Начальник штаба 64 ск полковник Старостин, полковник Голяшкин (выделено мной. – В. К.) и другие советские командиры, около 30 человек, по сигналу набросились на охрану. Одного прикончили, другого связали. 27 ушли, а трое остались. Была организована погоня, к вечеру привезли 17 трупов, среди них Старостина и Голяшкина. Трупы убитых выставили в лагере для устрашения.
Полковник Всеволод Яковлевич Голяшкин (Галашкин), командир 64-го стрелкового полка. Пленен 23 сентября 1941 года, Яготин.
Все три приведенных выше свидетельства были написаны в 1943 году. Поэтому можно полагать, что они ближе всего соответствуют тому, как все обстояло на самом деле. В воспоминаниях, написанных позднее, картина событий постепенно деформируется, что-то определенно домысливается, детали побега приобретают черты мифа. Наглядным тому подтверждением служит описание побега, оставленное младшим лейтенантом Федором Ивановичем Лежениным. Он попал в плен, командуя 9-й ротой 275-го стрелкового полка 117-й дивизии – той самой, которой командовал в начале войны и до своего повышения до должности начальника штаба 67-го стрелкового корпуса полковник М. Ф. Старостин. Из воспоминаний Леженина следует, что он был знаком со Старостиным лично и чуть ли не попал в подобранную им бригаду, члены которой, собственно, и совершили побег. Но свои воспоминания Ф. И. Леженин написал в 1995 году, т. е. через 43 года после описываемых событий, и на примере его материала наглядно видно явление, которое называется «аберрацией памяти».
Итак, отрывок из воспоминаний Ф. И. Леженина:
Когда вышли из вагона, Сашка начпрод сказал: «Город Владимиро-Волынск», и (нас) повели в лагерь. Сашка сказал: «Вот я пришел в родные места». Тут стоял ихний полк, не помню, то ли танковый, то ли артиллерийский, тут он служил командиром взвода снабжения… Встретили нас земляки из Куйбышева 117 сд 21 армии. Старостина (выделено мной. – В. К.) не было, он был на работе. Поскольку мы с Михаилом Гнидиным были из 117 сд, они быстро к нам расположились, обо всем рассказали, в общем, познакомились. Сказали, где живут: казарма, этаж. После того, как мы нашли себе места, пошли к ним на беседы. Я не помню ихних фамилий, должностей, только запомнил одного в звании майор, начальник военторга дивизии, и Старостина запомнил, когда он пришел вечером с работы.
Он был старшим в команде, не помню, сколько их было человек, 40–60. Затем каждый вечер ходили к ним на беседу, Старостин видел нас с Михаилом как смелых боевых командиров, обещал взять в бригаду. Бригада у них была штатная, постоянная. Работа была рытье могил. Были и другие работы.
…Старостин возглавлял бригаду, которая рыла могилу и хоронила. А хоронить было кого. На окраине был лагерь для рядового состава, из которого не вышел ни один живой, рассказывали местные жители. Нас дважды водили туда на уборку территории. Можно было по запаху определить, что там живого не осталось. Они хотели скрыть, но шила в мешке не утаишь.
…Со Старостиным мы ежедневно встречались. Он вел себя степенно, разговаривал мало, но обещал взять в бригаду. В тот роковой день мы уже стояли в строю, радовались. Как подошли два капитана, нас из строя попросили, а капитаны встали. Старостин сказал, что они только один день сходят, проветрятся, а затем вы будете ходить. Как потом узнали, эти капитаны утащили картотеку.
Где-то часов в 11 дня у немцев на вахте была тревога. Мы подумали, учебная, ничего не придали. Где-то часа в 3–4 дня по лагерю раздался слух: «Привезли Старостина!» Мы побежали к штабу. Народ столпился. Охрана усилена. Немцы злые. А Старостин стоял у стены и что-то говорил. Мы только услышали: «Прощайте, товарищи!» Раздались выстрелы, он упал на колени, а затем свалился. И Старостина не стало.
Все последующие дни приводили остальных, некоторых стреляли в бегу. Был слух, что не поймали только двух капитанов… (см. Авторы воспоминаний – Ф. И. Леженин).
