежняя жизнь, а – кончена жизнь вообще. Но потом что-то как-то наладилось – иногда криво…
Европа, например, выстояла, а вот Америка раскололась – на Северо-восток, Юго-запад, Нью-Йорк и Техас. Местами дело доходило до пограничных стычек, но наличие общего врага наверху удерживало горячие головы от чересчур решительных действий. Тем временем Китай, не слишком активно участвующий в отражении имперской агрессии, дрессировал самую большую в мире сухопутную армию…
Навстречу, под днище глайдера, неслись крутые короткие пенные барашки. Обнажившиеся рифы, подводные камни, скалы – все окружено было пенной опушкой. Носились чайки. За полосой ослепительно белых пляжей поднимались горы, невысокие, пологие и совершенно голые, из светло-розового гранита. За ними шла вторая гряда – темных, изломанных, беспощадных.
Небо стремительно мрачнело…
В глубь материка свернули над руслом пересохшей реки, оставив позади начавшуюся грозу. Понять, что это река, можно было по огромным валунам, полузасыпанным галькой. Наверное, в сезон дождей на эту реку приятно посмотреть… но Адам не знал, когда здесь бывает сезон дождей.
Прошло не четыре, а четыре с половиной часа, когда глайдер наконец опустился на землю и Адам услышал стремительную арабскую речь. На этот раз, против обыкновения, не кричали – говорили негромко и с достоинством. Он выглянул из кунга, уже готовый к раскаленному воздуху.
И все же поначалу показалось, что не сможет вдохнуть. Не ставшая привычной «сауна» это была, а настоящая каменная печь…
Проводник и переводчик группы, ливанец Хаким, разговаривал с двумя высокими мужчинами в ослепительно белых бурнусах. На шее одного из них висела магазином кверху винтовка М-16 с подствольником.
Увидев Адама, второй, не вооруженный как напоказ, шагнул вперед, сдержанно улыбнулся и отдал честь. У него было темное сухое лицо с необыкновенно тонкими и выразительными чертами.
– Майор Хафизулла, пограничная стража, – сказал он на чистом дистиллированном английском. – Я видел, как эта вещь падала. Я пришел, чтобы проводить вас.
– Полковник Липовецкий, – отрекомендовался в свою очередь Адам. – Контрольная комиссия по инвазии, начальник экспертной группы. Идти надо пешком?
– О да. Пешком. Но здесь уже недалеко. Хорошо было бы лететь вертолетом, но может начаться гроза. С минуты на минуту. А может и не начаться. Здесь странная погода.
– Мы видели грозу над морем.
– Над морем – это совсем другая вещь. Это очень маленькая гроза. Давайте не будем терять времени…
Дорога заняла меньше часа, однако к концу её Адам почувствовал, что ноги готовы наотрез отказаться служить своему негодному хозяину. Арсен подвернул лодыжку и отстал, Сигги цеплялась за Стива и ругалась по-шведски и по-голландски. Все были в царапинах и ссадинах – разумеется, кроме пограничников, которые скакали по этим раскаленным острым черно-фиолетовым камням легко и лениво, только бурнусы развевались. Дважды над головами сгущались тучи – настолько плотные, что казалось: наступает ночь. И тут же разбегались без грохота и без ливня.
– Пришли, – сказал наконец майор Хафизулла, делая изящный плавный жест, словно был не офицером пограничной стражи, а артистом балета.
– У-ух… – выдохнул Адам.
Возможно, именно тут побывал бедняга Данте – и увидел вход в Ад.
Еще более черная, чем окружающие скалы… хотя, казалось бы, куда уж черней?.. – котловина, и именно в форме котла, нет – он поискал сравнение – гусятницы. И что поразительно – водопад! Тонкая, дробящаяся в полете струйка Вытекает из овальной дыры в скале и падает в темную лужицу, откуда уже ничего не вытекает, а только испаряется, поэтому дышать в котловине просто нечем. Страшный чад залитого водой пожара на угольном складе…
Тело крейсера занимало собой почти четверть котловины. Корабль лежал, сильно накренившись; на первый взгляд повреждений не было, но уже через несколько секунд Адам удивился себе: в борту – огромная пробоина, дно котловины усеяно искореженными кусками обшивки. Судя по всему, пилоты почти сумели посадить корабль. Почти сумели.
– Никто не выходил? – спросил Адам.
– Нет, – покачал головой майор. – Я думаю, они все погибли. Удар был громкий. Очень громкий. Слышно было за двадцать километров. И был огонь и дым.
– Понятно… Ваши люди туда не спускались?
Майор помедлил.
– Боюсь, что я не смог бы заставить их спуститься. Даже под страхом сурового наказания.
– А вы сами?
– Еще совсем недавно там было нечем дышать. И я не уверен, что сейчас там есть хороший воздух для дыхания.
