Да пошли они!..
Дорогу из Скальска Бабай плохо помнил. Вроде Вано его вез на какой-то разбитой лайбе, давно на таких корытах не ездил. Где-то останавливались, что-то перекусывали, Луцкий все больше помалкивал. Косился на шефа (на бывшего шефа?!), как на буйно-больного. И ведь он, Бабай, был трезв как стекло. До звона в ушах трезв и зол. Странно, что больше ничего не запомнил.
Зато теперь ничего не может забыть. Как ни старается залить – не получается, хоть башкой об стену.
Жди, сказал… Может, оставлю… А он и так всю жизнь ждал! – пьяно хихикал Бабай. Чего-нибудь этакого, что изменит жизнь к лучшему. Ждал и ждал, пока не начал, наконец, понимать, что жизнь-то уже прошла. Незаметно так, неслышно кончилась за ожиданием.
Пришло в голову – жизнь кончается не когда человек стареет, а когда больше ничего не ждет. За эту умную мысль Бабай, разумеется, выпил. Подремал прямо в кресле, не выпуская бокал из рук, и еще добавил.
Этот обреченный запой без нормального сна, лишь с такими кратковременными провалами в черноту, привел его в странное состояние. Мерещиться стало всякое. Он, Бабай, как будто бы уже не он. Он – рыцарь Роже де Мар, верный чести и сюзерену, прославленный во многих сражениях. И не в кресле сидит, запершись за двойной бронированной дверью, а покачивается в жестком седле среди темного осеннего леса с почти облетевшей листвой. Один на глухой тропинке. Настороженно оглядывается, не снимая ладони с привычной рукояти меча.
Бабай… Нет, дю Мар ощущает мерную, тяжелую поступь коня, уставшего тащить его тушу, от природы могучую и еще более расплывшуюся с годами. Слышит чавканье копыт по раскисшей грязи тропы, побрякивание доспехов, монотонное поскрипывание седла и сбруи. Чувствует, как привычно чешется давно не мытое тело, вдосталь изъеденное нательными насекомыми. Эти нутряные твари, проклятье адово, особенно зло донимают воинов в походах.
Где же бургундцы? – напряженно всматривается он. Где-то здесь должны быть…
Да, верный рыцарь! Доблестный старый рыцарь на четвертом десятке лет… А что она ему принесла, эта трижды клятая верность? – рассказывает он сам себе. Семь ран на теле, что ноют к любой перемене погоды, и седину в некогда темных волосах. Замок Мар разрушен войной, крестьяне разбрелись кто куда, а сеньор дю Мар, видишь ли, все воюет. Двадцать лет в седле, два десятка лет походов и стычек. Ни жены, ни наследника не нажил благородный сеньор, одни заемные расписки ломбардцам копятся…
Чем, спрашивается, помогла ему Дева-Воительница, когда в походе на Реймс он много дней провалялся после удара палицей с разрывающей голову болью? Сняла она его боль, успокоила? Нет, лишь на миг пришла, сказала: «Ты выдержишь, мой железный Роже!», и как будто забыла о нем… А где была Жанна-Дева, когда он умирал от раны копьем на гнилой соломе аббатства Сен-Дениро? Не было ее рядом, лишь монахи, унылые, как вороны, покачивали выбритыми макушками.
А ведь он шел за ней! Одним из первых поверил ей и пошел. Еще тогда, во времена битвы при Орлеане… И при Пати был с ней в самой гуще схватки, и на Реймс с ней ходил, и на Париж, теперь к Компьеню пришел вместе с ней.
Да не за ее спиной, впереди сражался! Мечом прорубал ей дорогу, щитом закрывал не себя – ее. Потому что ей, видишь ли, Господь не велел лить кровь. Воевать велел, а кровь – нельзя, чудно, коль подумать. Словно Бог, как блаженный, не ведает, что творят на Земле потомки Адама и Евы.
Война без крови… Так и шла Жанна-Дева посреди любого сражения с одним лишь знаменем на тонком древке. Говорила – меня Бог хранит. Все время приходилось окружать ее стеной щитов, помогая Господу.
«Мой верный Роже, мой железный Роже…» – как часто повторяла она. Тепло, по-своему улыбалась. Лучилась глазами, как только она умела.
И шел!
Роже Толстый, Роже Железный, Роже Дикий Бык… Старый, глупый Роже…
Пока другие получали замки, угодья и пашни, он получал удары и раны. Называл ее – Жанна-Святая, Жанна-Спасительница… А если он, Роже, не осенен святостью, если он такой же простой, как все? Если он просто устал? Ей-то, Жанне, дочери Жака Дарка, всемилостивый король Карл присвоил титул дю Лис и подарил земли. Зачем она приняла от короля титул и земли, если на самом деле святая? Все богатства святых на небе, не здесь, их имущество – благодать Господня…
Нет, ну где же бургундцы, провалиться им в преисподнюю?!
О, вот они… Наконец!
Двое бургундских рыцарей уже ждали его у договоренной развилки. Сидели в седлах терпеливо и неподвижно. Сливались с черным переплетением ветвей – в тусклом свете луны не сразу заметишь. Оба в полном боевом облачении, но шлемы и щиты, как и у него, приторочены к седлу.
