Время сигнала полиции диспетчеру инкассаторов зависит от того, как быстро нажмут кнопку. Так что считаем, что сразу. Полиция в норме приедет примерно за четыре-пять минут. Значит, на всё про всё три минуты — оглушить, забрать, добежать, сесть и уехать до гаражей. Я и Алекс берём сумку. По идее, она должна весить шесть кило, но мало ли. Сирень и Малу будут на подхвате.
Машину, к сожалению, ближе поставить нельзя, так как иначе мы выехать быстро не сможем. Придётся пешком бежать. Расстояние будет около трёхсот метров. Что касается жучков, отслеживающих устройств, меченых денег, то, по идее, внутри их быть не должно. Но всё же глушилку нам дадут. Небольшую, не самую сильную, но достаточную, чтоб заглушить любой сигнал из сумки.
В принципе, всё сделано довольно логично, и я мог бы не беспокоиться. Мог бы.
Но беспокоюсь. Ничего поделать не могу с собой, увы. Что касается инструкций, то их надо просто сжечь, что я сразу и сделал, как прочитал и запомнил. Лучше оставлять поменьше улик, если мне не хочется загреметь за решётку.
Я сидел в центре комнаты на корточках и уже смотрел, как на чёрной сгоревшей бумаге одиноко светятся красные точечки, когда ко мне в комнату вошла Наталиэль. И уж слишком мне лицо её не понравилось. Вряд ли что-то хорошее скажет или обрадует.
— Жжёшь бумагу, — начала она издалека.
— Ага, просто личные записи. Меня успокаивает огонь, — пожал я плечами. — А то, как-никак, экзамены всё же.
— Понятно… — она прошла по моей небольшой комнате, оглядываясь, словно пытаясь найти улику, доказывающую, что я занялся чем-то противозаконным, но так ничего и не нашла. — Будешь?
Она протянула мне пакет с кальмаром. Сушёным. Странный способ завязать разговор, но я не отказался. Скорее из-за уважения.
— Спасибо, — пробормотал я, взяв одну дольку. Не люблю его, солёный, застревает в зубах и от него хочется пить. Почему тогда взял? Не знаю. Наверное, просто для того, чтоб просто продолжить разговор.
— Продолжаешь заниматься противозаконной деятельностью?
Мы вроде как около месяца не ругались на эту тему. Не рекорд, но всё же. Как тогда помирились, обнялись и расцеловались, так больше проблем у нас не возникало. Более того, мы всё это время жили как раньше, я имею ввиду, до ругани. Такое редко бывает в других семьях, особенно когда скажешь что-то обидное, но наши отношения были иными.
Наверное, волнение за меня у неё настолько сильно, что она просто не может не прочитать мне лекцию.
И всё же их умение приходить в нужные моменты поражает. Вот словно чувствуют, когда что-то происходит. Иной раз я задавался вопросом, а не пользуются ли они импульсом, чтоб… не знаю, прощупать меня? Просто такие совпадения…
— Очень скоро закончу, — пообещал я.
— Очень скоро… — она села на кровать, слабо улыбнувшись и положив руки на колени. Оглянулась, словно выискивая что-то взглядом. — Но очень скоро не настаёт просто так. Всегда будут причины вернуться к этому.
— Если они будут появляться, то я буду возвращаться к этому.
— И ты считаешь это правильным? — спросила она мягким голосом. — Жить ради других.
— Да, — не раздумывая, ответил я. Ни секунды не сомневался.
Но словно Наталиэль сомневалась. Я невольно посмотрел на неё.
— Ты отличный брат. Лучший из всех, о ком мне приходилось слышать, — посмотрела она на меня. — Я даже не понимаю, чем заслужила такого.
— Разве это не значит быть семьёй? Или… ты хочешь сказать, что я не прав?
Но она лишь улыбалась. Слабо, с каким-то сожалением и тоской.
— Я помню, когда ты был маленьким, мы с сестрой обожали тебя одевать в разные наряды. Ты был словно большая живая кукла. Я помню, как ты подрос и стал на нас злиться из-за этого. Начал показывать своё «Я». И мы ругались с тобой, думали, что ты не ценишь нашу заботу. Даже сейчас мы иногда… часто перегибаем палку. Не понимаем, что есть кое-что другое, помимо семьи. Кое-что очень важное. Настолько, что может посоревноваться с самой семьёй.
— И что же? — слегка заинтригованно спросил я.
— Ты сам, — Наталиэль слезла с кровати и села напротив меня на колени, чтоб наш взгляд был на одном уровне. — Ты сам, Нурдаулет. То, что ты чувствуешь. То, что хочешь. Твоя личность. Твоя жизнь…
— О чём ты?
— Когда я была маленькой, меня хотели отдать в музыкальную школу. Мама и папа считали, что это будет лучшим для меня выбором в то время, как Натали хотели отправить в художественную школу. Я вместе с ней устроила скандал. Мы плакали, кричали, не давали сдвинуть нас с места, за что получили наказание, — она разулыбалась, вспоминая детство. — Нас обеих отправили в художественную. Мы отстояли своё право самим решать, чего мы действительно хотим.
— Может они лучше знали, что для вас хорошо, — заметил я.
— Так думают все взрослые, не замечая чувств ребёнка. Но никто не должен жить только ради других. Не должен оправдывать их желания, при этом наплевав на свои. Я это к тому, что нельзя вечно рисковать ради других, посвящать себя только семье.
— Бред какой-то… — пробормотал я. — Мы же семья, Наталиэль. Мы должны заботиться о друг друге, помогать и так далее.
