Временами ей было очень трудно, но вот что она напишет в одном из своих писем: «Я горжусь тем, что за всю 46-летнюю жизнь у меня не было ни одного дня, ни одной минуты, вспоминая о которых я могла бы покраснеть».
Клем не посчастливилось дожить до тех времен, когда клеймо предателей перестало тяготеть над бывшими узниками концлагерей. «Только при Хрущеве репрессии ослабли, но полная реабилитация ”восточных рабочих”, пригнанных из Советского Союза на принудительные работы в Третьем рейхе, произошла только благодаря перестройке», – писала Шура Терлецкая, тоже побывавшая в Равенсбрюке.
Кстати, причиной смерти Евгении Клем Терлецкая считает – «не выдержало сердце». Другие источники эту версию не подтверждают.
А. Медников, ссылаясь на беседу с Г. Григорьевой, пишет: «Е. Л. Клем вскоре после возвращения из лагеря, после бесконечных вызовов в органы госбезопасности, где добивались ее признания в предательстве, покончила жизнь самоубийством».
Из воспоминаний Э. А. Гансовой: «Да, ведь были майские демонстрации, регулярные заседания кафедр. Я была совсем девочкой… Атмосфера вокруг нее была тяжелой. Взрослые вполголоса обсуждали эту ситуацию: как ее постоянно дергают, не дают работать».
Из воспоминаний Е. В. Владимировой: «Я не была лично знакома с Евгенией Лазаревной, но ее помню. Когда я пришла работать в педин, это уже была пожилая, грузная женщина, которая с трудом ходила по коридорам института. Она вела практику для студентов исторического факультета в одесских школах. Им было интересно. Жила она в коммуне. И повесилась на дверях своей комнаты. Почему повесилась? Не знаю. Помню, ее очень донимала администрация института. Ей постоянно урезали часы занятий. А в начале нового учебного года (1953) вообще оставили без работы».
Сара Хелм переслала в Одессу текст посмертного письма Евгении Клем, которое было адресовано ее подруге Александре Соковой: «Я больше не могу жить. Я не знаю, в чем моя вина. Может быть, она в том, что мой отец был сербом, который стал русским коммунистом… или в том, что я была военнопленной. Всю свою жизнь я всем сердцем любила свою Родину. Я любила свою работу; я была счастлива сознавать, что моя работа служит улучшению коммунистического общества; я всегда считала, что работать – это значит жить и бороться; не работать – значит не жить. Теперь я оторвана от моей кафедры и от моей работы; никто даже не позаботился объяснить мне почему. Неужели я настолько ничтожное существо, что никто не смог сообщить мне персонально – никто со мной даже не поговорил. Я покидаю этот мир. Я прошу выполнить мою волю: перевести мои личные сбережения со сберегательной книжки, 5300 рублей, на счет Педагогического института.
Е. Клем, 31 августа 1953 г.».
Памятник Евгении Клем установлен на втором интернациональном кладбище.
Из переписки Владимира Чаплина: «Сегодня был на кладбище, где и обнаружил памятник Евгении Лазаревне. Очень в этом помогла работница администрации кладбища Алла Алексеевна, которая оперативно дала информацию о захоронении. Могила и памятник сохранились. Могила не ухожена: завалена листвой и сухими упавшими деревьями. Могила располагается почти по центру участка № 66.
Привожу надпись на памятнике:
Клем Евгения Лазаревна
Род. 1898 Ск. 3.IX 1953
Преподаватель пединститута
Светлая память
не угаснет в наших сердцах
От группы преподавателей
педагогического института
и товарищей —
Ветеранов Войны».
Вот что вспоминает Е. В. Владимирова об истории появления памятника: «В году 1955-м или чуть позже в Одессу должна была приехать представительная делегация бывших узниц лагеря Равенсбрюк. И это не только женщины из Советского Союза – были и из-за границы. Администрация университета перед их приездом, или после, этого я точно не помню, установила памятник. Они (администрация) были ошарашены тем, что одна из их преподавательниц оказалась лидером Сопротивления в немецком лагере и приезжих интересует ее судьба».
Но на надгробной плите на всякий случай предпочли этого не указывать.
В газете «Правда» за 3 апреля 1982 года опубликован очерк журналиста Михаила Коршунова «Трилистник», рассказывающий о деятельности подпольщиков Равенсбрюка.
Небольшая статья о Евгении Клем была написана сотрудником Музея истории евреев Одессы Владимиром Чаплиным и опубликована в 2007 году в журнале «Мигдаль Times».
Из статьи Владимира Чаплина: «…Но что еще двигало мною – это информация. Информация, которая попала в музей или которую мне помогли найти, заслуживает того, чтобы быть записанной и прочитанной. Эти кусочки истории помогают ломать навязанные нам стереотипы».
В настоящее время сбором информации о жизни и подвиге Евгении Лазаревны Клем занимается Фонд Александра Печерского.
