– старший лейтенант Владимир Захарович Власов, бывший переводчик штаба 21-й армии. Пленен 18 сентября 1941 года в районе Пирятина. Во Владимир-Волынский лагерь доставлен 9 октября 1941 года. С учетом знания немецкого языка (и, очевидно, благодаря все той же «мимикрии») попал в состав группы переводчиков при администрации лагеря. Принял участие в попытке коллективного побега 1 июня 1942 года, но через два с половиной месяца был пойман под Киевом, доставлен во Владимир-Волынский и 11 августа 1942 года расстрелян перед строем узников на лагерном плацу. Наиболее часто упоминаемый в записках выживших ветеранов участник того побега проходит под фамилиями «Власов», «Власьев», «Власенко», «Васильев».
«Век жизни» подполья во Владимир-Волынском лагере был недолог. По существу, меньше года. Наиболее значимые фигуры из числа подпольщиков составили ядро так называемой «бригады Старостина», которая предприняла попытку коллективного побега 1 июня 1942 года, и все или почти все ее участники погибли. Еще какое-то число активистов, предположительно, было выявлено и погибло в ходе массового расстрела 18 июня 1942 года. Новый удар по лагерному подполью был нанесен в ходе репрессий, обрушившихся на узников лагеря в июле 1942 года под предлогом подготовки нового восстания (об этом будет рассказано ниже). А к августу-сентябрю 1942 года большинство остававшихся в живых офицеров-подпольщиков были вывезены в Германию. В числе отправленных оказались, например, С. А. Семес, В. А. Новобранец, А. Ф. Громотович.
Поскольку с лета 1942 года Владимир-Волынский лагерь стал исполнять функцию транзитного с постоянной сменой контингента, то условий для создания новых подпольных групп уже практически не было. Хотя в лагерь продолжали поступать такие боевые офицеры, как герой боев в Аджимушкайских каменоломнях подполковник Григорий Михайлович Бурмин (находился в лагере в начале 1943 года). Пожалуй, единственным «реликтом» прежнего подполья оставалась группа полковника Н. Н. Григорьева, совершившая успешный побег из лагеря в первых числах февраля 1943 года через подземный ход, прорытый из лагерной бани.
О практической деятельности лагерного подполья
По логике, одной из первоочередных задач, стоявших перед лагерным подпольем, было установление связи с внешним миром и получение информации о положении дел на фронте. Такие каналы были найдены, причем их было несколько.
Предположительно, в 1942–1943 годы военнопленные, выходившие на работы в город, каким-то образом смогли раздобыть и пронести в лагерь радиодетали, из которых собрали приемник, позволявший слушать передачи советского радио. Из письма лейтенанта С. Г. Тончилова в городской музей Владимира-Волынского: «Члены подпольной организации выходили с рабочими командами за лагерь и по частям занесли радиоприемник в лагерь, слушали передачи из Москвы, (и услышанное) после передавалось по остальным блокам».
Подтверждение словам С. Г. Тончилова мы находим в письме другого бывшего узника Владимир-Волынского лагеря капитана Григория Андреевича Гарбара в адрес музея в селе Подвысокое:
Мне известно, что некоторые товарищи были в плену в г. Владимир-Волынский (лагерь военнопленных располагался в так называемых «казармах Пилсуцкого») в частности там был начальник разведки дивизиона л-т Смирнов Сергей, который работал кладовщиком хозинвентаря и за организацию подпольной группы слушавшей радио и распространявшей сведения совинформбюро и подготовку к побегу был расстрелян вместе с друзьями в конце 1943 года (сохранены стиль и пунктуация автора письма. – В. К.).
Однако возможность разжиться радиоприемником, по всей видимости, появилась довольно поздно. До этого имелись другие каналы получения узниками лагеря новостей «с воли». Из воспоминаний Юрия Богумиловича Соколовского:
Среди военнопленных работа проводилась, но организованным ли порядком или неорганизованным – трудно сказать. Мы имели систематические информации о положении на фронтах, их доставляли первое время жены начальствующего состава в городе Владимире-Волынском. Я лично узнавал много новостей порядка фронтового у подполковника Ковалева, который был командиром роты, так как ему передавали обрывки газет вместе с передачами жены начсостава. Газеты были украинские, немецкие, но из них мы узнавали, где находится Красная армия…
Ю. Б. Соколовский был доставлен в лагерь 3 октября 1941 года и описал ситуацию применительно к концу 1941 – началу 1942 года. Но о женах командного состава РККА, остававшихся в городе, как о канале получения информации о положении дел во внешнем мире, а также в плане установления и поддержания контактов с городским подпольем Владимира-Волынского, говорил и В. А. Новобранец, доставленный в лагерь в середине марта 1942 года. Однако, как явствует из текста его воспоминаний, в середине лета того же года из-за неосторожности одного из лагерных подпольщиков этот канал связи был перекрыт.
