– осуществление всех видов саботажа на предприятиях военной промышленности;
– сбор и передача Красной армии военной информации любого характера.
Также заговорщики позаботились о том, чтобы придать программе убедительность в глазах участников БСВ и одновременно ввести в заблуждение врага, если она попадет в руки гестаповцев.
С этой целью в программе, например, утверждался Объединенный совет БСВ, включающий пять комитетов из разных стран (Польша, Франция, Югославия, Англия, СССР), представленных вымышленными лицами. Невымышленными были только представители СССР Федотов и Днепрец – такие клички взяли себе Петрушель и Конденко.
Другой пример «информационной диверсии» в программе БСВ – сообщение о том, что утвердившая программу конференция Совета БСВ состоялась 9 марта 1943 года в Берлине. В действительности, полагает Бродский, дата была выбрана произвольно, – хотя, возможно, в этот день было совещание Конденко с Петрушелем. Местом же проведения «конференции» Берлин был выбран сознательно: «подчеркивая в своих подпольных воззваниях, что центр Братства находится в столице Германии, где 27 декабря 1942 г. был создан «комитет» власовских предателей, организаторы БСВ тем самым наносили этому новому преступному нацистскому замыслу серьезный удар».
Утвердив программу, заговорщики приступили к ее распространению. Изготовление копий поручили «молодым»: Роману Петрушелю и Ивану Кононенко, «известному своей враждой к немцам».
Кононенко
Иван родился в Красноселье (по другим данным – в пос. Краснополье Могилевской обл.) в январе 1920 года, то есть на момент вовлечения в подпольную деятельность ему было 22 или 23 года. «Киевский комсомолец И. Е. Кононенко был рядовым красноармейцем и находился среди тех, кто уже на рассвете 22 июня 1941 г. вступил в бой с частями вермахта, вторгшимися в пределы Родины», – пишет о нем Бродский.
Копии программы подпольщики не только раздавали «своим» в офлаге на Шванзеештрассе, но и переправляли в другие лагеря, «чтобы перевести ее на английский, французский, польский и югославский языки и распространить там». В итоге спустя всего несколько дней программа имелась у большинства офицеров лагеря. Конденко решил, что это опасно, и настаивал на уничтожении всех текстов. По свидетельству Шефера, «из боязни раскрытия организации он якобы отошел от всякой деятельности в БСВ, имея в виду особенно то, что не все военнопленные последовали его желанию уничтожить текст программы», – однако, как следует из описания последующих событий, вскоре к этой деятельности вернулся.
Как бы то ни было, в середине марта 1943 года в офицерском лагере на Шванзеештрассе был сформирован Комитет БСВ, в который вошли Фельдман, Владимир Моисеев, Георгий Старовойтов и Михаил Зингер, а руководителем стал Карл Озолин.
(Формат очерка не позволяет, к сожалению, представить в нем подробное описание упомянутых здесь и далее членов подпольной организации, равно как и перечислить все известные этапы деятельности БСВ, поэтому дальнейшее изложение событий может показаться читателю несколько скомканным. Авторы надеются, однако, что смогут в недалеком будущем эту проблему решить.)
Комитет занялся решением кадровых вопросов: искали «соответствующих людей» для назначения их уполномоченными бараков и наблюдали «за их организаторской деятельностью». Уполномоченные, в свою очередь, «получили от Озолина задание вовлечь в организацию всех подходящих для этого военнопленных из бараков и организовать переписывание программы БСВ и воззвания комиссара иностранных дел в таких размерах, чтобы каждый член БСВ имел копию обоих документов». Списки завербованных передавали Озолину.
Фельдман и Озолин между тем начали сбор «военной информации».
Но в планы заговорщиков входило не только увеличение количества членов БСВ.
К апрелю были назначены все уполномоченные бараков – главным образом из тех офицеров, что прошли первоначальный отбор у переводчика Фельдмана. По этому поводу Шефер пишет – даже, кажется, с некоторой обидой на несознательного еврея, не оправдавшего оказанное ему администрацией лагеря доверие: «Нет нужды в доказательстве, что на эти должности Фельдман предложил назначить только таких военнопленных, которые были ему известны как убежденные коммунисты и ненавистники немцев, которые искусно покрывали единомышленников и плохо обращались с теми, кто хорошо работал».
К концу апреля Фельдман посчитал, что организация готова к активным действиям, а именно – к вооруженному восстанию.
Он сообщил Озолину, что, во-первых, «в ближайшее время можно рассчитывать на возмущение гражданского населения Мюнхена, так как большая часть его очень недовольна плохим продовольственным снабжением и террористическими налетами», а во-вторых, что он, Фельдман, «имеет связь с тайной организацией восточных рабочих в Мюнхене и что эта организация точно так же будет содействовать вооруженному восстанию».
Стало понятно, что действовать надо немедленно.
Разработанный Озолиным и Фельдманом план организации восстания, как и вся программа БСВ, поражает амбициозностью и масштабом.