Подъехав ближе, Роже узнал старшего. Филибер де Шатонеф, рыцарь доблестный и собутыльник веселый, когда-то им доводилось пить вино за одним столом. Другого, помоложе, он не знал. Наверное, один из оруженосцев богатого монсеньора де Шатонефа. Тоже наверняка знатного рода – жеребец у парня крепкий, выносливой нормандской породы, кольчуга мелкого, добротного плетения, доспехи и оружие из славной бордосской стали. Не удивительно. Можно поклясться ранами Иисуса – Бургундское герцогство, союзное англичанам, сейчас богаче всех французских земель вместе взятых.
Дю Мар приветствовал обоих, коротко склонив голову. Они ответили так же, без слов.
Конь под Роже вдруг вскинул голову, начал перебирать передними копытами и трясти шеей. Он успокоил жеребца, коротко стукнув кулаком между ушей. Слишком сильно, тот обиженно заржал. Бургундцы ждали, не нарушая молчания.
– Завтра, – первым начал Роже. – Это будет завтра… Где мое золото, Филибер де Шатонеф?
– Ты получишь его.
– Я хочу получить его сейчас!
– Ты получишь его сейчас, – невозмутимо ответил бургундец.
Он чуть повернулся назад, одним движением дернул завязки седельной сумы и извлек увесистый кожаный кошель размером с ядро бомбарды. Чуть подкинул его на широкой ладони, привыкшей к тяжести меча и секиры. В кошеле приятно, мелодично звякнуло. Де Шатонеф небрежно кинул кошель Роже. Тот поймал одним движением сильной руки. С трудом удержал, почувствовал на ладони приятную тяжесть. Жеребец опять переступил копытами.
– Вот твоя плата – триста золотых ливров, как договорено. Хочешь пересчитать, Роже дю Мар?
Роже пренебрежительно мотнул головой, плеснув седеющей гривой по стальному вороту кольчуги. И вдруг, неожиданно для себя, понял, почему де Шатонеф и его оруженосец так сдержанны и немногословны. Не из почтения к рыцарской славе дю Мара, к известной всем бычьей силе Роже Железного… Презирают его! – почувствовал он отчетливо и обидно, до остановки дыхания, как чувствуют ковш ледяной воды, внезапно вылитой за воротник. Делают, что должно, что приказал их сюзерен герцог, но при этом… Даже мальчишка, сопливый отрок в отцовских доспехах – он тоже…
И это они, бургундцы, предатели по натуре, что родились французами и сражаются за англичан! Они еще смеют осуждать кого-то!
Роже вскинул голову, готовый зло и подробно поведать, что думает о бургундских баронах и их понятиях чести. Но – опустил лицо. В последний момент стиснул челюсти, удержал злость на кончике языка.
Деньги-то он взял уже, пришло в голову. Триста ливров… Триста полновесных золотых кругляшков… Проклятые бургундцы могут подумать, что он не собирается сдержать рыцарское слово. Только из-за этого не ответил как должно! – успокаивал он сам себя.
Роже тяжело сглотнул, помолчал еще немного, справляясь с огнем обиды. Потом спокойно, с деланым безразличием начал рассказывать, что завтра с рассветом девица Жанна дю Лис, известная как Жанна-Дева, отправится в небольшую деревушку Шанте. Там она должна встретиться с кем-то из компьеньской знати, готовой встать на сторону короля Карла и открыть в нужный момент ворота города. Переговоры, разумеется, тайные, и, чтобы не привлекать внимания, для охраны она собирается взять отряд в двадцать всадников, не больше. Сейчас он подробно расскажет, где пойдет отряд. Совсем небольшой отряд, бургундским воинам несложно будет устроить засаду и захватить Жанну…
Триста золотых ливров – цена предательства.
Огромная сумма для бедного старого рыцаря! На эти деньги можно заново отстроить замок Мар, прикупить еще земель по округе и доживать остаток дней земных в довольстве, почете и уважении…
И ведь не с англичанами же сговорился, с бургундцами, успокаивал себя Роже на обратной дороге в лагерь. Им, в сущности, не нужна Дева, они лишь хотят сохранить за собой богатый город Компьень. Потеряв свою Жанну, войска короля, конечно, отступят. А Спасительницу наверняка выкупит из плена щедрый король Карл. Да и Господь уж точно не оставит ее своей милостью, она сама всегда говорит: «Он меня не оставит!»
Просто рыцарь устал. Всего лишь устал от войны и бедности…
Как могло быть иначе? Сам Всевышний устроил мир так, что доблестному рыцарю нечего обменять на звонкое золото, кроме чести? – хмуро думал Бабай, подливая коньяк в пузатый бокал. И, поймав себя на такой странной мысли, вздрогнул и расплескал коньяк по полировке стола.
Какого черта?! Откуда?
Нет, что Жанну д’Арк действительно взяли в плен воины Бургундского герцогства – это, допустим, могло застрять в памяти с бородатых времен изучения исторических наук. И король Карл не пожелал ее выкупать. Ему тоже надоело всю жизнь воевать, он к тому времени пытался политическими интригами и договорами утвердиться в уже завоеванных границах. Фанатичность Жанны, ее кликушеские призывы к освобождению всей французской земли короля, мягко говоря, утомили. Звенящим голосом хорошо вести войска в бой, а политику делают негромкие разговоры за закрытой дверью. Да и не было у него в казне 10 тысяч золотых ливров, запрошенных за нее бургундцами. (Ох, продешевил Роже!) Без того Карл уже задолжал итальянским банкирам больше, чем стоила тогда вся Франция.
И зачем выкупать, если разобраться? – говорил король приближенным. Девица последнее время понесла полную чушь – французская земля, французский народ. Как это земля вдруг оказалась французской? Есть земля короля, земли герцогов, владения графов, бароно