Еще одной ниточкой, связывавшей узников лагеря с городским подпольем Владимира-Волынского, по утверждениям С. Г. Тончилова, был еврей-ассенизатор, вывозивший нечистоты из лагеря (до момента ликвидации еврейского гетто, т. е. до середины 1942 года). А главным каналом связи с городом, судя по всему, стали члены команды военнопленных, выходившей с утра за периметр лагеря для рытья братских могил, в которых затем хоронили умерших. Из письма С. Г. Тончилова в адрес городского музея Владимира-Волынского:
Подпольная организация В.-Волынского концлагеря наладила связь с подпольщиками и партизанами города через ассенизатора, вывозившего нечистоты из территории лагеря, а позднее через связных на месте захоронения в/п подпольная организация получала сводки Совинформбюро о разгроме гитлеровских отборных войск под Москвой, о героических боях за город Севастополь, Одессу, про боевые действия наших партизан. Клочок бумаги со сводкой вкладывался в вареный картофель или в печеную лепешку…
И далее:
Знал я еще и капитана, к сожалению, фамилии не помню, он был старшим на рытье траншеи для умерших зимой 41–42 гг. Я часто выходил на работу с этой командой, по указанию полковника Семеса, для получения сводок Советского информбюро…
Важным практическим направлением деятельности лагерных подпольщиков было ведение патриотической работы среди узников и противодействие проводившимся в лагере кампаниям по набору добровольцев в национальные, а позже власовские формирования.
Из воспоминаний С. Г. Тончилова:
Конспирация дала возможность нам работать длительное время, с октября 1941 по декабрь 1942 г., получать и переписывать сводки информбюро (советские), разносить их по корпусам лагеря, распускать слухи о подготовке советского контрнаступления по всему фронту, вести агитацию против вступления в украинские национальные отряды…
Примерно то же описал в своей книге и В. А. Новобранец:
…В украинском полку началась усиленная пропаганда записываться в украинскую армию… Товарищи по подполью предложили мне и Семесу перейти в украинский полк, чтобы проводить там работу, срывать вербовку в украинскую армию и держать в курсе подпольную организацию лагеря. Мы условились, что Семес будет проситься на должность командира роты, а я буду его ротным писарем…
Еще одна сфера деятельности участников подпольных групп – выявление среди контингента лагеря доносчиков и провокаторов, которых лагерное отделение абвера насаждало в каждом бараке и в каждой роте. С. Г. Тончилов вспоминал: «Наша группа (в казарме) имела указание всех провокаторов брать на учет, но в спор с ними не вступать…» Информация об этой категории находившихся в лагере, по всей видимости, сопоставлялась и обобщалась. Видимо, какую-то часть доносчиков удавалось устранять методом, который был упомянут Е. Куммингом, – дискредитацией в глазах немецкой администрации лагеря. Других, по словам Новобранца, успешно «залечивали» в лагерном госпитале.
Но, похоже, главной задачей подпольщиков Владимир-Волынского лагеря все же была организация побегов «на волю». Хотя собранная на этот счет информация также носит фрагментарный характер, тем не менее мозаика накопленных фактов дает определенное представление о том, когда, куда и в каком числе бежали или пытались бежать узники Офлага XIA – Шталага 365.
Первые побеги из лагеря
Старожилы города Владимир-Волынский со ссылкой на поколение людей, видевших начало немецкой оккупации города, рассказывают, что в первые недели функционирования Офлага режим охраны был относительно мягким. Военнопленных из отделения для рядового состава отпускали на работы в местные хозяйства: наступил сезон уборки урожая, а из-за призыва в армию и эвакуации в местных селах рабочих рук не хватало. За взятку «натурой», т. е. продуктами, можно было даже выкупить на волю приглянувшегося военнопленного. К узникам отделения лагеря по Ковельской дороге, офицерам, относились построже: за периметр лагеря их не выпускали, хотя специалистов некоторых категорий, например техников сахарных заводов и ветеринаров, немцы небольшими группами отпускали. <…>
Тем не менее документально подтверждаемые побеги из офицерского отделения лагеря имели место уже с октября-ноября 1941 года. Свидетельство зондерфюрера Е. Кумминга: «…Из Офлага XIA время от времени убегают офицеры (10.11 или 11.11 три человека), одному или другому удалось пробиться к красным».
В тифозную зиму 1941/1942 года произошел эпизод, который можно рассматривать как попытку коллективного побега из отделения лагеря для рядового состава. Напомним: с ноября-декабря 1941-го во Владимир-Волынском лагере началась эпидемия сыпного тифа. В «Панцерном лагере» она приняла характер катастрофы, и, как уже упоминалось выше, немецкая администрация прибегла к такой мере, как сожжение одного или нескольких бараков, в котором лежали сыпнотифозные больные. После войны один из жителей Владимира-Волынского – И. Яцинский вспоминал:
Я жил недалеко от лагеря. Декабрьской ночью над лагерем поднялся столб огня, а затем послышались выстрелы и крики. Той же ночью ко мне в дом пришли несколько человек. Это были военнопленные, которым посчастливилось изб