Только подумай… мир без женщин. Тогда ты не сможешь найти никакого Гаутаму Будду, потому что не от кого будет убегать. Если нет женщин, то нет и проблем. Женщины – это хороший стимул.
Говорят, что за каждым великим мужчиной стоит женщина; может быть, это правда, а может – нет. Но за каждым просветленным мужчиной стоит много женщин – одной будет недостаточно.
Просветление – очень трудная штука. Когда женщины обращаются с вами как с футбольным мячом, то вы в конце концов становитесь просветленными. Вы говорите: «Хватит! Игра закончилась, я иду домой».
Женщины – благословение мира. Без них ничего бы не было.
Так что будь благодарен своей трудной женщине; возможно, ты находишься здесь из-за нее.
И ты говоришь, что в следующий раз ты придешь через двадцать восемь лет и спросишь: «Что дальше?»
Я вспомнил две истории.
Мулла Насреддин сидел на городском пляже со своей женой, и вдруг он спросил у нее:
– Хочешь еще бхелпури?[2]
Жена удивилась:
– Еще? Но мы же не ели бхелпури.
– Любимая, – сказал Мулла, – кажется, ты теряешь память. Всего пятьдесят лет назад, когда мы поженились и пришли сюда в первый раз, мы ели бхелпури. Вот почему я спрашиваю: «Хочешь еще?»
Возвращайся к своей жизни, к своей жене, к своей работе… Но ты уже не будешь прежним человеком. Ты возьмешь с собой что-то от меня. Я мог не ответить тебе, но ты соприкоснулся со мной.
Ответы и вопросы лежат на поверхности.
Ты вкусил мою любовь, мое присутствие.
Так что, если через двадцать восемь лет нам снова придется встретиться, я спрошу тебя: «Хочешь еще?»
Скорее всего, тебе не нужно будет ни о чем меня спрашивать, потому что семя посеяно. Ты хорошо знаешь, что тебе нужно делать: ты должен направить свою энергию из ума в сердце. Эта энергия, нисходящая к сердцу, подобна струям дождя, под которыми семя начнет прорастать.
Возможно, через двадцать восемь лет, если существованию будет угодно, не ты будешь спрашивать, что делать дальше. Я спрошу тебя: «Что дальше?» Ты уже расцветешь. Ты придешь только для того, чтобы выразить свою благодарность.
Хорошо, что ты не немец.
Немецкая почва немного тверда. В этом есть свои плюсы и свои минусы, свои «за» и «против». Почва тверда, семени очень трудно в ней укрепиться, но как только семя укрепилось, тогда ему будет очень трудно не прорасти.
Твой вопрос исходил из ума, а немецкий парень нуждался в ответе.
Тебе он не нужен. У тебя мягкое сердце. И семя уже в твоем сердце, и ты знаешь, что оно прорастает.
С тобой происходит почти то же самое, что с беременной женщиной: когда ребенок начинает развиваться, она знает, что ребенок развивается. Опытная мать, у которой уже есть двое или трое детей, знает даже, мальчик у нее родится или девочка: мальчик начинает бить ножками, а девочка остается очень центрированной, спокойной и тихой.
В конце концов, мальчики есть мальчики. С самого начала они причиняют беспокойство.
Опытная мать на третьем или четвертом месяце беременности может сказать, кто у нее родится, потому что мальчик проделывает в утробе всевозможные гимнастические упражнения, а девочка просто сидит тихо, ожидая своего часа. Впоследствии гимнастические упражнения будет проделывать девочка, а мальчик будет сидеть и читать газету. У каждого – своя собственная судьба.
Вторая история, которую я собирался вам рассказать, – это история об очень богатом американце, миллиардере. Он пресытился деньгами, пресытился всеми видами роскоши, пресытился всеми удовольствиями. И, естественно, он начал искать – есть ли что-то еще, или это все? Ведь, если это все, то не было больше смысла жить, такая жизнь ему уже надоела. Это был вопрос жизни и смерти.
И он стал странствовать, ходить от одного мастера к другому – тибетские ламы, какой-то суфийский мистик, мастер дзен. Затем он приехал в Индию и встретился со многими святыми. Все они говорили: «В Гималаях живет один очень мудрый старец, только он сможет тебе помочь».
Итак, он отправляется в Гималаи, там он тащит на себе свой багаж. Он никогда в жизни сам не таскал багаж. Он никогда не поднимался в горы. Было очень холодно, но ему все-таки удалось добраться до места. Уставший, он падает к ногам старца, который выглядит очень древним, и произносит:
– Наконец-то я нашел тебя! Я хочу знать – в чем смысл жизни?
– Сначала о самом важном, – сказал старец. – У тебя есть гаванская сигара?
– Странный вопрос… – удивился миллиардер. – Гаванская сигара? Да, у меня есть одна. Вообще-то я заядлый курильщик, и я намеревался выкурить ее перед тем, как ты сделаешь меня просветленным. Перед просветлением – последняя гаванская сигара… Я бы хотел несколько минут понаслаждаться ею, а потом сделай меня просветленным и делай все, что хочешь. Я думал, что после просветления нельзя курить гаванские сигары, я никогда не видел курящего будду или…
– Забудь об этих старых чудаках, – сказал старец. – Давай сюда сигару.
