– Точно, Борис Григорьевич, – обрадованно улыбнулся мужчина однокашнику, отчего его симпатичное лицо стало еще более привлекательным.
– А где ты пятьдесят лет скрывался? Я тебя после института ни разу не видел. Как тут очутился в такое страшное время, если иностранец?
– Судьба занесла проездом, был в командировке по бизнесу в Запорожье, хотел к другу в Мариуполь заехать, денег дать на операцию, но не успел. Звоню – а он умер. Говорил ему: езжай в Киев, а он остался в Мариуполе, и ваши коновалы его зарезали, умер 22 февраля. Я сел в такси и рванул из Запорожья на похороны, а тут война, застрял, никак не могу выехать.
– А где сидел все это время?
– У друзей был свой дом на Черемушках с подземным этажом со всеми удобствами, там и жил. На девятый день после похорон прилетел снаряд прямо к хозяевам в комнату на первый этаж, где они находились. Я был в подвале, у меня ни царапины, а их похоронили прямо в саду. За десять дней двух друзей потерял. Побыл у других знакомых еще несколько дней, все пытался выехать в сторону Бердянска, чтобы оттуда на Запорожье рвануть, но не получилось. Их дети меня сюда отправили, мол, тут сборный пункт для эвакуации, и иностранцев будут вывозить в первую очередь. Не знаешь, когда будут эвакуировать? Мне бы до Запорожья добраться, а там на Стамбул – и домой.
– Это куда? – спросил Кузьмич.
– Я уже двадцать лет в Америке живу, в Майями, – ответил Зильберберг с оттенком некоторого превосходства.
– Вот, Сонечка, посмотрите на этого баловня судьбы, – сказал Кузьмич, оборачиваясь к Соне, – в былые годы его бабы баловали, в компанию приглашать было опасно: кудрявый, глазастый, речистый, всех девок уводил, а теперь по заграницам зажигает, дом у него, видите ли, там.
– Еще трое детей и шестеро внуков, – дополнил Борис, – мне надо к ним.
– А жен сколько? – поинтересовался Кузьмич.
– Две: одна – красивая, а другая – умная, отвечу сразу, чтобы не спрашивал, какие. Слушай, Константин, а ведь я тебя вспомнил! Ты и раньше был таким любопытным и носил белые брюки нам всем на зависть.
– Ну, слава Богу, вспомнил! Всего-то пятьдесят лет прошло. Были белые брюки, сам шил.
– Что, портным работаешь?
– Нет, я строитель-монтажник, долгое время был главным инженером треста «Строймонтаж», пока пандемия эта клятая не скосила нашу контору. Я весь СНГ объездил с этой фирмой.
– Восстановится твоя фирма: строители будут ой как нужны, война-то не шуточная затевается, слышишь, как стреляют? – заверил однокашника Зильбер.
В последний час стрельба в городе только усилилась, и после каждого выстрела стекла огромных окон в фойе дребезжали, рискуя рухнуть.
– По-моему, нам тут опасно оставаться, надо другое место искать. Подожди немного, я сейчас, – сказал Кузьмич и ушел.
Через некоторое время он вернулся и повел Соню и американца на второй этаж, там открыл самую первую от сцены ложу и пригласил:
– Заходите: ложа бенуара, только для высокопоставленных гостей. Помнят меня здесь. Администраторшу попросил куда-нибудь нас пристроить, сославшись на американского гостя, вот она и дала ключи.
Ложа бенуара, располагающаяся почти на сцене, была просторна и вполне удобна для того, чтобы пересидеть здесь смутные времена. В зале было темно, но через открытые двери ложа немного освещалась, что давало возможность как-то ориентироваться.
– Когда будет эвакуация людей и особенно иностранцев, администраторша не знает, даже ничего об этом не слыхала. Пока людей только подвозят и требуют разместить в театре, якобы он под защитой. Что делать с тобой, Борис, она понятия не имеет, так что держись за нас, посмотрим, куда кривая вывезет, – доложил Кузьмич о результатах своего похода.
– Значит, мне надо обратиться в администрацию города, должны же они решать проблемы, связанные с иностранцами, – заявил Борис.
– Мне папа сказал, что администрация сбежала из Мариуполя еще в первые дни войны, – встряла в разговор Соня.– У него там знакомый был, отец надеялся, что тот поможет мне, а он даже на связь не вышел. Теперь и самой связи нет, и в администрацию не сходишь – проспект Мира, вернее, Ленина, весь простреливается.
– Нечего туда ходить, там наверняка и охранников не осталось, – дополнил Сонину информацию Кузьмич.
– Получается, что за мирных людей в городе никто не отвечает? – удивился Борис. – Как так можно?
– Эх, Боря, давно ты тут не жил. Со дня незалежности в Украине власть сама по себе, а народ сам по себе, выживаем, как умеем.
