Побег был назначен на Рождество. Планировалось перебить выпивших в честь праздника полицаев и пробираться в Ковельские леса, в группировку Ковпака, в составе которой были и еврейские отряды. Таков был план, но приказ о ликвидации трудового лагеря поступил раньше. Акция была назначена на 12 декабря. Об этом одному из узников рассказала накануне вечером украинская женщина, работавшая в комендатуре.
«…Всех охватило отчаяние, и тогда встал жестянщик Моше и своим хриплым голосом прокричал: “Тамут нафши им плиштим! (Фраза библейского Самсона: «Умру вместе с врагами!») Евреи, не пойдем, как овцы, на убой! Хватайте все, что попадется под руку, и погибнем с честью!”»
Все последовали за ним. Внутреннюю стену разрушили, соорудив из каменных блоков баррикаду. Каждый получил оружие: топор, молоток, нож или ножницы и бутылки с кислотой. Столы гимназии разобрали и, забив в ножки гвозди, сделали из них дубины. А потом достали все продукты, что хранили на черный день, и началась последняя трапеза. Бутылки с водкой передавались по кругу. Опьянение перед боем подавило страх, мужество, сокрытое в глубинах душ, рвалось наружу. Всех охватила радость обреченных – евреи, которые лишь час назад ходили со склоненными головами, стояли гордые и готовые к схватке. И только в углу старики сбились в кучку и читали молитву.
Рассвет предвещал начало страшного дня. Немецкие жандармы и рота украинских полицаев вошли в лагерь, чтобы провести очередную обыденную уже расправу над беспомощными жидами. У них и мысли не было, что им способны оказать какое-то сопротивление.
По лестнице поднялся гестаповский офицер в сопровождении нескольких полицаев. «Юден, раус!» – приказал он. Внезапно, не дав ему договорить, один из парней поднялся и с криком: «Смерть немцам!» – метнул в голову гестаповцу банку с азотной кислотой. Немец не сразу понял, что произошло. Он попытался вытереть жидкость, но тут же с дикими воплями побежал вниз по лестнице, кислота выжгла ему глаза. «Кровь за кровь!» – закричали евреи по-русски, и тут же на головы удивленных полицаев обрушился град из кирпичей и деревянных брусьев с гвоздями. Полицаи в страхе бросились к выходу. Радость иллюзорной победы охватила повстанцев, и они ринулись в погоню. С огромным трудом Моше удалось вернуть их. Полицаи и жандармы тем временем окружили лагерь. Обожженный кислотой, ослепленный гестаповец орал, приказывая украинцам пойти и уничтожить жидов, но полицаи не решались атаковать. Только под угрозой расстрела они снова неуверенно вошли в здание, но тут же побежали назад, атакованные разъяренными евреями. Из окон на их головы полетели кирпичи и банки с кислотой. Кто-то из полицаев был убит, несколько ранены. Видя врагов, корчившихся в крови посреди заснеженного двора, евреи ликовали. Впервые за все время глаза у них горели, на губах сияли улыбки. Но Моше потребовал взять себя в руки и дождаться ночи, чтобы под покровом темноты прорвать оборону и уйти в лес.
Тут немцы пошли на очередную хитрость. Они привезли одного из руководителей Юденрата по имени Натан, который был на удивление до сих пор жив. Это был высокообразованный человек, знавший в совершенстве немецкий и помогавший гестапо в организации гетто. Он был связующим звеном между властями города и евреями.
Натан вошел в здание, чтобы образумить восставших, – ведь их же только собирались перевезти в новый лагерь на восток, куда передислоцируются войска, мастера нужны везде… Для убедительности евреям предъявили буханки хлеба, которые будут выданы каждому сухим пайком для переезда. Не дав Натану закончить, молодой еврей, обладатель настоящего финского ножа, подошел к предателю и вонзил финку ему в живот.
Слухи о героической борьбе евреев из трудового лагеря быстро распространились по всему городу. Все замерло. Предприятия остановились. Рабочие прекратили работу, ожидая результатов. Ведь если в июне 41-го многие встречали немцев как освободителей от большевистской тирании, то теперь за ужасные зверства все их ненавидели.
Пока немцы для отвода глаз вели с евреями переговоры, к лагерю прибыло подкрепление – грузовики с солдатами и бронетехника с пулеметами. Впервые против евреев были брошены регулярные части вермахта. И повстанцам стало ясно, что уйти им не удастся. Но глядя из окон на немецких автоматчиков в касках, окружающих лагерь, парни тем не менее хохотали и шутили, что без ночного горшка на голове немцы к евреям уже сунуться боятся.
