Украинцева и Битюкова спрятали земляки-остарбайтеры Василий Логоватовский и Леонид Шашеро и поляк Мечислав Карч, трудившиеся у бургомистра Хольцлайтена. Бургомистр, который много дней участвовал в поиске беглецов, не знал, что они скрываются в его доме. Слуги снабжали беглецов едой, ботинками и гражданской одеждой. Через 14 дней они покинули дом.
Украинцев был пойман через некоторое время как сбежавший остарбайтер, но в Маутхаузен не попал (по другим данным – представился польским крестьянином, его вернули в Маутхаузен, но уже в польский блок, где и дождался освобождения).
Иван Битюков оказался в тюрьме австрийского города Санкт-Пельтен. Но вскоре бежал и оттуда – во время бомбардировки, когда американской снаряд разрушил одну из тюремных стен. «Забрался на чердак одного из домов, где обнаружил гроб, в котором хранились сахар и мука. Наелся сахара и муки и проспал там три дня», – рассказывал журналист и историк Мирослав Хоперский. В конце концов Битюков дошел до советских войск, находившихся к тому времени в Чехословакии.
Соседко и Бакланов скрывались до конца войны в лесах. Шепетя попал под другим именем в лагерь военнопленных. Михеенков скрывался в чешской семье Вацлава Швеца в Южной Чехии.
Двоих из выживших – Рыбчинского и Цемкало – спасла от гибели семья австрийского крестьянина Иоганна Лангталера из деревни Винден, где беглецы прожили до начала июня 1945 года.
Лангталеры
Вместе уходили от погони трое беглецов – лейтенант Николай Цемкало, техник-интендант I ранга (соответствует старшему лейтенанту), Михаил Рыбчинский и еще один узник, чье имя и дальнейшая судьба остались неизвестными (по некоторым данным, это был Мишка-татарин).
Михаил Львович Рыбчинский был уроженцем города Фастов Киевской области. До войны успел окончить торговый техникум. Еврей, о чем вряд ли знало концлагерное начальство. В РККА с 1939 года. Был награжден медалью «За боевые заслуги». Взят в плен 26 мая 1942 года в Харькове и помещен в лагерь для военнопленных Хаммельбург. Прошел несколько лагерей для офицеров. Попал на принудительные работы на фарфоровую фабрику в Карлсбаде (Карловы Вары). В Маутхаузен был отправлен за агитацию: поспорил с вербовщиками Русской освободительной армии генерала Власова.
Рыбчинского и Цемкало спасла от гибели австрийская крестьянская семья из деревни Винден.
Обходя дома, беглецы заглядывали в окна – почти везде на самом видном месте висел портрет фюрера. Николаю и Михаилу помогли в доме, где такого портрета не было. Это был дом Марии и Иоганна Лангталер.
Михаил Рыбчинский знал немецкий язык. Он постучал в дверь дома и представился переводчиком из Линца, идущим на Украину.
– Русские средь бела дня постучались к нам в дверь, – рассказывает дочь Марии Анна Хакль, которой на момент событий было 14 лет. – Попросили дать им поесть. Я спрашивала после: почему пленные осмелились зайти в наш дом, когда все люди вокруг просто обезумели? Они ответили: «Мы заглянули в окно, у вас на стене нет портрета Гитлера». Мать сказала отцу: «Давай поможем этим людям». Папа испугался: «Ты что, Мария! Соседи и друзья донесут на нас!» Мама ответила: «Быть может, тогда Бог оставит в живых наших сыновей».
(В разных источниках указано разное число сыновей Марии Лангталер, воевавших на Восточном фронте, – от двух до пяти. В одном источники сходятся: все дети Марии и Иоганна вернулись домой.)
Мария знала, что рискует собственной жизнью и жизнью родных, что всех их могут казнить за укрывательство «особо опасных преступников». Но Лангталеры дали двум беглецам приют.
Николая и Михаила прятали три месяца – сначала на сеновале, потом на чердаке, подкармливали. Те, в свою очередь, помогали Лангталерам, чем могли. Рыбчинский починил хозяйскую маслобойку, сделал операцию хозяйской корове, наступившей на гвоздь. А 5 мая 1945 года на ферме появились американские войска. Хозяйка дома поднялась на чердак и сказала: «Дети мои, вам пора домой».
Через месяц после окончания войны Михаил и Николай вернулись в Советский Союз, и 19 лет от них не было вестей.
Возвращение на родину не было безоблачным. Кальтенбруннер пишет: «В лагере в Вышнем Волочке в Тверской области Михаил Рыбчинский, которому удалось скрыть свое еврейское происхождение в плену и чудом спастись после бегства из лагеря с помощью австрийских крестьян, заявил, что его никогда не допрашивали в гестапо. Это утверждение было совершенно неправдоподобным и противоречило дальнейшим рассказам Рыбчинского. Но признание того, что его допрашивали, то есть подвергали пыткам в плену, было бы равносильно признанию его сотрудничества с нацистами».
Родители Михаила Рыбчинского были расстреляны в самом начале войны в родном городе Фастове в Центральной Украине.