12. Алексей Кириленков
Справка
Кириленков Алексей Иванович,
15.10.1913–04.09.1944,
музыкант – труба,
член подпольной антифашистской организации БСВ, кличка Музыкант,
место рождения: Московская обл., Коммунистический р-н, с. Белый Раст,
место смерти: концлагерь Дахау.
В этом очерке не будет рассказа о сопротивлении советских военнопленных в концлагерях. Дело в том, что о подпольной деятельности Алексея Кириленкова почти ничего не известно. В частности, нет ответа на вопрос, как попал джазовый трубач – не коммунист, не офицер, не еврей – в концентрационный лагерь Дахау. Лагерь смертников, куда свозили из других лагерей арестованных подпольщиков, членов Братского союза военнопленных. Чем так был опасен Рейху, что оказался 4 сентября 1944 года в шеренге 93 военнопленных, построенных на казнь?
История Алексея Кириленкова еще ждет своего внимательного исследователя. Но и того, что о нем известно, достаточно, чтобы понять: не по ошибке оказался музыкант среди боевых офицеров Красной армии, руководителей и активных участников БСВ.
В Московскую консерваторию Алексей Кириленков поступил в 1927 году. Это был талантливый музыкант с великолепной техникой пальцев и губ, его выступления пользовались неизменным успехом и в столице, и в провинции, и на стройках первых пятилеток. По мнению музыкальных авторитетов, молодой артист безусловно стал бы нашей гордостью и превзошел бы своим искусством всемирно известных саксофонистов.
Перед началом Великой Отечественной войны Кириленков был первой трубой в Государственном джаз-оркестре СССР под управлением Матвея Блантера и Виктора Кнушевицкого (вы наверняка слышали в их исполнении композицию «Караван» Дюка Эллингтона. А если нет, то послушайте).
В сентябре 1941 года Алексея включили в состав концертной бригады артистов Театра сатиры, командированной в распоряжение политического управления Западного фронта.
Бои под Вязьмой начались в октябре 1941 года. О том, что немецкий генштаб планирует крупное наступление, советское командование догадывалось, однако ожидало его между 19-й и 16-й армиями, где и были сосредоточены силы, в дальнейшем попавшие в «Вяземский котел». Это было ошибкой, удары противник нанес южнее и севернее, от городов Рославля и Духовщины, обойдя оборонительные позиции советских войск Западного фронта и окружив их. В результате такого классического охватного маневра была создана высокая концентрация войск на узких участках фронта, и немцам удалось прорвать растянутую оборону советских войск.
Силам немецкой группы армий «Центр» удалось окружить западнее Вязьмы четыре армии в составе тридцати семи стрелковых дивизий, девяти танковых бригад, тридцати одного артиллерийского полка резерва главного командования. Потери убитыми и ранеными Красной армии превысили 380 тысяч человек; в плен попало свыше 600 тысяч человек. Всего безвозвратные потери составили более 1 миллиона человек. Дорога на Москву была открыта.
Маршал Жуков, командовавший Западным фронтом с 10 октября 1941 года, в своих мемуарах представлял «Вяземский котел» как не очень значительный эпизод своей героической биографии, указывая на то, что окруженная группировка долгое время сковывала вокруг себя войска противника. Это действительно было так. Потерявшие снабжение, связь и командование советские дивизии сражались до последнего. Только продолжалось это недолго, и вскоре по дорогам запылили многотысячные колонны пленных.
В ночь с 6 на 7 октября 1941 года в районе Вязьмы пропали без вести девять музыкантов и один танцор образцово-показательного оркестра Наркомата обороны СССР (джаз-оркестр).
Согласно Донесению о безвозвратных потерях, подписанному руководителем оркестра капитаном Забежанским, в группе пропавших военных музыкантов был и московский артист Алексей Кириленков.
В списке капитана Забежанского о Кириленкове, как и об остальных его товарищах, написано скупо: «Кириленков Алексей Иванович родился 15 октября 1913 года в Московской области, Коммунистический район, село Белый Раст, беспартийный, образование 6 классов, музыкант сверхсрочной службы. Домашний адрес: Москва, ул. Садово-Кудринская, дом…, кв… Родственники: жена Зоя Федоровна, дочь Нина».
Из «Википедии», статья «Государственный джаз-оркестр СССР»: «В 1941 году коллектив получил статус Образцово-показательного оркестра Наркомата обороны и выехал на фронт. Значительная группа исполнителей вместе с главным дирижером Юрием Лаврентьевым во время фронтовых гастролей попала в окружение под Вязьмой и погибла. После окончания войны попыток восстановить оркестр в его прежнем виде не предпринимали».
Однако погибли не все.
Одним из тех, кому удалось спастись, был саксофонист Товмас Геворкян. Именно он, пытавшийся привлечь внимание общественности к судьбам своих товарищей, сообщил имена погибших: «руководитель оркестра Г. Лаврентьев, саксофонист В. Костылев, тромбонист Ю. Карпенко, пианист М. Калиновский, саксофонист С. Оганесян, ударник И. Бачеев». Он же упомянул, что «в плен был взят трубач Кириленко».