— Какие у тебя вкусы, — пробормотал я, немного морщась от боли в прессе. — Только после того, как сделаешь это, не забудь закопать их обратно в могилу, хорошо?
Ведь по моей легенде я сирота, а мои родители мертвы. Да и стрельнуть в него остротой очень хотелось в отместку, пусть даже такой ценой. Какой именно?
Парень медленно, демонстративно встал, вздохнув и отряхнув руки, которыми упёрся в колени, будто его разочаровал его лучший друг, после чего… всего мгновение, движение ногой в сторону моей головы сбоку, словно пас мячика вбок. Пришёлся удар куда-то в висок, от чего мир безрадостно потух. Но скорее всего ударили меня несильно, ведь могли и убить.
Что касается его угроз в сторону моей семьи, то обычно малолетки, коими они и являлись, просто подкачанными, дальше них обычно не уходили. Они будут с пеной у рта угрожать зарезать твоих отца и мать, но потом приходят родители, и они начинают мямлить, что не это имели ввиду. Со мной такого не было, но в старшей школе я был свидетелем, как подрались двое мальчишек и один другому обещал, что убьёт его мать, если тот кому-нибудь это расскажет. Потом пришла мать, и тот пацан с бледным лицом говорил, что пошутил и не это имел ввиду. Говоря иначе, просто слова.
Хотя попадаются и малолетние отморозки, но таких остаётся только убивать, так как они как звери, почуявшие человеческую кровь, уже не остановятся и будут до конца своих дней такими уродами.
В каком-то смысле у нас ещё относительно спокойная школа, где не творится реальной жести. Рэкет был наименьшим из зол. Может я бы даже заплатил им, если не одно но — у меня не было денег. Всё до цента уходило на квартиру и вещи первой необходимости, что не было преувеличением.
Был и другой вариант, но его можно было сразу отметать — я не собирался так работать ради каких-то подонков.
Следовательно, оставалось решить вопрос иначе.
Это звучало очень легко из моих уст, но вот на деле было куда сложнее.
Я пришёл в себя с мусоркой на голове, сидящим и облокотившимся на стену, около которой меня и уложили. Урок ещё не начался, что значило, что я пробыл без сознания минуты три или четыре. Сказать, что мне было неприятно, когда я снимал с головы мусорку и встречался с другими взглядом, значило не сказать ничего. Одни смотрели на меня насмешливо, другие с сочувствием, видимо, тоже успев прочувствовать это на себе, третьи с безразличием.
Когда я поднялся, слегка покачиваясь, услышал сразу Кима.
— Что ж ты ручку в ногу им не воткнул?
Я знаю, почему он спросил об этом меня. И знаю, на что он намекал. Их какое-никакое уважение ко мне таяло на глазах. Видели перед собой того, кого можно не боясь шпынять несмотря на то, что я так и не согласился отдавать тем деньги. Для них сам проигрыш уже считался слабостью. Логика стаи. И плохо то, что я ничего не мог им противопоставить. У меня не было ни оружия, ни мышц, ни умения драться. Тогда со Стрелой у меня были автоматы и пистолеты вместе с гранатами — там была важна тактика. В этот же момент важна была сила, которой у меня не оказалось.
— Приберёг её для других, — спокойно ответил я, после чего собрал мусор вокруг себя и поставил её на место.
Можно жаловаться на судьбу сколько угодно, но надо было решать, что делать. Откинув гордость в сторону, я мог признаться, что двадцать баксов наскрести в состоянии. Но проблема в том, что это будет не единожды, а денег лишних у меня действительно нет. Вообще нет. А те, что есть, уже расписаны, чтоб мне было в чём ходить, в чём и чем писать и что есть. Отдать их значило лишить себя чего-то из этого.
Хотя лишить себя чего-то в любом случае придётся.
Никто у меня больше не просил домашки и даже не поворачивался в мою сторону, словно в одночасье все про меня забыли. Возможно, это было и к лучшему, так как не настроен я был на дружеские разговоры. Решал, что же делать дальше. Ведь проблему надо было решать, причём до завтра, иначе я рисковал действительно лишиться зубов.
Они не конченные отморозки, но избить и поизмываться надо мной вполне могут. Макнуть в унитаз, заставить оттуда попить и так далее. И это будет потом продолжаться до бесконечности. Меня сломают или доведут до ручки, когда психика полетит к чертям. Или заплатить, и… тут понятно, какие плюсы и минусы, помимо того, что моё самоуважение рухнет. Никто не тронет, но все будут вытирать об меня ноги, причём дай я отпор, и точно забьют толпой.
Побитым и униженным, либо целым и униженным?
Это из вариантов, если я попытаюсь решить всё мирным путём. Но были и не мирные…
Я просидел до конца уроков, после чего быстро и молча ушёл, ни с кем не попрощавшись. Я буквально чувствовал на себе взгляды остальных, особенно тех, кто сверху. Они насмехались надо мной, теперь смотрели сверху вниз и очень скоро, если ничего не исправить, начнут вести себя со мной так же, как и те двое. Можно сказать, я убегал от давления, которое выросло на меня в разы в классе. Уже завтра мне может прийтись несладко.