Встреча бывших узников со своими спасителями произошла по воле случая. Брат Анны, Алоис, стал каменотесом, и именно он вытесывал памятник генералу Карбышеву, погибшему в концлагере Маутхаузен 18 февраля 1945 года. На открытии монумента в мемориальном комплексе Маутхаузен Алоис рассказал советской делегации о Михаиле и Николае, а в качестве подтверждения своих слов показал записку, которую на прощание оставил Михаил Рыбчинский.
Вскоре посол СССР в Австрии Виктор Авилов навестил семью Лангталер, а в мае 1964 года Михаил Рыбчинский и Николай Цемкало приехали на празднование освобождения Маутхаузена и снова оказались в доме, где провели три последних месяца войны. С этого момента семья поддерживала постоянную связь с офицерами.
В 1967 году 79-летняя Мария Лангталер была приглашена в Киев и Луганск, где проживали спасенные заключенные и где ей была оказана теплая встреча.
Дочь Марии Анна Хакль, которой уже за 90, до сих пор выступает с лекциями о событиях «кровавого февраля».
Николай Цемкало скончался в 2003-м.
Михаил Рыбчинский после войны жил в Киеве, работал директором столовой завода «Арсенал», затем начальником отдела общественного питания Московского района. В 1985 году был награжден орденом Отечественной войны II степени. Умер в 2008-м.
В мемориальном комплексе Маутхаузена на одном из интерактивных стендов можно услышать запись интервью с Михаилом Рыбчинским.
Нюрнберг
Австриец Алоис Холлригель, до Аншлюса являвшийся безработным крестьянином, состоял охранником в Маутхаузене: он описал условия работы на местных каменоломнях и убийства заключенных охранниками. На вопрос, почему он не докладывал начальству об убийствах, он смог только рассмеяться и задать встречный вопрос: «Кого это волновало?»
Французские прокуроры вызвали семь свидетелей, чтобы задокументировать условия в концентрационных лагерях на западе. Морис Лампе рассказал, как летчики союзников работали и избивались в Маутхаузене; в своем ответе на вопрос Руденко Лампе рассказал и о судьбе советских заключенных.
Испанский фоторепортер Франсуа Буа, работавший фотографом в Маутхаузене, тайно сделал копии более 2000 изображений и смог нелегально вывезти сотни из них. Буа описал прибытие в Маутхаузен примерно 7000 советских военнопленных в ноябре 1941 года – через три месяца их осталось только 30 человек.
Во время Нюрнбергского процесса Франсуа Буа рассказал о жизни русских пленных в концлагере: «У них не было ни ложек, ни тарелок. Из котлов им выбрасывали испорченную пищу прямо на снег и выжидали, когда она начинала леденеть. Тогда русским приказывали бросаться на пищу…»
Еще из показаний Франсуа Буа на Нюрнбергском процессе 29 января 1946 года: «Да, о блоке 20. Я смог его увидеть благодаря своему знанию фотодела; я помогал там устанавливать свет, когда мой начальник делал фотографии… Барак, как и все остальные, имел размеры 7 метров в ширину и 50 метров в длину. Там было 1800 интернированных. Они получали пищевой паек в четыре раза меньший, чем мы».
Телеканал «Звезда» разыскал последнего из оставшихся в живых участников Нюрнбергского процесса. Это американский следователь Бен Ференц. Он выступал на стороне обвинения. Тогда молодой 25-летний юрист сам вызвался судить фашистских главарей – сразу после того, как собственными глазами увидел узников лагерей смерти.
«Все концлагеря были очень похожи: Бухенвальд, Маутхаузен. Я был в одном после другого… То, что мы увидели, невозможно описать, потому что это было ужасно, за гранью человеческого воображения. Мертвые тела, лежащие на земле, невозможно было сказать, живы они или нет. Они были изранены, истощены. Люди ползали в кучах мусора в попытке найти кусок хлеба, чтобы поесть», – вспоминал Ференц.
Память
Первые свидетельства о побеге были зафиксированы органами НКВД сразу же после освобождения Австрии Красной армией. Выжившие узники, как и большинство попавших в плен или окружение, долгое время находились под подозрением.
В начале февраля 1946 года Иван Битюков, «впоследствии также выделявшийся среди заключенных подчеркнутым чувством собственного достоинства» (так охарактеризовал его Маттиас Кальтенбруннер), написал письмо главному редактору газеты «Правда» с рассказом о восстании. В нем Битюков не только подробно рассказал об условиях жизни в блоке № 20 и о массовом побеге, но и «яростно потребовал общественного признания своего подвига и подвига своих товарищей». Однако письмо опубликовано не было – его передали в Комиссию по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Но реакции не последовало.
В годы, предшествующие смерти Сталина, выжившие заключенные Маутхаузена часто подвергались дискриминации как «предатели». Кальтенбруннер небезосновательно полагает, что «в ситуации 1946 года Битюкову, вероятно, повезло, что за его письмом не последовали репрессии».
Положение бывших узников изменилось лишь в 1956 году после осуждения Хрущевым сталинских репрессий, в том числе и по отношению к бывшим военнопленным.
В 1958 году знаменитый журналист и писатель Сергей Смирнов упомянул историю узников Маутхаузена в одной из своих телерадиопередач. В 1962 году он же опубликовал брошюру «Герои блока смерти», положившую начало признанию подвига героев – как выживших, так и погибших организаторов восстания.