Капитан Михаил Зингер, уполномоченный девятого барака, нападает на лагерную охрану и разоружает ее. Одновременно лейтенант Владимир Моисеев отпирает шестой, седьмой и восьмой бараки. Уполномоченный десятого барака подполковник Михаил Шихерт со своими людьми нападает на зенитную батарею, расположенную вблизи лагеря, захватывает орудия и другое оружие зенитчиков и уничтожает личный состав батареи.
После подавления лагерной охраны и захвата позиций зенитной обороны вооружившиеся военнопленные во главе с Озолиным и Шихертом оказывают поддержку революционному населению Мюнхена: вырываются из лагеря в город и захватывают важнейшие здания, прежде всего телеграф и почту.
В то же время Зингер со своими людьми выдвигается в Аллах, где воссоединяется и совместно действует с находившимися там восставшими русскими военнопленными. С их помощью и с участием восточных рабочих, которые также были организованы и соответствующим образом подготовлены, заговорщики вооружают людей, еще не имевших оружия.
Подготовка шла полным ходом. В начале апреля Озолин начертил и передал Фельдману схему аэродромных сооружений в Мюнхене, обозначив взлетную полосу, ангары, мастерские, склады оружия и авиабомб, а также близлежащие постройки – жилые бараки рабочих и военнопленных. У заговорщиков уже было не менее 10 пистолетов, раздобытых русскими военнопленными, занятыми восстановительными работами после авианалетов на Мюнхен. Пистолеты были принесены в лагерь и распределены между самыми надежными людьми.
Время выступления Фельдман собирался согласовать с руководителями нелегальной коммунистической группы в Мюнхене.
Но что-то пошло не так. И 20 апреля 1943 года Фельдман сообщил Озолину, что главные руководители немецкой коммунистической группы арестованы и частично казнены. Надеяться на предполагавшееся восстание не приходилось.
Подпольная работа тем временем продолжалась.
«Сведения военного характера», схему аэродромных сооружений и план Мюнхена с обозначенными на нем замаскированными объектами Фельдман переправил «через одну русскую эмигрантку» за границу.
Петрушель активно налаживал связи с восточными рабочими Мюнхена, планируя «создание боеспособной организации» также и среди них. В результате в 25-м рабочем лагере в Верхней Баварии в начале мая 1943-го была создана одна из самых активных ячеек БСВ, членами которой были Константин Яров, Иван Пантелеев, Мария Кузькина и другие.
К середине мая из лагеря на Шванзеештрассе по заданию Комитета бежало не менее пяти пленных офицеров, получивших приказ «вести среди находящихся в Германии гражданских рабочих всех наций большевистскую пропаганду в духе программы БСВ».
В течение мая-июня 1943-го БСВ создал разветвленную сеть ячеек во всех лагерях военнопленных юга Германии и более чем в 20 лагерях остарбайтеров.
Между тем в мае 1943-го руководство лагеря на Шванзеештрассе «получило бесспорную информацию о существовании среди русских военнопленных тайной организации» и предприняло определенные меры для ее раскрытия.
Полученный результат, однако, был далек от ожидаемого.
18 мая несколько военнопленных офицеров, в том числе Озолин, Моисеев, Зингер и Конденко, были отправлены в шталаг VII А в Моосбурге, где их всех вместе заключили в штрафной барак. Подозреваемые были допрошены работниками лагеря на предмет их участия в тайной организации и распространения листовок, «однако все русские офицеры в соответствии с заранее принятым решением отказались что-либо сообщить о существовании тайной организации».
Руководство шталага, сказав «ну и ладно», не сочло нужным сообщить о происшедшем государственной тайной полиции. Вместо этого Озолина и его товарищей в конце июня 1943 года отправили в рабочую команду в Дорнахе, «что дало им возможность проверить пригодность для БСВ находившихся в ней русских военнопленных».
Те оказались пригодны.
Позднее шеф Мюнхенского гестапо именно на руководство шталага VII А пытался хотя бы частично свалить ответственность за стремительное распространение БСВ весной и летом 1943 года. «С другой стороны, – рассуждал Шефер в своем докладе, – преступные действия среди русских военнопленных, возможно, несознательно стимулировались руководством шталага VII А в Моосбурге тем, что подозреваемые в большевистской деятельности русские военнопленные, и в особенности евреи и офицеры, не передавались тайной полиции с сообщением подробностей их действий, как того требует изданное распоряжение верховного командования вермахта, а распределялись по другим лагерям военнопленных или рабочим командам. Лагерное руководство исходило при этом из предположения, что таким образом, возможно, удастся разгромить существующую организацию. Однако ее деятельность таким образом косвенно стимулировалась, ибо после произведенного расследования лица, действовавшие в интересах тайной организации, тотчас же с успехом возобновляли свою деятельность в новом районе. Командир военнопленных в VII военном округе поставлен об этом в известность, и его просили в будущем в подобных случаях передавать подозреваемых военнопленных государственной полиции и сообщать ей подробные данные об их действиях».