упругая. Чтобы выкопать растение, разорвать дернину, нужно приложить немалое усилие. Обычно такие луга имеют кочкарную поверхность. Ходить из-за этого по ним трудно, ноги подворачиваются. Одни растения предпочитают расти на кочках, другие — между кочками, третьи — в заторфованных впадинах с коричневой застойной водой. Сами же кочки имеют разное происхождение. В появлении одних повинна вечная мерзлота: замерзшая под слоем почвы вода расширяется в объеме и бугром выпирает дернину вверх. А другие кочки образованы самими растениями. Например, некоторые кобрезии (травы из семейства осоковых), вроде памироалайской или волосовидной, растут целым пучком — дернинкой. Из года в год эта дернинка нарастает по периферии, становится толще и выше. Получается кочка.
Человеку свойственно все примерять к своему опыту. Поэтому и все вновь увиденное чаще всего сравнивается с тем, что уже видено раньше. Так получилось и с лугами нагорий. Тускло-зеленые, цвета хаки, бугристые, кочкарные или ровные, они казались внешне похожими на тундру. Тундрами их сначала и сочли исследователи. Феноменально: тундры и пустыни, разделенные тысячами километров на равнинах, здесь оказались рядом, бок о бок. Можно перешагнуть из одной в другую. Появился даже экзотичный термин: «холодная пустыня-тундра».
А потом появились сомнения. Растения другие, не тундровые, не похожие. Стелющихся форм тоже нет. Засоленность. Не всегда обнаруживалась и вечная мерзлота. Большинство ботаников отказалось от экзотического названия, справедливо решив, что это все-таки не тундра. Появились и другие названия для этих лугов. Их называли луго-болотами. Просто болотами. Или сазами, что в переводе с тюркского тоже означает «болото». Или пустошами. В конце концов к единому названию так и не пришли. Большинство геоботаников остановилось на привычном названии «луга».
Так произошло не только с этими лугами. Очень многие типы растительности в Средней Азии имеют по нескольку названий. Иногда до десятка. Это произошло по двум причинам. Одна— оригинальность некоторых типов растительности, не похожих или лишь отдаленно похожих на те, что встречаются на знакомых уже ботаникам равнинах России. Другая — недостаточная изученность этой растительности, ее биологических особенностей и происхождения. Значит, настанет время, когда все будет изучено достаточно полно и названия, как говорится, будут приведены «к общему знаменателю».
Как «снежный человек» помог ботаникам
Наверное, многие помнят, как в конце 50-x годов на Памире искали снежного человека. Об этом тогда часто писали в газетах. Напомню, что после завоевания в 1953 году высотного полюса планеты — гималайской вершины Джомолунгма (она же Эверест) старинные шерпские легенды о существовании в горах дикого человека, живущего у края вечных снегов в труднодоступных районах, были снова, в который раз, подхвачены прессой. Жажда сенсации переплеталась с резонным научным интересом. Человечество стремительно постигало неведомое.
К этому времени вышел на орбиту первый советский искусственный спутник Земли. В южных морях была найдена считавшаяся вымершей миллионы лет назад живая латимерия (эта двоякодышащая рыба десятки миллионов лет назад водилась в теплых прибрежных водах и иногда выползала на берег; ученым она была известна по ископаемым остаткам как переходное эволюционное звено от рыб к наземным животным). Люди пересекли на плоту океан. Камышовый олень с древних египетских фресок оказался не стилизацией, а реальностью. Возникли новые гипотезы планетарного масштаба, порожденные научно-технической революцией и справедливой уверенностью в могуществе человеческого разума. А тут — неизученные высокогорья, в которых под боком у цивилизации бродит неведомый дикий человек. А вдруг это как раз и есть то недостающее звено эволюции человека, которое так давно ищут антропологи? Как тут было не заинтересоваться!