— Это и так, и не так.
— Я не пойму, всё же так или не так? — усмехнулся я.
— Это прекрасно, всё, что ты говоришь, но… У тебя есть и своя жизнь. Если кто-то из нас споткнётся, ты поможешь, если кто-то будет тонуть, ты прыгнешь за ним в воду, но… нельзя отказываться от собственной жизни. Есть ты, есть твои желания, твои цели, твои стремления, которые нельзя бросать только из-за семьи.
— Ты не права, — покачал я головой. — Иногда приходится отказываться от чего-то ради семьи.
— От чего-то. Но не от всего. Наши родители вбили нам в голову безусловную любовь. Вбили, что семья является всем, центром вселенной, и тем, ради чего надо жить. Но это не совсем так. У каждого из нас свой путь, своя жизнь и своя судьба.
— Ты хочешь сказать…
— Если мне суждено прожить всего несколько месяцев, то пусть оно так и будет. Но ты не должен ставить на кон собственную жизнь ради моей.
— Это бред, — пробормотал я. — Мы семья.
Для меня это было как удар по вере, по самому стержню, вокруг которого строится моё мировоззрение и восприятие мира. Наверное, так чувствуют себя верующие, когда им заявляют, что научно доказали отсутствие бога. Для меня истиной в последней инстанции являлось то, что я должен делать всё, что в моих силах, ради семьи.
Но Наталиэль была иного мнения.
— Да, но… это не значит жертвовать собой ради меня.
— Я не жертвую.
— Семья, семья, семья… Ты выглядишь как помешанный, Нурдаулет. Это всё отец и мать, они вбили тебе это. Они хотели донести, что семья — это самое важное, что надо всегда приходить на помощь и любить их такими, какие они есть. Но не жертвовать самим собой, своим будущим, своей жизнью ради семьи. Ведь у тебя есть своя жизнь.
— Некоторые отдают жизнь ради семьи.
— Не передёргивай смысл, Нурдаулет, пожалуйста. Не надо пытаться исковеркать мысль или играть словами. Есть жизнь семьи, а есть жизнь твоя. Ты не должен уничтожать свою жизнь ради жизни семьи.
— Натали делает то же самое! — махнул я рукой на дверь. — Она тоже делает это, но ей ты ничего не говоришь.
— Она не рискует не вернуться домой или сломать себе жизнь за решёткой.
— А родители? Они тоже ломают себе жизнь? — воскликнул я.
— Они работают как проклятые, потому что мы их дети. Такова родительская любовь, безответная и бесконечная. Это естественно, любить детей сильнее, чем что-либо. Потому что мы их жизнь, — улыбнулась она. — Их жизнь и жизнь нашей семьи — одно и то же. Но ты… ты наш брат. Ты не обязан идти на подобное. У тебя есть своя жизнь. Своё будущее…
— Моё будущее не будет моим, если ты погибнешь, а я буду знать, что мог спасти тебя, но не сделал этого. Ты не понимаешь? Твоя болезнь заразна, она убивает других, травит их и оставит в нас лишь боль. Ты не виновата, ни в коем случае. Ты и сестра — лучшее, что есть в этом мире. Даже… даже лучше, чем наши родители, как бы сильно я их ни любил. Но если я ничего не сделаю, то я не смогу двигаться дальше, не смогу жить с этим якорем.
— Потому что ты ещё ребёнок. Всегда так кажется. Кажется, что ты этого не переживёшь, но всё пройдёт.
— Пройдёт твоя смерть? Боль о том, что я ничего не сделал? — усмехнулся я. — Нет, я не хочу так.
— Иначе ты рискуешь однажды остаться один без какой-либо жизни. Без своей, без семейной, без какой-либо. Совсем один, потерянный и забытый даже самим собой.
— Плевать, — я встал, зачем-то подошёл к стене и посмотрел на неё. Там ещё сохранилась вмятина от того, что я швырнул в него пистолет. — Плевать. Пан или пропал.
— Сможешь ли ты жить дальше, если потерпишь неудачу? Если зря погибнут люди?
— Мы сами решаем, с какими грехами мы сможем жить дальше.
Мы вновь молчали. Мы вновь на грани того, что сделать друг другу больно. Всё больше и больше мы ругаемся, потому что всё выше становится напряжение в семье. Именно таким образом она и рушится, как мне кажется. Но… Это в последний раз. Ещё разок, и всё закончится. Я съеду и смогу жить прежней жизнью. В крайнем случае покину город или даже страну. Уеду в Силверсайд, там меня вообще никто не найдёт. Но дело это закончу.
— Я хочу уйти спокойно, а не знать, что мой брат промышляет… — начала было тихо Наталиэль.
— Не говори глупостей, — покачал я головой. — Никто не умрёт.
— Если богом отмерена…
— Бога нет. Не там, где мы живём, Наталиэль. Он явно забыл про это место.
— Пожалуйста, Нурдаулет…
— У нас всё получится. Ещё раз, и всё будет.
— Ещё раз у тебя, и всё будет? — пробормотала она. — Ты не понимаешь…
— Понимаю. Именно поэтому я… — я вздохнул и попытался проморгаться, чтоб остановить слёзы, наворачивающиеся на глазах. — Это не имеет значения.
— Имеет.
— Но не для меня. А теперь уходи, — я не хотел расплакаться на её глазах. Не хотел, чтоб меня утешали. Я не мог сломаться перед самым концом, закатить истерику и потерять уверенность. Сейчас ещё я чувствую, что должен это сделать, но если она продолжит так и дальше, то, боюсь, я просто не выдержу.