Так что же это было? Никакое, конечно, не предчувствие, а именно та самая интуиция, которую точнее можно назвать неосознанным опытом. Вот вам и определение. Снежного козырька я тогда не видел и не увидел бы его, даже ступив на водораздел. Но многолетний опыт подсказывал, что здесь что-то не так. Видимо, сама топография гребня, конфигурация снежника, направление ветра или что-нибудь еще «предупреждали» об опасности. Будь я тогда новичком в горах, я бы этих предупреждений не услышал. Вдумываться в это «что-то не так» я тогда не стал. Вместо анализа сработал опыт. Именно этот неосознанный опыт позволяет быстро шагать, не вдумываясь в быстро сменяющуюся под ногами обстановку, по горной тропе, на которой любой шаг может оказаться роковым. Этот опыт заставляет бывалого водителя придержать машину перед шагающим по тротуару «как-то не так» пешеходом, от которого не знаешь чего ждать. Вот это и есть интуиция. Она сродни профессионализму. Неосознанный опыт нужен профессионалу иной раз не меньше, чем осознанный. Но именно потому, что опыт неосознан, даже сами профессионалы не всегда могут объяснить, в чем дело. Бессильные объяснить свое поведение в том или ином случае, люди опасных профессий иногда прибегают ко всякого рода приметам, не имеющим ничего общего с сутью дела.
Набор примет бесконечен; отсюда и легенда о суеверности этих людей. На самом же деле все правильно. Без мистики.
Жизнь на склоне
По склону вниз движутся не только массы обломочного материала, но и почвы. Дожди и талая вода вымывают из них мелкозем, который сносится вниз, взмучивает воду в реках и выносится на равнины Средней Азии. Из почв, покрывающих склоны, вымываются легко растворимые вещества, и это называют химическим стоком; свои химические вещества из почвы вымываются и сносятся вниз, зато сверху в нее привносятся растворенные вещества, вымытые из почв верхних поясов. Поэтому принято говорить, что почвы на склонах гор смытые или намытые. Это совершенно особые почвы, которые встречаются только на склонах гор и у их подножий. В отличие от почв, нормально развивающихся на горизонтальных поверхностях, почвы склонов бывают обедненными, малоплодородными, каменистыми. Они обычно не засоляются, в них легко проникают вода и воздух, они рыхлые, или, как принято говорить, легкие. На таких почвах и растения поселяются особые, не переносящие засоления, требующие обогащения почвенного слоя воздухом, проницаемости этого слоя для воды, которой в среднеазиатских горах почти всегда не хватает. Эти растения в большинстве своем ксерофитны (засухоустойчивы), но в отличие от ксерофитов равнинных пустынь они живут только на легких, незасоленных почвах. А такие почвы только на склонах гор. Поэтому и сама группа этих растений названа нагорными ксерофитами. Это растения-подушки, колючие, полушаровидные, похожие на ежей: акантолимоны, эспарцеты и многие другие. Более 90 процентов растений-подушек живет именно в горах, причем как раз на склонах. И эти растения — тоже необходимая часть того, что мы называем жизнью на горном склоне, жизнью особой, непривычной, полной неожиданностей и интересных явлений.
ПО ВЛАЖНЫМ ГОРАМ АЗИИ
В горных лесах Дарваза
Еще вчера лил изнывали от жары и жажды. Температура в тени доходила до 42 градусов. Позади осталась знаменитая Тигровая Балка — заповедник, в котором уже лет двадцать как не видели ни одного тигра. А заросли гигантских злаков по нижнему Пянджу скрывали всякую прочую живность, безвредную и опасную. Духота была такая, что тело покрывалось противным липким потом. Потом пошли сухие широкие долины Южно-Таджикской депрессии. Влажной духоты уже не было, но солнце пекло еще беспощаднее. А тут еще нечаянно опрокинули последнюю флягу с пресной водой, и полдня работать пришлось «всухую». Все почернели, высохли, пропылились, обгорели. Машина то мчалась по плоской, как стол, равнине, то, ворча, забиралась на пологие предгорные холмы — адыры. Кругом ни деревца, только наполовину высохшие невысокие травы. Почва потрескалась, вода в колодцах была соленой, мотор постоянно перегревался, а по земле в обилии ползали здоровенные мохнатые науки — фаланги, хотя и не очень опасные, но не создававшие праздничного настроения. Это было вчера.
А сегодня все иначе. Мы едем среди гор. Тепло, но не жарко, а в тени даже прохладно. С гор сбегают прозрачные ручьи с ледяной водой — пей сколько угодно! Вместо однообразной равнины кругом зеленые склоны. Гигантские зонтичные травы, яркие цветки коровяка, алтея, инкарвиллеи, скабиозы, местами злаки высотой до пояса: ежа, пырей, мезофильные виды рэгнерий. А главное — леса.
Машина тянет вверх по долине Обихингоу. Слева — хребет Петра Первого, справа — Дарвазский. После безлесной знойной равнины пышность здешних лесов кажется особенно приятной. На речных террасах — рощи грецкого ореха. Орехи еще зеленые, есть их пока нельзя. Вот к осени они созреют, подсохнут, с них опадет зеленая мякоть, от которой чернеют пальцы, и обнажатся сами орехи, причудливо изборожденные извилинами. Их будут собирать, мешками грузить в машины и отправлять вниз, в города. Рядом деревья шелковицы — тутовника. Многие из них уродливо искалечены: ветви обрубают на корм шелковичному червю. Стволы толстые, а крона вся состоит из тонких молодых, радиально растопыренных побегов, тех, что успели отрасти после обрубки. Ягоды тутовника сладкие, водянистые. Их едят и в сыром виде, и сушат, и перемалывают на муку. Варят из них и патоку — черную, густую, как смола, и очень сладкую. Полезное, многострадальное дерево — шелковица.