– Безобразие! – разозлился американец и добавил несколько крепких слов, которые, несмотря на долгое пребывание в Америке, из него так и не выветрились. – Какой же я дурак, что работаю с этой беспутной Украиной, что расслабился и поехал в Мариуполь, но я ведь искренне считал, что войны не будет! Мне часто в Америке приходится давать прогноз по делам в России и на Украине, считается, что я разбираюсь в политике, так как жил в обеих этих странах и смотрю ваши новости. На вопрос «Будет ли война?» я твердо отвечал: «Нет!» Для начала войны нужны серьезные основания, а не желание провести какую-то непонятную денацификацию и демилитаризацию, как заявил Путин. Все это слишком глобально, чтобы ввязываться в такую авантюру с непредсказуемыми последствиями. Или решил пройти по Украине парадным маршем, как по Крыму, который отдали России без единого выстрела для того, чтобы, во-первых, выставить Россию агрессором перед всем миром, а во-вторых, чтобы обозлить украинцев и заставить их ненавидеть русских. Хохлы – народ прижимистый, за кусок хлеба удавятся, а тут целый остров. Как их теперь денационализируешь, не вернув им Крым? Если решили демилитаризировать, надо было бы учесть, что придется разоружать весь западный мир, а эта задача не по зубам для только что вставшей с колен России.
– Ты что, считаешь, что им стоило заявить, как Израиль Палестине: «Вы нам угрожаете, мы вас уничтожим»? – спросил американца Кузьмич.
– По крайней мере, так было бы честно и мобилизовало бы народ, а не то, что сейчас: ни войны, ни мира, даже дипломатические отношения с Украиной не разорваны. Возникает и другой вопрос: кто угрожал великой российской державе? Кто собирался на нее нападать? – возмущенным тоном рассуждал Борис.
– НАТО руками украинцев, – перебил заявления Бориса Кузьмич.
– Да, если бы НАТО напало, то Россия и месяца бы не продержалась и была бы вынуждена применить ядерное оружие, наши это хорошо понимают, поэтому никогда не нападут на Россию. Ядерной войны никому не хочется.
– Зачем же тогда Украину подстрекать, в НАТО и ЕС заманивать, кто это терпеть будет? – возразил Борису Кузьмич.
– Это делается для того, чтобы держать Россию на взводе, не давать развиваться, показать всему миру, что она – агрессор, с нею нельзя иметь дела и торговать, то есть не брать у нее газ и нефть, а надо брать у Америки. Что тут неясного? Страна, в которой я живу, совершенно не признает никаких других понятий, кроме денег. Имея перспективу заработать деньги, мать родную агрессором назовет. Совершенно циничная страна, как этого не понимать? Зачем лезть в пасть к хищнику, мощь которого кратно превосходит российскую?
– Ты это у нас спрашиваешь? – удивился Кузьмич. – Да, я русский, вернее, донской казак, но гражданин Украины, и войны не хочу ни как тот, ни как другой, но ее хочет Америка, и на нас ей наплевать, как и на тебя, ее гражданина. Так что выживать тебе придется вместе с нами, другого способа нет.
– Как можно выжить под снарядами, которые свистят над городом, как можно выжить в этом адском холоде? Наверняка здесь не больше нуля. А пить и кушать хоть что-то надо. Кто-то должен помочь решить нам эти проблемы. Если нет гражданской власти, значит, есть военная, с нею и надо разговаривать, – сказал Борис и решительно направился к двери.
– Сходи, сходи, они тебе, как и нам, скажут: вали, чтобы наши очи тебэ нэ бачилы, – произнес в уходящую спину Кузьмич.
Через некоторое время Борис вернулся, злой как черт, при этом не один, а с дамой, рыжей и весьма симпатичной особой неопределенного возраста.
– Садитесь, Алла, вот этот стул свободен, – предложил он ей. – Друзья, знакомьтесь: это Алла, наша землячка, знает меня по прежней жизни, – едва выдавил он из себя, пытаясь скрыть раздражение.
– Зильбер есть Зильбер: пошел решать вопросы эвакуации, а привел даму – и, понятно, симпатичную, – ухмыльнулся Кузьмич, протягивая руку Алле.
– Как же, решишь с этой пьянью серьезные вопросы! – уже не скрывая возмущения, воскликнул Борис. – На входе в театр стоит постовой с желтой повязкой на руке. Посмотрел мой американский паспорт, и эта бандеровская тварь говорит: «А ты знаешь, жидовська пыка, що в Украини бьють нэ по пачпорту, а по морди? Давай краще гроши на поддержку украинской армии». Хотел ему врезать – занимался в молодости рукопашным боем, – но передумал. Пришлось все имеющиеся в бумажнике деньги отдать этой бандеровской сволочи. Надо ждать, когда офицеры придут, – с раздражением прознес Борис.
– Давай жди, вот придут «воины света», как их тут именуют, из «Азова», они-то тебе точно «в пыку» дадут.
– Зря вы так. У нас в городе в последние годы весь порядок на азовцах держался, они и сейчас город от орков защищают, – заявила Алла, недобро посмотрев на Кузьмича.
– Ой, извините, не понял, кого к нам Зильбер привел. Боря, ты бы, прежде чем человека в дом вести, спрашивал у него, за кого он – за бандер или орков?
– Так, Константин, не заводись, мы с Аллочкой только что в фойе познакомились, она правда меня знала раньше, только я не понял, откуда, – улыбнулся Борис, смягчая обстановку.
– Я вас знаю с детства, – сразу сменила тон Алла, – вы встречались с моей сестрой Ритой, у нас фотография есть, где вы вместе стоите возле кинотеатра «Победа».
– Вот как! Ошибочка с фотографией вышла, я обычно следов не оставляю, – хохотнул Борис.
– Ну что вы, очень хорошая фотография, и, надо сказать, вы до сих пор по ней узнаваемы, тем более, я на нее множество раз смотрела.