Когда я двигался по коридору, меня даже успели поймать. Втроём, прижали к стене у всех на глазах, но никто из проходящих мимо даже не шелохнулся. Те двое из класса и ещё один, видимо, из их банды.
Только сейчас я мог оценить их габариты. Все трое выше меня, примерно метр восемьдесят в высоту, и точно подкачанные — все в футболках, чтоб каждый видел их бицепсы. Причём у всех троих на руках есть наколки, которые должны выглядеть крутыми и показывать их принадлежность к криминалу, но на деле ничего не значат. Понты.
— Оклемался, шрам? — оскалился парень с носом-змейкой. — Надеюсь, ты не забыл про завтра, или мне ещё раз напомнить?
Не дождавшись ответа, мне ударили под дых. Пресс спас, но всё равно было больно, от чего я немного скривился, вызвав лишь улыбку на их лицах.
— Не забыл, — покачал я головой, морщась от боли. — Только где мне вас найти?
Такие люди чувствуют страх, это что-то вроде животного инстинкта, которое свойственно для животных. И да, я боялся, пусть и не показывал это мимикой. Он это тоже чувствовал. Радовался своей силе и моей беспомощности.
— На третьем в туалете, шрам. Не забудь, иначе я приду, сниму с тебя трусы, засуну швабру в жопу и протащу во время перемены у всех на глазах.
— Я понял, — кивнул я.
И через мгновение получил быка. Не сильного, но нос мне разбили, а в глазах неприятно вспыхнуло.
Больно… и обидно… Ещё и все смотрят на меня.
Особенно неприятно получать взгляды от девушек просто потому, что они девушки, а я парень. Всегда хочется выглядеть в их глазах чуток лучше, чем ты есть, а не униженным другими парнями. Особенно когда часть из них из твоего класса, а ты с разбитым носом, едва не плача, пытаешься остановить кровь, прижавшись спиной к стене. Пусть мне и было всё равно на них, но не моему самолюбию, которому было стыдно за меня, за свой внешний вид и то, что меня вот так прижали.
Что я мог им сделать? Дать в пах, защищаться и бла-бла-бла. Герои, что будут стоять в стороне, всегда будут говорить, что на его месте они бы точно задали жару, но только единицы сделают это. Потому что здесь всё иначе, другие эмоции, другая атмосфера, и ты намного лучше понимаешь, что могут с тобой сделать. Особенно там, где правят вот такие вот придурки, что действительно могут тебе сломать кости.
Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как позорно идти в туалет и умываться, где меня уже встречали всё те же парни.
— Я завтра принесу, знаешь же, — пробормотал я тихо, подходя к раковине.
— Пятьдесят центов, Шрам, — усмехнулся нос-змейка, как я его прозвал, и вернулся к своим друзьям.
Я не вслушивался в их разговор, умываясь и стараясь остановить кровь, но там явно обсуждали меня. Вернее, то, как меня, упырка, прищучили.
Я вышел из школы, не поднимая головы. Как собака, поджавшая хвост, как сказал бы Малу. Но я не сбегал, я делал тактическое отступление. Звучит жалко, но это так. Я отступал, чтоб завтра вернуться к ним.
Унижение. Много унижения. Плачут только девушки? Сейчас я мог поспорить с этим утверждением. И хотелось плакать по большей части от бессилия и беспомощности. Действительно щипало глаза, от чего я часто моргал и глубоко дышал.
Я оставался подростком, которому тоже обидно и больно в душе, но прошлое всё же изменило меня. Я мог плакать от обиды и бояться, но это не отменяло того, что я был готов дать этим уёбкам отпор. Нет неубиваемых и всесильных, есть те, до кого сложно добраться, и в подобном у меня был опыт. Мне хватит силы духа пойти против них, пусть не сомневаются, даже если на глазах будут слёзы. Особенно после их выкрутасов при всех.
Я не собирался платить деньги или работать на наркоторговцев ради их карманов. Надо было решать вопрос, причём радикально, если я хотел раз и навсегда поставить точку. Это был единственный способ против тех, кто признаёт только силу и страх.
Заставь человека бояться, запугай, сделай больно, заставь их ассоциировать своё имя с опасностью, и они никогда не подойдут к тебе. Если они ведут себя как животные, то и действовать с ними надо было как с животными, агрессивными и опасными. Как со скотом, который понимает только боль. Чтоб ты ассоциировался у них с болью, чтоб они не знали ничего, кроме страха, и уже на рефлексах остерегались тебя. Кто бы что ни говорил, но в таких местах страх рождает уважение.
Да, я делал тактическое отступление, чтоб завтра вернуться и показать, насколько они ошиблись с целью.
Глава 57
Двадцать баксов в месяц… Ещё и пятьдесят за туалет… Если собрать с каждого в школе, то выходит не такая уж и маленькая сумма. В классе тридцать человек примерно. Четыре младших класса, с которых точно собирают, так как я слышал об этом не раз. Получается около двух тысяч четырёхсот баксов, что ну никак не мало для простых учеников. Понятно, что эти деньги делят между собой, но сам факт, сколько они получают с одного потока. Это ещё без туалетов. И пополнять ряды тех, кто будет забивать им карманы, мне никак не хотелось.