аницей товарищества.
Соседи пошутили? Подбросили?
Вряд ли. Не такие шутники в их дачном поселке, чтобы ради смеха переть под его забор многотонную тяжесть. Сосед слева, Беляшев, бывший замначальника РОВД, вредный, в принципе, старикан, но – сердечник, лейку с водой с осторожностью поднимает. Соседи справа – две старушки Антипкины. Серые мышки, работавшие когда-то в канцелярии горсуда, – тихие, незаметные бабки. К ним, правда, наезжает иногда великовозрастный внук-оболтус… Так бездельник же редкостный! Сигареты зубами из пачки вытягивает, потому что лень лишний раз руку поднять. Непонятно, ага…
Максим Евгеньевич озадаченно посмотрел на камень. Нерешительно протянул руку, коснулся его шероховатой поверхности, погладил пальцами.
И в один момент все вернулось! Призрачная высота неба, строгие глаза богов и он, одинокий, потерянный, сгорбленный виной и раскаяньем. Он – среди выжженной пустоши, бывшей еще недавно цветущей землей. Он – волхв Остомысл, вещий муж, который не смог уберечь от беды род свой. И горький вкус пепла на пересохших губах, и горечь в душе, еще более сухая и черная…
– Что ты сделал, волхв?..
Максим Евгеньевич убрал руку. Дача, забор, лес – обычное субботнее утро. Соседка, одна из Антипкиных, ковыряется в грядках. Сосед, отставной начальник Беляшев, хлопнул калиткой и поковылял в сторону магазина. За пивом наверняка, хоть и сердечник.
Камень! – вдруг понял Храпов. Он показывает. Он говорит с ним. Этого, конечно, не может быть, этого в принципе не может быть, этого не может быть никогда, но – камень!
Самое удивительное, что после первых всплесков сомнения это перестало казаться странным.
– Что ты сделал, волхв?..
А что сделал он, Максим Евгеньевич Храпов? Разве он сохранил свой род и приумножил его богатства? Разве подарил молодым надежду, а старым – спокойствие? Разве от того, что он живет в этом мире, на Земле стало лучше?
Подобные мысли начали приходить к нему чуть позднее…
10
Нотариус Храпов меня порадовал. Если в офисе он выглядел типичным юристом, буквоедом бумажным с пылью архивов на лацканах, то славянский наряд преобразил его совершенно. Другой человек! Движения, поступь, выражение лица – сама степенная мудрость древних волхвов. И резной посох в руке как подтверждение статуса.
– Признайтесь, не ожидали, Альберт Петрович? – весело спросил он. Голос-голосище гулко завибрировал в деревянной избе.
Все-таки зря он отказался от оперной карьеры. Любовь к перевоплощению и баритон – уже две составляющих сценического успеха.
– Как вам сказать, Максим Евгеньевич… Честно сказать, не удивлен. Нереализованная страсть к творчеству часто выливается в причудливые формы. Если бы вы знали, сколько светочей и пророков могли бы найти себя на театральных подмостках… – Я выразительно махнул рукой.
Он понял. Усмехнулся.
– Если можно, называйте меня Остомысл. Или – брат Остомысл.
– Можно. А почему Остомысл?
– Древнее имя.
– Понятно. Но почему именно Остомысл? – не отставал я.
Нотариус не понял моей настойчивости. Пожал плечами и не ответил.
– Скажите, нас здесь долго будут держать?! – гневно спросила Ева.
Новоявленный Остомысл строго прищурился на нее:
– А вас, молодые люди, никто не держит.
– Что, можем идти?
– В любую минуту.
– Тогда я пошла! – Ева подскочила как на пружинках. Все равно грациозно, полюбовался я. Наверняка художественная гимнастика или фигурное катание в молодые годы.
Глядя на нее, начал приподниматься с лавки Багор.
– Скажите брату Родиме, пусть вас проводят, – напутствовал волхв. – Вот вам, Альберт Петрович, придется здесь задержаться. Нужно серьезно поговорить.
– А если…
– Очень нужно.
– Тогда я останусь! – решила Ева. Села, гимнастически (или фигурно) выпрямив спину.
Волхв, по глазам видно, одобрил ее решение. Еще больше одобрил лицо и фигуру. Все правильно, древние волхвы совсем не чурались женского общества. Воздерживались только при проведении соответствующих обрядов.
Я вдруг задумался, что целибат незаметно, но основательно поспособствовал падению роли христианской церкви в современном обществе. Когда религиозно настроенные юноши и девушки поколение за поколением не дают потомства, принимая обет безбрачия или запираясь в монастырях, преобладать начинают другие гены. Именно на этом крепко споткнулась церковь, а совсем не на пресловутом вольномыслии «вольтерианцев», оправдывавших атеизм с художественной выразительностью. Можно как угодно ехидничать над тривиальностью законов природы, но они всегда смеются последними.
Сам Иисус, кстати, никогда не был сторонником воздержания. Понимал. Он вообще понимал больше, чем потом написали. Как сейчас помню…
– Думаю, вы уже догадались, Альберт Петрович, что мне нужна книга Скворцова! – перебил мои мысли волхв-нотариус.
Я встряхнулся. Сам не заметил, как начал уплывать мыслями в направлении крепкого, здорового сна. От сытости разморило. Или просто устал за эти два суматошных дня, начал уплывать мыслями. И еще про унитазы не писано…
– А в чем проблема?
– Как?
– Я говорю, в чем проблема, Мак… брат Остомысл? С собой у меня файла нет, но вы оставьте номер электронной почты, я вам пришлю.