День заканчивался. Солнце зашло. Немцы, понимая, что нельзя позволить повстанцам дождаться темноты, предприняли новую атаку. Автоматчики ворвались в здание. На каждом шагу они встречали ожесточенное сопротивление. Немцы медленно продвигались вперед, забрасывая комнату за комнатой гранатами, поливая все без остановки автоматными очередями. Многие из евреев были убиты и ранены. Погибших братьев складывали в актовом зале, легко раненных перевязывали, и они снова занимали места на баррикадах. Хуже всего было тяжелораненым, они истекали кровью, кричали, но никто не мог им помочь. Количество защитников сокращалось с каждым мгновением. Но и на этот раз атака немцев захлебнулась, расстреляв все патроны, они с потерями отступили. Тогда полицаям приказали выкурить жидов. Когда они подобрались к стенам здания с канистрами бензина, повстанцы вновь попытались забросать их сверху кирпичами и банками с кислотой, но пулеметные очереди не позволяли высунуться из окон. И тогда евреи решили пойти в последнюю атаку и погибнуть в рукопашном бою. Братья стали прощаться друг с другом. Крепкие рукопожатия. Твердые взгляды. «Шма Исраэль…» – шептали уста перед последним броском.
Микки приказал Шмулику идти за ним. В узком погребе под лестницей хранился торф, которым отапливали здание. Братья обнялись в последний раз.
– Поклянись, Шмиликель, – сказал Микки, – если останешься в живых, ты расскажешь всему миру, что нас не вели, как овец на убой, что мы гибнем в бою!
Брат забросал Шмулика кусками торфа и ушел.
Лагерь охватили языки пламени. И тогда из дверей горящего здания с криками «ура!» выбежали евреи. Услышав шум борьбы, Шмулик выбрался из своего укрытия и помчался наверх. В окно он увидел страшную картину. Заснеженный двор стал сплошь красным. Со всех сторон гремел безостановочный рокот пулеметов. С отчаянными криками, размахивая топорами, дубинами и портняжными ножницами, евреи преследовали удирающих полицаев. Кто-то пел «Интернационал», кто-то «Атикву», кто-то на идише… Обезумевшие евреи карабкалась по колючей проволоке, а пулеметные очереди разрывали их на куски…
Немцы до утра рыскали по лагерю, добивая раненых. Ткнув пару раз штыками в кучу торфа под лестницей, они ушли. Следующей ночью, когда лагерь опустел, Шмулик выбрался из своего укрытия и убежал в лес. На этот раз ему удалось найти партизан…
Я наткнулся на небольшой фрагмент этих свидетельств Шмуэля Шило в книге «Сефер Луцк», посвященной исчезнувшей еврейской общине города. Всего одна страница о Волынской Масаде. Столько произведений посвящено катастрофе европейского еврейства, но так мало известно нам об узниках гетто и лагерей, вступивших в неравный бой с нацистами на оккупированных территориях СССР.
Я решил разыскать книгу Шмуэля Шило и перевести ее с иврита на русский язык. В процессе перевода родилась идея сценария художественного фильма. Надеюсь, что книга будет издана и на других языках, что фильм будет снят и весь мир узнает о Волынской Масаде. И клятва, данная Микки, будет исполнена…
Закончить я хочу строками из стихотворения Булата Окуджавы:
…Человеческое достоинство, кроме этого – ничего
не придумало человечество для спасения своего…
15. Ванда ЦурканДважды казненный
В июне 1934 г. в Москве толпы людей встречали участников экспедиции с парохода «Челюскин». На Красной площади прошел парад, на котором приветствовали летчиков, спасавших челюскинцев. Одним из этих легендарных летчиков был Борис Абрамович Пивенштейн, награжденный за спасение экипажа и пассажиров парохода орденом Красной Звезды.
Борис Пивенштейн родился 6 февраля 1909 г. (по старому стилю) в Одессе, в семье барского мещанина Аврума Пивенштейна и его супруги Сарры.
Родители Бориса сочетались браком в 1902 г. в Одессе. Из архивной записи следует, что его отец служил рядовым в царской армии.
Борис, его брат и сестра росли в бедности. Из регистрационного бланка члена ВКП (б) известно, что в 1923–1924 гг. Борис Пивенштейн, окончив Трудовую школу в Одессе, работал на гире-весовой фабрике подручным слесаря. В 1924 г. поступил в Дом еврейской рабочей молодежи «Еврабмол», где учился на токаря по металлу.
Но лучше всего написал о себе сам Пивенштейн в книге о спасении челюскинцев «Путь в Уэллен»: «В годы далекого детства героем для меня был рыжий одесский беспризорник, который лучше всех дрался и пил ханжу. Ведь и мне нелегко было проводить свое детство в семье рано умершего еврея-грузчика. Детство. Одесса. Еврейская беднота. Беспризорность. Папиросы, ириски, сахарин. Привокзальные товарищи, рано приучившие к картам.
И я вспомнил себя, неуклюжего подростка, над которым смеялись беспризорники, который не умел ни пить, ни играть в карты. Подросток продавал ириски на вокзале и писал стихи.
Что у тебя было в прошлом? Голодная семья, вечно больная мать… И тогда я всеми силами, пока не поздно, рванулся к другой жизни. Я поступил в школу еврейской молодежи.
Помню, как мама черным вороном стала в дверях и загородила дорогу, когда я уходил в летную школу. Она боялась всего нового, напуганная, исстрадавшаяся мать, она не могла понять, что это новое даст всю полноту и все богатство жизни».
В 1927 г. Пивенштейн становится курсантом Ленинградской военно-теоретической школы летчиков, которую окончил через год.
По окончании теоретической части обучения в 1928 г. он был направлен в престижную Военную школу летчиков им. Мясникова в Качу, неподалеку от Севастополя.