– Иди ко мне, – грудной женский голос, внезапно прозвучавший на пустынной набережной, заставил Матвея охнуть.
Мужчина развернулся и увидел сидящую на скамье в густой тени раскидистого дерева фигуру.
– Жужу, я к кому обращаюсь? Бегом ко мне! – в голосе зовущей прорезались строгие нотки.
Матвей выдохнул и мысленно усмехнулся: обращение адресовано не ему, а маленькой неуклюжей каракатице, которая и не думала реагировать на слова хозяйки. Соблюдая дистанцию в метр, псинка глазами-бусинками таращилась на мужчину.
– Давно постороннего живого человека не видела? – грустно спросил Матвей, обращаясь к потешной животинке.
Неудивительно, последнее время некогда любимое место отдыха дончан обезлюдело, как и весь город. В кармане джинсов тревожно прожужжал телефон. Матвей кликнул по всплывшей иконке.
«Внимание! Если вы не раз попадали под обстрел, вы уже знаете эти правила, – гласило текстовое сообщение от Штаба ТерО ДНР. – Если война пришла к вам только сейчас и к вам начали прилетать украинские снаряды, помните – вы нужны нам живыми! Убедительно просим жителей Донецка и пригородов в текущей ситуации оставлять подъезды открытыми, это поможет спасти жизнь прохожим. Берегите себя и родных, постарайтесь не выходить из дома без лишней надобности. При необходимости переместитесь в укрытие».
– Ты слышала, красотка? Сидеть дома нужно и не выходить.
– Матвей Совин? – окутанная тенью фигура безошибочно установила личность мужчины.
– Да. Мы знакомы? – Матвей был уверен, что никогда раньше не слышал голос говорившей, иначе бы обязательно запомнил такой необычный тембр.
– Марина Владиславовна Кухер, – представилась фигура, – мы встречались на городских мероприятиях, я бывала на ваших выставках в Доме Художника и галерее «Арт-Донбасс». Мне нравятся ваши картины, я даже одну приобрела.
Что подтолкнуло Матвея изменить маршрут – простая человеческая вежливость или тщеславие творца, встретившего ценителя своего таланта? Не спросив разрешения, художник подсел на скамью к незнакомке. И тут же вспомнил, где и при каких обстоятельствах видел ночную визави. Наметанный глаз мастера еще в первую встречу выхватил из множества присутствующих на открытии выставки необыкновенно яркую фактуру Марины Владиславовны. Нет, он не знал тогда ее имени, но высокая, величественная старуха приковала его внимание с первого взгляда.
«Какой типаж! – ликовал творец внутри Матвея. – Это же надо, чтобы в одном человеке так гармонично сочетались два образа: собирательно монументальной Родины-Матери и любимой народом артистки Фаины Раневской. С такой натуры только картины писать», – мечтательно думал художник. Старуха же с высоты роста нападающей баскетбольной команды с такой надменностью смотрела на окружающих, что он так и не решился подойти к ней с предложением позировать для его новой картины.
Позже художник узнал, что колоритная дама руководит каким-то любительским литературным объединением, то ли «Белые листья», то ли «Острые перья», и счел свою идею неуместной. Не то чтобы он не любил поэзию вообще, но близкого знакомства с поэтами старался избегать. Трагические события 2014 года на Донбассе вызвали небывалый подъем народного творчества. Матвей отлично понимал своих земляков, стремившихся выразить эмоции в словах, но его собственных чувств было слишком много, чтобы он мог впустить в себя чужие. Возможно, когда-нибудь потом, думал он, и только душный августовский вечер и наглая собака пространное «потом» перевели в факт личного знакомства.
– Красиво, – взглянув в сторону Калининского моста, произнесла Марина Владиславовна.
Матвей согласно кивнул. Сколько раз он делал зарисовки с этого ракурса, каждый раз находя новую тональность в знакомом пейзаже. В мягком лунном сиянии на изгибе реки стремительная стрела соединила берега города.
– А я ведь помню, как возводился этот мост взамен старого, уничтоженного фашистами, – вдруг произнесла старуха. – И оккупацию Сталино помню. Я, видите ли, как раньше говорили, «дитя войны», а теперь еще и «старуха войны», – женщина замолчала, поджав губы.
– Я знаю каждую деталь на нем, – неожиданно для себя признался Матвей. – Вообще-то, донецкие мосты не считаются достопримечательностью, но я так не думаю, – быстро добавил он. – Взять, например, этот, Калининский. Въезд на мост украшают главные пилоны из серого гранита, на них до сих пор отлично видны гербы Украинской Советской Социалистической Республики.
Матвей на минуту замолчал. Украина так долго убивала своих граждан, что рот с трудом произносил вслух название некогда родной страны. Женщина, почувствовав состояние собеседника, подхватила:
– Пролеты моста огораживает кружево чугунных перил, это именно они дают ощущение нарядной легкости.
– Верно, – подтвердил Матвей, – сегодня из восемнадцати фонарей пять не горят.
– Обстрелы целый день, – вздохнула старуха, – людей не хватает на ликвидацию последствий, где уж взять силы и средства менять вовремя лампочки. Война.
– Война, – эхом повторил Матвей. – А знаете, я еще мальчишкой срисовал чугунные барельефы на постаментах четырех фигурных фонарей с обеих сторон моста. Это настоящие картины освобождения и восстановления Донбасса после той, Великой Отечественной, войны.