– Вот так просто? Так просто пришлете? – все еще недоумевал он. Собрался ломиться в закрытую дверь, а замка-то нет.
– Если хотите, могу со смайликом… Чему вы, в конце концов, удивляетесь? Книги пишут для того, чтобы их читали, – пояснил я не только Храпову, но и своим ребятам. – Уж коли я являюсь душеприказчиком Николая Николаевича…
– Наследником по завещанию, – машинально поправил нотариус.
– Именно. Если я – наследник по завещанию, то хотел бы распространить его книгу на максимальный объем аудитории. Полагаю, как любой писатель, он бы тоже этого хотел… Только с одним условием.
– Ага… Так, так… Понимаю, условие!.. Миллион евро? – не без ехидства осведомился Остомысл.
– Не настаиваю. Условие более щадящее – вы ответите на один мой вопрос.
– Ага, понимаю… Вас интересует, откуда все это, почему, зачем…
– Да бог с вами… То есть – хвала богам, брат Остомысл! Когда братья-славяне вели нас сюда, я видел, что в центре капища лежит Синь-камень. Об остальном, простите, догадаться не сложно. Его свойства я знаю, мы с этим камнем старые знакомые… Интересует меня другое – кто в Скальске собирает старинные артефакты по славянской тематике?
– Я, конечно, не блондинка, – для подтверждения красавица встряхнула темной челкой, – но, кажется, начинаю им сочувствовать. Не понимаю не только ответов, но и вопросов! Вообще уже ничего не понимаю…
– Я вот даже не пытаюсь понять, – хмыкнул Багор.
– Немного терпения, Ева… Ищущие да обрящут (это Жоре). Итак, Остомысл, слово за слово? (Древняя формула обещания.) Книгу пришлю.
– Ага… – Он внимательно посмотрел на меня. – Вижу, что вы не врете, Альберт Петрович… Интересно… Так, предметы древности… – Храпов взял себя в руки, честно задумался. – В городе есть краеведческий музей, но там только кремниевые наконечники, несколько костей, монет и пулемет первой рабочей дружины Скальска. Пулемет сломанный, – уточнил он зачем-то. – Считается, что я собираю славянскую старину, но мое все здесь, в общине, могу показать… – Я отрицательно мотнул головой. – Ага, конечно… Вспомнил! Зять мэра Гаврилюка, Меринков Игорь Владимирович, – у него есть коллекция древностей… Он как раз начинал директором краеведческого музея, уже потом женился на мэрской дочке и заделался великим градостроителем… Перед увольнением, говорят, утянул из запасников всяких красивостей, дорогих вещей в музее и тогда не водилось. Зять мэра – кто ему чего скажет? Теперь хвастается гостям – собрал коллекцию. Откровенно говоря, этот Меринков – редкостная дубина. Но амбиции у него – выше облаков… А можно узнать конкретнее, Альберт Петрович, что вы ищете? – не утерпел он.
Я кивнул, выразительно глянул на него и приложил палец к губам. Абсолютно ничего не значащие телодвижения, но при этом делающие вас единомышленниками, почти сообщниками. Испытано.
Брат Остомысл тоже кивнул в ответ. Машинально. Хотя вопрос в глазах оставался. Именно в этот момент дверь распахнулась, и в избу вбежал хлопотливый Родима. Сразу что-то зашептал на ухо волхву. Мне удалось расслышать: «бандиты… видели… три машины… едут…»
Понятно, что после такого сообщения волхв Остомысл озабоченно нахмурился и скользнул по нам рассеянным взглядом.
– Вот что, гости дорогие, вы пока здесь побудьте. Не стоит вам выходить. Не волнуйтесь, ничего опасного, но лучше не надо. Мало ли…
Они вдвоем быстро выбежали. Дощатая дверь громко стукнула. Я взял с тарелки моченое яблоко и надкусил. Вкусно.
Я с удовольствием жевал яблоко, а ребята смотрели на меня. Я положил яблоко. Они посмотрели на него.
– Правда хорошие яблоки. Рекомендую.
Никто не усомнился.
– В моченых яблоках на удивление хорошо сохраняются витамины и микроэлементы, – сообщил я. – Один из древнейших способов консервации, между прочим.
Это тоже никто не взялся оспаривать. Ладно, хватит их томить…
– Начнем по порядку? – предложил я
– Да! Хотя бы начнем, – подтвердила Ева.
– Во-первых, что касается общины язычников, здесь действительно все просто. Про живые камни, которые движутся сами по себе, вы, разумеется, слышали. А нотариус Максим Евгеньевич Храпов, он же волхв Остомысл, наделен от природы не только сценическими талантами, но и способностью с ними общаться. Редкий дар, таких людей на Земле вообще единицы.
– Живые камни – кремниевая форма жизни?
– Не совсем жизни, Жора. Скорее та самая переходная ступень от неживой материи к живой, которую безуспешно ищут ученые. Помимо прочего, обладающая способностью сохранять информацию. То есть своего рода памятью. А так как здешний Синь-камень на протяжении многих веков был составляющей частью ритуалов древних язычников, то понятно, какие воспоминания сохранилась в его кремниевых мозгах… Или что их там заменяет… Уж не знаю, каким образом Максим Евгеньевич наткнулся на Синий камень, подробности, в сущности, не важны. Факт тот, что, общаясь с камнем, Максим Евгеньевич, натура творческая и деятельная, настолько проникся духом древних славян, что получил не только информацию для этнографов, но определенные волховские секреты. Как видите, создал целую языческую общину… Это ясно?