Имя этого мальчика – Шмуэль Шило. Судьба его удивительна. Он прожил жизнь, которую можно было бы разделить на несколько, и каждая оставила бы свой яркий след. После восстания он воевал в составе отряда польских партизан вплоть до освобождения Украины. А в 46-м отправился к берегам Палестины, чтобы снова взять в руки винтовку и уже как боец Пальмаха отстаивать Независимость только что образованного еврейского государства.
После окончания войны он основал в Израиле кибуц «Цеэлим» – зеленый оазис в пустыне Негев. Строил дома, доил коров, пахал землю, снова воевал… А потом он окончил театральное отделение Тель-авивского университета и стал одним из самых популярных израильских актеров. Играл в легендарном Театре Габима, создал «Театрон а-Негев» – театр Беер-Шевы, снялся в десятках фильмов, стал кумиром израильских детей, будучи бессменным ведущим детской телепрограммы «Улица Сим-Сим».
Но на протяжении всей своей жизни Шмуэль терзался чувством вины за то, что не исполнил клятву, данную в тот жаркий декабрьский день 1942-го своему командиру – своему старшему брату Микки…
Множество раз Шмуэль выступал перед детьми и взрослыми, находя в себе мужество вновь и вновь вспоминать тот ужас. Но до сих пор нет на земле ни памятника, ни мемориальной доски с именами Героев. Даже в израильских учебниках истории нет ни строчки о Волынской Масаде, не говоря уже об Украине…
Где и как обрести человеку силу, чтобы голос его услышал весь мир – одинокий голос выжившего в аду ребенка?!..
Когда врачи поставили Шмуэлю смертельный диагноз, он решил собрать все свои воспоминания в книгу-свидетельство. По крупицам, строчка за строчкой воссоздать все, что видели тогда глаза мальчишки, и ни слова больше! Задача перед ним стояла не из легких – дожить до издания своей книги.
«Личная история?..» была издана им на собственные средства небольшим тиражом, так как ни одна организация на тот момент не взяла на себя финансирование издания. А времени ждать у него уже не было. Все экземпляры книги разобрали родные и друзья, несколько хранятся в музеях Израиля и библиотеках.
Шмуэль Шило ушел из жизни в 2011-м, оставив нам на этих страницах свою память…
…Утром 22 июня Луцк подвергся бомбардировкам, продолжавшимся четыре дня беспрерывно. Красная армия спешно отступала. Ни о какой организованной эвакуации мирного населения и речи не было. Уже на четвертый день войны, вечером 25 июня, регулярные части вермахта вошли в Луцк. Дети выбежали посмотреть на немцев. Увидев суровые лица в «рогатых» касках, 11-летний Шмулик закричал: «Это же черти!» – и убежал домой.
На следующий день в город въехало гестапо. Дальше все проходило по стандартной, педантично отработанной схеме…
Авраама, отца Шмулика, схватили на улице на второй день оккупации. Его и других 800 ни о чем не подозревавших евреев украинские молодчики под присмотром гестапо железными арматурами и дубинами погнали к городской тюрьме. Под воротами тюрьмы стояли родственники заключенных, туда же были созваны и другие жители города. Ворота открылись, и глазам людей предстали горы трупов узников тюрьмы, уничтоженных НКВД в спешке отступления. Немцы объявили народу, что эти убийства – дело рук жидов и коммунистов и им придется ответить за свои злодеяния. Захваченных евреев заставили на глазах у всех выносить из тюремного двора трупы и копать братскую могилу. После траурной церемонии евреев погнали в старинный замок Любарта – особую достопримечательность Луцка. Туда же по спискам, составленным националистами, собрали еще 2000 евреев. Их всех расстреляли из пулеметов у крепостной стены.
Еще не функционировали газовые камеры Освенцима, Треблинки, Бухенвальда, еще не был изобретен отравляющий газ «Циклон 2», и немцы применяли для «окончательного решения еврейского вопроса» обычные расстрелы.
Семья Шмулика так никогда и не узнала, что случилось с отцом.
…Однажды августовским утром на дверях еврейских домов вывесили объявления: всем евреям приказано в течение трех часов оставить свои жилища и перебраться в гетто. Тем, кто по истечении трех часов будет находиться за пределами гетто, – расстрел!
Шмулик с мамой Дворой, сестрой Ниной и двумя братьями Микки и Береле спешно погрузили на телегу самое ценное – продукты и теплую одежду. Мальчики, впрягшись в телегу вместо лошадей, которых конфисковал вермахт, потащили ее в гетто. Там они и еще несколько других семей со стариками и грудными детьми ютились в небольшом доме целый год. Местному населению было запрещено продавать евреям продукты и вообще приближаться к забору гетто. Всюду поставили столбы с табличками: «Гетто. Запретная зона! Сыпной тиф. Вход-выход – смерть!» Каждый день мимо дома Шмулика проезжала труповозка, собиравшая умерших от голода и болезней.
С июля 1942-го по гетто поползли слухи, что в окрестных селах немцы расстреливают евреев, всех без исключения – и женщин, и грудных детей. В такое еще никто не готов был поверить, но уже 19 августа 1942 года «акция» прошла и в самом Луцке. Накануне группу трудоспособных мужчин и подростков увезли копать ямы, в которые на следующий день должны были лечь их родные. Конечно же, назначение работ скрывалось. В конце дня рабочих расстреляли, присыпав небольшим слоем земли.