После возвращения из плена Ф. И. Леженин написал письмо семье М. Ф. Старостина, в котором сообщил еще некоторые другие подробности побега:
И вдруг во второй половине дня 3–5 часов раздался по лагерю тревожный шум. Старостина ведут! Мы все бежать к нему, но охрана была усилена. Близко невозможно было подойти. Он был избит, гимнастерка без ремня, без головного убора. Подвели к штабному корпусу, торцовой стенке, заставили отвернуться, но он не отвернулся. Что-то много говорил, но я только услышал: «Прощайте, товарищи!» Сколько солдат стреляло, я уже не помню, 3–4. Вот так погиб ваш муж и отец. Он или другие, не знаю кто, убили часового, овладели оружием. Оружие оказалось у Старостина. Он долго отстреливался. Так как он был тяжеловат, грузный, он быстро не мог бежать. И он первым был взят. По-видимому, один из часовых вырвался и сообщил охране. Нужно было их всех убивать. На завтра еще двоих привели, а потом еще не знаю, сколько они поймали, но разговор был, что капитанов они не поймали. Нас отправили в Польшу, а затем в Германию…
Наиболее подробное изложение истории с побегом дал другой ветеран Офлага XIA – Шталага 365 С. Г. Тончилов в одном из своих писем, направленных в городской музей Владимира-Волынского в 1984–1985 годы. Напомним, он был близок к С. А. Семесу и входил в его подпольную группу в «украинском полку». С учетом прошедших сорока лет в воспоминаниях Тончилова тоже прослеживаются проявления «аберрации памяти», и не все в его рассказе выглядит однозначно достоверным. Тем не менее воспоминания Тончилова представляются очень интересными и заслуживающими того, чтобы воспроизвести их максимально подробно. Вот как он описал побег 1 июня 1942 года:
Весной 1942 г. в лагере была сформирована рабочая команда в количестве 50 человек, которые ходили под конвоем гитлеровцев за лагерь на «гробки», так называли в/п это место. Это было большое кладбище, где были захоронены десятки тысяч погибших в/п в зиму 1941–42 г. от тифа, дизентерии и других болезней. Причиной были антисанитарные условия и плохое питание.
Морозы были большие, земля промерзла до 1 м. В начале зимы рыли траншеи, а потом, когда не смогли из-за мерзлоты, то выбрали лощину и начали сваливать трупы погибших в/п слоями. Где глубже – там потолще. А потом возили песок, землю и присыпали их. Когда началась весна, замерзший грунт оттаивал, проваливался, и тела в/п оказались на поверхности. Вокруг торчали обгрызенные руки и ноги. Недалеко был лес, в котором было много одичавших собак, волков и других одичавших зверей. Они всю зиму питались трупами погибших военнопленных.
В первые дни весны гитлеровская администрация, не дождавшись, когда высохнет земля, начала работу по укрытию своих злодеяний, производимых над военнопленными. Военнопленные, ходившие на «гробки», в первые дни говорили, что из лесу к кладбищу было протоптано много звериных троп. По этим тропам зверье ходило на кормежку. Это было страшное зрелище – десятки отгрызенных рук и ног торчали из просевшей потаявшей земли, большое количество нор и подземных звериных ходов проходили вдоль и поперек кладбища, где проваливались работающие в/п. А самое главное – на кладбище стоял невыносимый смрад, трупный запах, который увеличивался по мере увеличения тепла. А земля нагревалась с каждым днем все больше и больше. Гитлеровцы торопили рабочих, а иногда увеличивали (число работавших) на 10–20 человек. Торчавшие части тела из-под земли убирали в отдельно вырытую яму, на тачках подвозили свежую землю и толстым слоем засыпали кладбище, ровняя землю. Больше месяца работали в/п на этом кладбище.
По сведениям, которые имела подпольная группа из канцелярии лагеря, стало известно о списках, составленных на комиссаров, политруков, коммунистов, комсомольцев, евреев, которых должны в ближайшее время расстрелять. Главным переводчиком в лагерной канцелярии был полковник Васильев, пользовавшийся большим, особым доверием администрации концлагеря…
Для этого (т. е. для побега. – В. К.) была проведена подготовительная работа. Во-первых, ждали, когда станет теплее. Была весна 1942 г., ночи были холодные, сыро, туман по утрам, иногда и мелкий дождь. На разведку местности с рабочей командой вышло заранее несколько офицеров. Полковник Васильев сам несколько раз выходил с рабочей командой, все тщательно изучал. Определили место нападения на охрану. Эта операция осложнялась тем, что рядом проходила железная дорога, а дела на фронте были у гитлеровцев далекоидущие. Они сосредотачивали большие силы для летнего наступления, и военные эшелоны проходили каждые 15–20 минут. Надо было в кратчайшие минуты все сделать и уйти в лес. Гарнизон гитлеровцы держали значительный во Владимире-Волынском. Малейший шум или выстрелы, и тут же началось бы преследование.
Все участники побега откладывали по 50 гр. хлеба, остальные члены подпольной группы отдали перед побегом свою пайку хлеба 100 гр. Подготовлены были канаты для связывания охраны, тряпки для затыкания ртов. Группа побега рассчитывала на 10 винтовок охраны и по 3 обоймы патронов.
На утро побега предупредили бригадира и других, что завтра, один день, пойдут старшие. Я тоже пришел и глазами прощался с некоторыми подпольщиками, которых я знал. Многие были больны, но хотели уйти. Это были преподаватели 2 КАУ полковник Климов, подполковник Семес, раненные в Киевском окружении в сентябре – октябре 1941 г.
Чтобы сбить с толку гестапо, которое в первую очередь должно было подключиться к розыску ушедшей рабочей команды, группа была разделена на более мелкие группы. Все оружие и боеприпасы распределены поровну. Мелкие группы было значительно тяжелее обнаружить в лесу. Заранее были определены маршруты направления для них. В эту группу вошел и преподаватель 2 КАУ подполковник Найдис, по национальности еврей, был в лагере под фамилией Филиппов (выделено мной. – В. К.). Желающих было много участвовать в п