Под ореховыми и тутовыми деревьями — кустарники: алыча, миндаль, боярышник. А под ними густой травостой из среднегорных растений со странными названиями — кровохлебка, крестовник, недотрога. На осветленных опушках этих террасовых рощ растут кусты шиповника, жимолости, караганы, дикой вишни. Пышный растительный покров.
На склонах гор — тоже леса. Кленовые, ясеневые, можжевеловые, даже березовые. Но больше всего кустарников. Через их заросли нелегко пробраться. Колючие кусты кокандского желтоцветного шиповника свирепо цепляются за одежду, оставляют царапины на коже. Кусты экзохорды так плотно покрывают склон, что иной раз их уж лучше обойти. Кусты жимолости. Кусты держидерева, иудина дерева, крушины, боярышника, миндаля, вишни. Все это бывает перевито ползучим ломоносом. А где кустарники пореже, там жгучие перья уже знакомого нам югана — прангоса кормового. Обычно где-то рядом с ним растут толстые дудки ферулы с едким смолистым запахом. Это зонтичное растение зовут камоль. Рост у него тоже немалый — иной раз до двух метров. И тут же, в рост человека, таран (растение из семейства гречишных) с белыми кистями соцветий. В таких зарослях не то что пеший, а и всадник заблудиться может. Иногда даже трудно бывает определить, чего вокруг больше — кустарников или этих гигантских трав. Выше 2500 метров зонтичные начинают явно преобладать. А ниже они заполняют всю не заросшую деревьями и кустарниками поверхность склонов. В зарослях им не развернуться: кустарники их закроют от солнца, задушат и вытеснят.
Эти зонтичные пришли с запада, из Средиземноморья. Прангос, например, растет в Италии, на Балканах, в Турции, на Ближнем Востоке, в Закавказье, на юге Средней, на западе Центральной Азии, в верховьях Инда. И чем дальше к востоку, чем суше, тем беднее заросли прангоса. Ферула тоже родом с Ближнего Востока. А вообще здесь, в Дарвазе, живут выходцы с разных концов континента. Большинство — из Средиземноморья: барбарис, миндаль, ломонос, держидерево. Другие родом с севера — березы, тополя, ивы. А экзохорда — восточноазиатский гость. Клены и грецкий орех — остатки древних широколиственных лесов Средней Азии. А вопрос о родине можжевельника не совсем ясен: то ли он пришел сюда из Сибири, то ли из Гималаев. Короче, собрались в Дарвазе со всех концов континента все те, кому необходим влажный климат. А такой климат на юге Средней Азии — редкость.
Влажные острова горной Азии
В Дарвазе осадков выпадает до 1000 л 07,7, миллиметров в год. На востоке, около ледника Федченко, даже более — 2000. На южных склонах Гиссарского хребта — до 1200, а на северных — втрое меньше. На пустынных же равнинах по соседству и вовсе сухо — осадков здесь всего до 150–300 миллиметров. Почему так получается? А дело в том, что осадки на юг Средней Азии поступают с запада и юго-запада с атлантическим воздухом, идущим циклонами через Средиземье, жаркие пустыни Ирана и Афганистана. Над пустынями этот воздух нагревается, поднимается вверх и осадков летом почти (или вовсе) не дает. Жаркие долины Азии в это время изнывают от засухи. Но вот на пути океанических масс воздуха встали горы. Они холоднее окружающих знойных равнин, и вдоль горной «стены» образуется фронт охлажденного воздуха. Соприкасаясь с ним, циклоны отдают влагу. Большая часть этой влаги выпадает в тех горах, с которыми циклоны сталкиваются раньше, например с южными склонами Гиссарского хребта, с хребтами Дарвазским и Петра Первого (эти хребты называют Гиссаро-Дарвазом). А дальше циклоны идут уже иссушенными.
Гиссаро-Дарваз — это что-то вроде влажного горного острова. И остров этот как бы висячий. По мере удаления от него — и во все стороны света, и вверх, и вниз — увлажнение падает. Среди засушливых пространств Азии как бы повисает пояс максимального увлажнения. Здесь и растут леса на склонах.
Таких влажных лесных островов немного. В Памиро-Алае — это горы Гиссаро-Дарваза. В Тянь-Шане — горы, отходящие к западу от Ферганского хребта, а также хребты севернее озера Иссык-Куль. И все. Во всех остальных горах значительно суше, и леса там на склонах вовсе не растут или очень изрежены. А здесь — влажные лесные острова, повисшие над жаркими пустынями, под горными ледниками, рядом с сухими горами. Они почти изолированы, как и положено островам. Оттого и по растительности эти острова не очень похожи друг на друга. Здесь, в Гиссаро-Дарвазе, на склонах преобладают кленовые леса с кустарниками. В Западном Тянь-Шане господствуют яблоневые, рябиновые и ореховые леса, а в северотяньшаньских горах — еловые, из ели Шренка. Это потому, что заселялись эти влажные горы переселенцами из разных мест, когда климат был повлажнее, а сейчас обмениваться флорами им мешают окружающие сухие районы. Изоляция, ничего не поделаешь.