…На рассвете в дверь постучали. На пороге стояли двое мужчин в форме еврейской внутренней полиции гетто Юденрат. Опустив глаза, они попросили взять с собой самые ценные вещи и покинуть дом. Говорилось о переезде в другое, более безопасное место. Сами немцы, боясь болезней и нападений, не рисковали входить внутрь гетто. Еврейские полицейские вывели людей из гетто и передали в руки украинских полицаев для этапирования к месту казни. За это предательство им позволили спасти свои семьи, укрыв их в здании Юденрата.
…Но уже через два месяца нацисты приказали сотрудникам Юденрата перебраться в трудовой лагерь, оставив семьи. Только тогда эти евреи осознали истинную цену своего поступка. Ведь они могли предупредить людей в гетто, и многие, особенно молодежь, убежали бы в леса, они могли бы поднять восстание, хоть как-то воспрепятствовать убийцам… Единственное, что им теперь оставалось, – отказаться выполнить приказ. Они не покинули своих близких и вместе с ними легли в расстрельные ямы, накрыв собой тела преданных ими братьев.
Многотысячную растянутую колонну евреев гетто вели по улицам. Жители города – украинцы, поляки – провожали их взглядами, но в их глазах не было уже злорадства, не слышно было антисемитских выкриков, как в первые дни оккупации, многие крестились и плакали…
Почти 20 000 евреев привели на главную площадь, окруженную колючей проволокой, и оставили ждать. К площади стали съезжаться грузовики; и забив кузов людьми, уезжали. Двора, мама Шмулика, присела на ступеньки бывшей еврейской аптеки, и в этот момент кто-то тихонько позвал ее изнутри. Это был Кирш, дальний родственник и враг их семьи, с которым до войны отец вел бесконечные судебные тяжбы за наследство. Двора и четверо детей мигом юркнули в дверь опустевшего здания. Они спустились в глубокий витиеватый подвал, полностью набитый дровами. В углу Кирш приоткрыл маленькую незаметную дверцу. Оказывается, он загодя соорудил в этом подвале фальшивую стену для своей семьи. Как поместились в этой узкой щели двадцать человек, остается только гадать…
Немцы и полицаи много раз спускались в подвал, светили фонариками, стреляли наугад, но так и не обнаружили беглецов. Стены подвала дрожали от грузовиков, увозящих обреченных… С площади день и ночь слышались крики, детский плач и лай собак. Наконец через несколько дней все стихло. Беглецы оставались в подвале три недели. В стене был водопроводный кран, и это их спасло. Когда был доеден последний сухарь, старшие братья Микки и Береле стали совершать ночные вылазки в поисках еды. Они рассказали, что на площади больше никого нет, но опасность не миновала, повсюду полицейские патрули. Немцы продолжают искать сбежавших евреев во всех прилегающих к площади зданиях.
Сестра Шмулика Нина не имела ярко выраженной еврейской внешности, у нее были русые волосы и голубые глаза. Однажды вечером Микки, проверив, что на площади нет полицаев, пустил ее наружу. Она шла медленно, чтобы не привлекать внимания, и уже выходила с площади, но в этот момент там все же появился патруль. Полицаи задержали девушку, и тогда Микки вышел и пошел прямо к ним. Что он им говорил, навсегда осталось тайной для Шмулика, но его отчаянная смелость была вознаграждена – украинцы отпустили обоих. Микки вернулся в подвал, а Нина убежала – ее спрятал влюбленный в нее польский парень, и ей удалось выжить.
Когда силы у всех сидящих в подвале были уже на исходе, они услышали снаружи голоса на идише: «Есть кто живой, не бойтесь, выходите, все кончилось, вмешались Англия и Америка, евреев больше не убивают!..» И тогда из разных домов – чердаков и подвалов – стали выходить измученные люди. Многие сразу же падали в обморок от обилия солнечного света. Вся городская площадь была заставлена мебелью, ветер кружил обрывки бумаг, фотографии и перья из порванных подушек и одеял, в которых искали спрятанные драгоценности. Повсюду лежали раскрытые чемоданы с дорогой красивой одеждой. Еврейские мужчины, узники трудового лагеря, разбирали имущество убитых для отправки в Германию.
Беглецам, вышедшим из укрытий, рабочие предложили снять свою полную вшей одежду и взять из чемоданов любую, какая приглянется. 17-летнего Микки и 14-летнего Береле бригадир тут же забрал в трудовой лагерь. Мама с облегчением отпустила старших братьев, в надежде, что там они хотя бы не умрут с голоду.
Всех остальных, избежавших расстрела, примерно четыреста человек, немцы перевели в «Маленькое гетто» в районе Гнидава. Но слова про Англию и Америку были очередной уловкой немцев, чтобы собрать всех оставшихся в живых евреев вместе.
Шмулик с мамой жили вдвоем в огромном доме две недели. Акция началась неожиданно. Ночью в дом ворвались украинские полицаи и вытолкнули их на улицу, многие даже не успели одеться. Люди думали, что их сразу поведут к расстрельным рвам, но, видимо, у немцев случились какие-то накладки, и колонну повели в замок Любарта, где закрыли в бывшей шк