Сейчас она встала и наконец по-настоящему осмотрелась. Грязноватое окошко. Фиолетовые шторы из неизвестной науке ткани. Столик со следами ожогов от окурков и словами «Верните Ленина на место!!!». Узкая продавленная кровать. На ней Маша и спала только что, поверх одеяла, натянув на голову чей-то синий рабочий халат…
Она вспомнила все и тут же все забыла, потому что – был Приказ.
Это был страшный приказ. Она никогда не получала таких и не слышала, чтобы кто-то получал… Но это был Приказ, и его следовало выполнять.
Так. Добраться до Питера. Не самая большая проблема, но потребует времени. Может быть, это и хорошо: прокачаются мозги. Заодно – продумать легенду, чтобы попасть на объект. И наконец – найти, чем… чем произвести ликвидацию. Она проговорила это ещё раз: произвести ликвидацию. Произвести ликвидацию.
Если страшные слова повторять много-много раз, они лишаются смысла. Ну – почти лишаются.
Маша заперла номер, оставила ключ с деревянной грушей, отполированной тысячами прикосновений, в окошке администратора, в дверях надела синий халат и вышла на горячую пыльную улицу. Мимо медленно ползли ещё более горячие грузовики…
На пыльной железнодорожной платформе возле цементного завода она загнала глайдер в пустой вагон товарняка и этим же товарняком проехала две платформы. Там, она знала, останавливается междугородный автобус.
Почти тренажер, с легким раздражением подумал Геловани. Он всегда так думал с тех пор, как пересел с самолетов на катера. Никаких перегрузок в обычном полете: линейные и угловые ускорения минимальны, они для того лишь, чтобы не дремал вестибулярный аппарат. И скорость… какая хочешь скорость. Из плотных слоев выбираешься на звуковой или чуть выше – чтобы не сдуло навесные контейнеры. А потом разгоняйся…
Раздражение было рождено завистью. Это не мы создали, это нам привезли и дали готовым. С кучей готовых знаний, как и почему крутятся эти железки. В общем, не спрашивая, хотим мы все это или нет.
Естественно, мы хотели. О, как мы это хотели!
И не откажемся теперь уже никогда.
Вот только в случае чего – сумеем ли мы продлить развитие этой технологии? Геловани разговаривал со спецами, и спецы не имели единого мнения.
…Вот – исчез вес, всплыл один из фотоаппаратов, старый широкопленочный «Киев», тяжеленная штука… Кораблик покачивало порывами ветра: над землей он был сильнее и турбулентное. Мальчик Исса дал тягу резко, не дожидаясь, когда будет достигнут стартовый потолок, соскользнул вниз, вывел корабль из пике над самой землей и взял вверх почти по вертикали, на полной тяге. Так стартовать не рекомендовалось, был риск и для корабля с экипажем, и для сооружений космодрома. Но Геловани не стал делать замечаний: Исса был только что из боя, где сгорели, разлетелись на молекулы, получили лучевой удар или просто задохнулись многие его товарищи, и шел во второй полет без отдыха или хотя бы психомассажа – потому что в небе появилось что-то новое.
Вряд ли безопасное новое…
На то, чтобы пробить тучи, ушла почти минута. Двигатель работал с низким гулом, иногда сбиваясь на короткую вибрацию.
Небо впереди стремительно меняло цвет: синее – фиолетовое – черное без звезд – черное со звездами…
Потом из-под брюха корабля вылезло солнце и затмило все.
– Как пусто, – сказал вдруг Исса. – Нигде нет никого…
– Никого? – переспросил Геловани.
– Обломки, – сказал Исса, и слово вдруг хрупко переломилось в его горле. – Обломки, – повторил он. – И мертвые корабли. Чужие и наши.
Геловани промолчал.
– Это была мясорубка, – сказал Исса. – Мясорубка. Мы попали в мясорубку. В бетономешалку. Нас стерли бы в порошок, господин каперанг…
– Да, гардемарин. И все же мы как-то отбились. Правда, непонятно как. И надолго ли.
– Я думаю, это марцалы. Это они что-то взорвали.
Геловани помолчал.
– Я тоже так думаю, – сказал он наконец. Земля теперь мягко стелилась внизу, и на неё можно было смотреть, как на воду через борт лодки. Слюдяной блеск большой реки – Дунай. Опытный глаз ловил белоснежные сугробы над космодромами: вон там, слева и позади, скорее всего Плоешти, а вон там, справа – Белград… Движение заметно убыстрялось, но высота оставалась предельно малой: километров сто пятьдесят.
– Корабль падает, – сказал Исса. – Кажется, «Хаммер». Вправо градусов пятнадцать…
Геловани стал смотреть туда. Несколько секунд не происходило ничего. Потом на фоне густой синевы набегающего моря вспыхнула ослепительная игла, воткнутая косо, окуталась дымом, превратилась в белый конус с раскаленной вершиной, с трудом пробивающийся к земле…
– Кто-то ещё живой там оставался, – сдавленно сказал Исса. – Без сознания только… Теперь уже все. Никого нету…
Они пролетели совсем рядом с дымным следом как раз в тот момент, когда несгоревшие остатки восьмидесятитонного корабля врезались в землю – где-то в невысоких лесистых горах. Видно было, как брызнули искры, как прошла ударная волна… Потом все скрылось под крылом.