– Это мы тоже проверим…
Как не хотелось влезать мордой в противогаз! Даже в этот наиновейший, легкий, с хорошим обзором… опять же щетинка, брился утром, а вылезла, в таком климате хорошо растет… и если сейчас побриться, то раздражения не избежать, проходили…
Мысленно ворча, Адам облачался во все защитное. Сигги тоже. Стив будет страховать отсюда, а от Арсена – вон, еле ковыляет, болтаясь на плече пограничника, – толку и так мало… да и переводчик он средний… Но уволить его было трудно.
Адам спустился вниз по веревке – лихо, дюльфером; быстро раскрыл и запустил экспресс-лабораторию, посмотрел, как поднимаются гирлянды пузырьков по кюветам с реактивами, потом сверился с таблицей (хотя все знал на память).
Да, что нужно, покраснело, где нужно, выпал осадок, а где не нужно, не выпал… Воздух был на грани пригодности для дыхания по кислороду и углекислоте, не содержал известных ядов, окислителей и заметного количества протеино-липидных аэрозолей. За неизвестные яды и незаметное количество рассеянной протоплазмы прибор отвечать не мог.
Поэтому имело смысл пока что противогаз не снимать.
Адам принял Сигги, и вместе они направились к разбитому крейсеру, на ходу быстро и умело вычерчивая кроки «зоны контакта» – где что валяется.
Валялось много чего. Некоторые предметы Адам опознавал, некоторые – нет. Что-то было искорежено до полной неузнаваемости. Кажется, вот это – кусок ремонтного модуля… а это – россыпь пустых оболочек от капсул пирофага, этаких шустрых сообразительных огнетушителей…
Горело здесь, конечно, здорово. И камень был раскален не только солнцем. Во всяком случае, под солнцем он так не плавится.
«Вхожу внутрь», – написал Адам на своих кроках, передал планшет Сигги и, оглянувшись – высоко на скале белели бурнусы пограничников и металлически отсверкивал комбинезон Стива, – шагнул в пробоину.
Отсюда все вынесло наружу – все, что не было монолитом, да и монолит… Адам включил фонарь, внимательно присмотрелся. Вот здесь, по идее, должен быть стрингер. А все, что есть, – два полуметровых пенька с зернистой поверхностью. Ни фига же себе… это взрыв гравигена. Или – прямое попадание в гравиген… Интересно.
Адам медленно пошел по кольцевому коридору, широкому, как туннель метрополитена, только в сечении не круглому, а в форме лежащего на боку яйца. Пока что он не видел принципиальных отличий крейсера – кроме размеров, конечно – от найденного в позапрошлом году в Антарктиде маленького невооруженного судна, брошенного экипажем. Марцалы объясняли, что корпуса имперских кораблей не производятся в обычном смысле этого слова, а выращиваются – не то как кристаллы, не то как тыквы. И поэтому все они имеют практически одинаковую форму и одинаковое строение внутреннего пространства. Конечно, потом это пространство дополнительно разгораживается, заполняется всяческим оборудованием – и тут уже открывается простор для разнообразия…
Но люки должны быть в одних и тех же местах. Вот здесь, например.
Адам, вовсе не уверенный в успехе, положил ладонь на еде заметный выступ стены. И люк открылся так стремительно, что показалось – крышка его просто исчезла. Перед Адамом возникло овальное отверстие размером примерно два на полтора. Ход, ведущий под купол.
Здесь было полусветло. Но из-за этого туманного, фосфоресцирующего, приходящего отовсюду света видно было не лучше, чем в честной темноте. Приходилось ещё больше приспосабливаться, напрягать зрение – и все равно оставалось ощущение, что пропустил главное и не заметил чего-то большого.
Но это было только ощущение, потому что главное Адам, конечно же, заметил, а потом подошел и рассмотрел в упор.
В центре купола, окруженный кольцом толстых светящихся колонн – торпедных аппаратов, – располагался пост управления: пульт и шесть пилотских мест вокруг него. Шесть черных изогнутых кресел, напоминающих какие-то жуткие насекомоядные орхидеи. Человекоядные. Ассоциация возникла, очевидно, потому, что в каждом кресле, изломанный страшным ударом, неподвижно сидел…
Адам всегда терялся, когда возникал вопрос: а как их называть? Люди? Чужие? Пришельцы? Имперцы? Почему-то все не подходило.
Конечно, генетически они были людьми, ближайшими родственниками – куда более близкими, чем шимпанзе и гориллы. Братки по разуму… Внешне – абсолютно чужими, чуждыми, отталкивающими. Дряблая голубовато-зеленая кожа (зато усваивает солнечный свет, на пляж сходил – как пообедал; в коже живет симбиот, водоросль типа хлореллы), слишком одинаковые лица с маленькими безгубыми ртами, крошечными носиками и огромными глазами почти без белков (зато сумеречное зрение лучше, чем у кошки); руки и ноги тонкие, слишком длинные, что подчеркивают ещё и кисти рук – паучьи п