И старец закурил.
Измученный американец не сводил с него глаз, а потом спросил:
– А как же мой вопрос?
– Время еще не пришло, – ответил старец. – Возвращайся назад. Приходи снова через несколько лет.
– Странно. И никакого откровения? – спросил американец.
Старик ответил:
– Когда приедешь снова, захвати с собой как можно больше гаванских сигар. Как только ты станешь просветленным, мы оба будем курить. На этой горе больше нечего делать. Иди и быстрее возвращайся – но принеси сигары. Я посылаю тебя именно за сигарами. Просветление – вещь простая, а вот найти гаванские сигары в Гималаях очень трудно.
Не волнуйся, я не курю! Тебе не нужно приносить гаванские сигары, просто приходи. Не жди двадцать восемь лет. Как только ты почувствуешь, что цветок в тебе раскрыл свои лепестки, возвращайся.
Я хотел бы видеть тебя сияющим, светящимся, экстатичным.
И я говорю, что это возможно, поскольку твое сердце готово в любой момент расцвести. Никакая трудная женщина не может этому помешать, она может только помочь.
Поэтому уходи и, как только наступит весна и распустится цветок, возвращайся назад, чтобы я смог увидеть, что цветок реализовал свою потенциальную возможность и ты стал благоухающим.
И тем временем ты можешь выкурить столько гаванских сигар, сколько тебе захочется.
Глава 5. Вопросы: путь от невежества к невинности
Первый вопрос:
Ошо,
Когда я встретил тебя в первый раз и ты спросил меня, есть ли у меня вопрос, я ответил: «Нет», и за все эти восемь лет я никогда ни о чем не спрашивал.
Сейчас мой ум, кажется, готов взорваться от вопросов, и мне трудно выбрать какой-то один, который бы удовлетворил немца, стремящегося к совершенству; я в панике – я не хочу упустить этот шанс.
Откуда у меня этот постоянный страх опоздать на поезд?
Есть люди, у которых действительно нет вопросов.
Они в поиске, но вопросов нет. У них есть жажда, глубокая потребность бытия, но нет никакого желания собирать и накапливать знания. Соответственно, у них нет никаких вопросов.
Они – лучшие из учеников.
Есть и другие люди, которые не задают вопросов, но это не значит, что у них нет вопросов. Они не задают их, поскольку этому сопротивляется их эго.
А если это эго немца, то проблема становится еще более трудной.
Неслучайно именно Германия дала миру великих философов – философов, готовых дать ответ на любой вопрос. Но в Германии не было искренних исследователей, искателей, которые жаждали ответа. Она не порождала учеников, она порождала только мастеров, но эти мастера – всего лишь великие интеллектуалы, они не мистики.
Германия внесла большой вклад в то, что касается знания: Гегель, Кант, Фейербах, Карл Маркс, – но она не дала миру ни одного мистика. За всю историю ни одного Кабира, ни одного Нанака, ни одного Фарида – очень странно, но это не случайно.
Немецкое эго готово дать ответ независимо от того, знает оно его или нет; но оно очень неохотно задает вопросы, независимо от того, есть у него вопросы или нет.
То же самое и в твоем случае. В течение восьми лет ты подавлял себя, возможно, подсознательно, но всему есть предел. Ты можешь подавлять себя очень долго, но затем наступает момент, когда ты оказываешься сидящим на вулкане. И тогда твой ум готов взорваться от вопросов. Откуда они взялись? Восемь лет их не было, и вдруг, появляясь из неоткуда, они вызывают в тебе почти состояние помешательства: вопросов так много, что ты даже не можешь понять, какой из них следует задать.
Тебе нужно оглянуться назад: ответственность за их подавление в течение этих восьми лет лежит на тебе. Если бы ты позволял им подниматься, за эти восемь лет ты мог бы полностью очиститься от всех вопросов, ты мог бы стать табула раса[3], невинным ребенком.
Но поскольку спрашивать – значит показывать свое невежество, ты продолжал подавлять вопросы. Ведь всегда есть надежда, что кто-то еще может задать этот вопрос, так зачем высовываться?
Однако помните, что вопрос каждого человека выражает его индивидуальность. И хотя слова могут быть те же самые, язык – точно такой же, формулировка вопроса может отличаться совсем ненамного, но в связи с тем, что спрашивающие – разные люди, это создает такое различие, которое почти непреодолимо. Каждый человек вырос в определенных условиях, прожил свою жизнь, прошел через свои взлеты и падения. Вы не можете найти еще одного человека с такими же переживаниями, как у вас. Следовательно, вопрос может казаться тем же самым, но он не может быть тем же самым.
Поэтому никогда не ждите, думая, что кто-то непременно задаст этот вопрос и избавит вас от необходимости выставить напоказ свое невежество, а вы тем временем будете молчать и делать умный вид.
То, что вы не задаете вопросов, вовсе не означает, что вы знаете. Это означает лишь то, что в