– Завтра отец приедет, – сказал Исса. – Отпуск специально взял – на выпуск. Он приедет, а я живой…
– Да…
Геловани сжал кулаки. Завтра будет большой день. Соберется много родителей. Впрочем, многие будут у ворот базы уже сегодня… сейчас секретарши печатают списки: погибших – длинный, госпитализированных – совсем короткий. Возможно, несколько имен «пропавших без вести»… Списки попадут уже в вечерние газеты вместе с какими-то короткими описаниями сражения, комментариями военных обозревателей и прочая, и прочая. А потом будет траур, приспущенные флаги и минуты молчания и похороны того малого, что удастся собрать на орбитах и на земле в местах падений…
Что осталось от этих пяти пацанов – экипажа упавшего «Хаммера»? Что не превратилось в плазму и не рассеялось в атмосфере? Какие-то граммы костной ткани – и тем не менее уже есть что хоронить. Сами пацаны этого не знают, а их тела давно помечены особым образом, какая-то запредельно сложная химия – зато по щепотке пепла можно определенно назвать имя…
Море осталось позади, узкая полоска зелени вдоль берега – и ослепительная, почти снежная белизна пустыни. Впрочем, вон там, далеко на западе, отсюда не видно по-настоящему, а только угадывается – искусственная облачность; и там пустыня зеленеет. Но мы идем мимо.
Идем мимо. И-дем… ми-мо…
Геловани не понял, почему задержался на этих словах. Застрял. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, а когда открыл, земля была сбоку, как огромная стена, подернутая дымкой – зеленая с красноватыми расчесами.
– Маневр уклонения, – сказал Исса спокойно. – Целый рой обломков. Вроде бы это не наши. Хотя не уверен.
Корабль качнулся и выровнялся, даже чуть склонился на левый борт. Там вспыхивали и сгорали метеоры, чертя короткие отрезки пологих дуг.
– Точно, имперец, – удовлетворенно произнес Исса. – Красноватый оттенок, видите? Вернее, розоватый.
Нет, простым глазом этого было не различить, а вот визибл – мог. И разве что какой-нибудь спектрометр…
– Планеты пока не видно?
– Пока нет.
Гипотетические инерционные орбиты неизвестного тела им отморзили, когда корабли пересекали южный тропик и выходили к атлантическому побережью Африки. Баллистики исходили из того, что орбита эта должна лежать – хотя бы последние три-четыре витка, когда в небо было устремлено столько глаз, – вне зон наблюдения главных земных обсерваторий. Теоретически такие орбиты могли существовать: через полярные области, с большим эксцентриситетом и периодом обращения около двенадцати часов. Но это был только один из вариантов, и начинать поиск – в сущности, наугад – имело смысл от самой печки, от места первого наблюдения. Инерционные орбиты хороши хотя бы тем, что искомое тело рано или поздно вернется в ту же самую точку – разумеется, с поправкой на собственное движение планеты. Так что можно просто подождать…
– Вижу, – напряженным быстрым голосом сказал Исса. – Небесное тело. Высота около трех тысяч километров… координаты: четыре градуса восточной долготы, тридцать шесть градусов южной широты… направление движения юг-север.
И тут же стремительно запищала морзянка. При первом визуальном контакте ребятишки чуть ошиблись с высотой, подумал Геловани неуверенно. Потому что в любом случае тело перемещалось слишком уж медленно. Втрое, вчетверо медленнее, чем положено по законам небесной механики…
– Адмирал приказал нам следовать за ним на незначительном удалении, – сказал Исса, слушая поток тире и точек. – Приступаем. Господин каперанг, пожалуйста, приглядывайте за мной. Если я начну… ну… что-то вытворять… странное… берите управление.
– Слушаюсь, гардемарин. – Геловани приложил два пальца к виску.
– Прошу прощения, – сказал Исса.
– Дядя шутит. Ты, главное, спокойнее.
– Так точно. Я… попробую. Пойдем медленно…
Они развернулись «на пятке» и теперь летели хвостом вперед, тормозя всей мощностью мотора, Геловани чувствовал легкое давление на спину и затылок, а потом нос корабля задрался высоко, гравитационный вектор поменялся: теперь экипаж лежал на спинах, задрав ноги, корабль лез вверх: все как в самолете. Это было здорово продумано.
Стрелка альтиметра бодро крутилась: триста километров, четыреста, пятьсот… Скоро начнутся магнитные пояса, в которых летать с визиблом мальчишки почему-то боятся – но никогда не говорят почему.
Шестьсот… семьсот… восемьсот…
Исса сидел неподвижно, как маленький японский божок. Дочка Геловани когда-то собирала всякие нэцкэ – нефритовые, яшмовые, самшитовые, костяные фигурки богов и неотличимых от них демонов. Это было так давно.
Тысяча сто… полторы… две…
– Прямо по курсу, – совсем мертвым голосом сказал Исса. Потом простонал и сглотнул мучительно. – Разрешите… снять…
– Разрешаю, – сразу сказал Геловани.
Исса двумя руками стремительно сдернул с себя шлем – как будто оторвал голову. Лицо его было голубоватым, глаза метались. Коротко посмотрел на Геловани и перевел взгляд вперед.