– Живая память под открытым небом, – согласилась Марина Владиславовна. – И они хотят это все обнулить? Кто мы без памяти? Разве может быть город без истории, разве имеет право на будущее народ, отрекшийся от своего прошлого?
Резкий звук канонады заставил вздрогнуть молодого мужчину, пожилую женщину и даже мирно дремавшую у их ног Жужу.
– Ясиноватую утюжат, – спокойно, без надрыва в голосе, заметила Марина Владиславовна. – Они даже не понимают, что сейчас стреляют в прошлое своих отцов, восстановивших всем миром Донбасс после той войны. И Донбасс никогда никому не отказывал в помощи. Вот, взять хотя бы Чернобыль…
Матвей слушал пожилую женщину, чувствуя, как за долгие месяцы тревоги к нему впервые возвращается покой. Казалось, сам любимый город говорит с ним устами пожилой женщины.
– У меня к вам просьба, предложение, если хотите, – смущаясь и путаясь в словах, уже прощаясь, озвучил давнюю идею Матвей. – Не согласитесь ли вы быть моей моделью для новой картины?
И, заметив выражение изумления на строгом лице Марины Владиславовны, пояснил:
– Чехов, ночь, пустынная набережная, дама с собачкой, ощущение одиночества и нависшей угрозы – современный донецкий пейзаж.
– Не надо одиночества. И угроз не надо. Пусть вам лучше моя внучка позирует, у нее и собака есть.
– Но мне нужны именно вы! – от волнения Матвей даже не заметил, что невежливо оборвал даму на полуслове.
– Так вы же ее еще не видели!
Марина Владиславовна решительно протянула смартфон.
– Взгляните, вчера их сфотографировала, – женщина буквально вложила в руку Матвея гаджет. Художник нехотя опустил взгляд и замер.
С экрана на него смотрела голубоглазая рыжеволосая женщина в форме сотрудника МЧС, рядом с ней, сложив уши домиком, красовалась мордочка щенка немецкой овчарки.
Тупая саднящая боль за грудиной, с которой он почти смирился, отступала. Марина Владиславовна не без удовольствия наблюдала, как светлая мягкая улыбка озарила лицо художника.
От реки потянуло прохладой. Убаюканный желтовато-лунным светом фонаря, отдыхал мост. Он честно потрудился и заслужил пару часов покоя, ведь основная функция моста – соединять берега, поколения, мужчин и женщин.
Елена Адинцова, Виктория Семибратская. ПАЛАТА 36
Кирюша пришел в себя пару суток назад. Он все слышал, все осознавал. Не было только желания взаимодействовать с внешним миром.
– Смотрите сами, Катерина Михайловна, – пожилой врач склонился над пациентом, – со вчерашнего дня ни одной подвижки в сторону улучшения. Сопорозное состояние. – На этих словах медик махнул рукой и, повернувшись к миловидной стройной женщине, счел своим долгом пояснить: – Сопор, или спячка, – болезненное состояние угнетения сознания, средняя степень, которая может перейти в полную потерю сознания. В нашем случае это однозначно последствия ушиба головного мозга. Все необходимое лечение пациент получает, а остальное только в руках Всевышнего.
Мужчина в синем комбинезоне с надписью «Реаниматолог» пожал плечами.
– Я могу остаться с ним? – ее голос без привычных высоких нот напоминал шелест сухих листьев.
– Да что вы! Я и так нарушил правила, разрешив посетителю войти в палату 36. У нас здесь, знаете ли, закрытый бокс.
– Мне нужно передать ему голосовое сообщение друга, это важно, – тихо, но твердо произнесла женщина.
– У вас десять минут, – нехотя пошел на уступку врач, покидая палату.
Мозг Кирюши заметался зайцем, пойманным в охотничью петлю. Насильственное миротворчество. Что может быть отвратительнее, чем слышать голос человека, которого ты постарался вычеркнуть из жизни? А ведь Катерина по-прежнему его, Кирилла, любит. Или уже нет? Возможно, трещина отчуждения, возникшая между ними в последнее время, превратилась в непреодолимую пропасть. Как он успел убедиться, достаточно пары минут откровенного разговора, чтобы перечеркнуть двадцать лет счастья.
Сердце мужчины билось хаотично. Аритмия мешала дышать, но не думать. Что там врач говорил? Палата 36? Три плюс шесть – девять. Девятка – это же перевернутая шестерка! Совпадение числа и места! Ассоциации сплелись замысловатым узором монограммы. Сквозь вязь линий проступили начальные буквы имени и фамилии русского классика.
Почему это ему Антон Павлович вспомнился, да к тому же культовой повестью? Нет ничего общего между ним – Кириллом Андреевичем Брагиным, успешным состоявшимся человеком – и отверженными обществом чеховскими героями. Или есть?
Жена что-то говорила, но мужчина ее не слушал. Он ушел в побег. Мысли – единственное, что еще оставалось ему подвластным, – вели прочь из стерильной клетки больничной палаты. Кирюша бежал по шпалам, надеясь догнать уходящий поезд воспоминаний. А ведь если подумать, они с Антоном и похожи, и одновременно не похожи на чеховских героев.