«Снежного человека», получившего еще с десяток других названий, искали в малонаселенных и труднодоступных горах, особенно в Гималаях. Решили поискать его и на Памире. В глубинных районах нагорья оседлого населения нет, да и кочевое бывает там редко из-за плохих троп. Окрестности Сарезского озера, верховья Западного Пшарта и Билянд-Киика крайне редко посещались исследователями и во многих отношениях могли считаться слабоизученными районами. Вот на этих-то местах и сосредоточила свое внимание специальная экспедиция, которую возглавил известный ботаник и мой друг Кирилл Владимирович Станюкович.
В экспедиции работали зоологи, ботаники, археологи, антропологи, фольклористы. Были там и кинооператоры, дрессировщики собак-ищеек, снайперы, репортеры. Это было грандиозное предприятие. Одни верили в существование снежного человека, другие относились и к снежному человеку, и к самой затее с его поисками скептически. Скептики распевали шуточную песню:
На удивленье всему миру
В наш атомный двадцатый век,
Как смерч, с высоких гор Памира
Сорвался «снежный человек».
Сей мрачный демон — дух изгнанья,
Блуждая горною тропой,
На снеге знаки препинанья
Печатал мощною стопой…
А «верующие» в свою очередь сочиняли что-то насчет скептиков. Но наука и вера — понятия несовместимые. Нужны были факты.
В погоне за фактами экспедиция пересекала малоизученные районы караванами и пешими маршрутами, избороздила Сарезское озеро на специально построенном парусном плоту вроде «Кон-Тики». Сутками терпеливо сидели в засадах наблюдатели, подглядывая в бинокли за приманками. И так все лето 1958 года. Одни представляли себе снежного человека в лучших антропологических традициях — в виде этакой здоровенной обезьяны-примата. А мой друг В. П. Демидчик изобразил его даже в виде одичавшего геоботаника. За шутками легче шла и экспедиционная жизнь.
Одни представляли себе «снежного человека» в виде обезьяны-примата, другие… в виде одичавшего геоботаника
Снежного человека и даже следов его пребывания на Памире так и не нашли. Скажем сразу, что не нашли его и в других горах планеты. Но вся эта дорогостоящая эпопея дала и положительные результаты. Лингвисты, бродившие по кишлакам, опросив местное на-селение, собрали массу фольклорного материала. Археологи открыли уникальные росписи, выполненные древним человеком на стенах высокогорных пещер. Зоологи собрали богатейшие коллекции из неизученных районов. Но особенно много сделали ботаники.
Впервые были составлены карты растительности этих труднодоступных районов нагорья. В невыпасаемых горах были описаны новые растительные сообщества, не сохранившиеся из-за выпаса в других районах Памира. Были обнаружены самые высокогорные в Союзе рощи деревьев, представляющие большой научный и практический интерес. Уточнилась флора Памирского нагорья, что позволило составить ее сводку, насчитывавшую тогда 660 видов высших растений (сейчас их известно 699). Появилась масса интересных гипотез, до сих пор обсуждаемых в научной литературе. И кто знает:- не будь легенд о снежном человеке, может, нескоро еще собралась бы такая комплексная экспедиция в труднодоступные районы Восточного Памира.
Сейчас «снежный человек» перекочевал на страницы юмористических журналов, стал излюбленным сюжетом для карикатуристов. Но в ботаническом изучении Памира легендарный «снежный человек» бесспорно сыграл положительную роль.
В ПУТЬ ПО МЕРИДИАНУ
Памир или не Памир?
Хороню отвечать на вопросы, ответы на которые уже найдены. Хуже, когда ответа пока нет и найти его предстоит самому.
С одним из таких вопросов мне пришлось столкнуться в самом начале моей работы на Памире. На Западном Памире. Под таким названием он фигурирует на всех картах. А именно с карт геоботаник начинает знакомство со страной. На многих картах растительности Западный Памир был закрашен в зеленый цвет горных лугов. Прямо из Гиссаро-Дарваза, с которым мы уже знакомы, горные луга на картах протягивались в пределы Западного Памира, и зеленая краска заливала склоны хребтов до самой снеговой линии, выше которой снега летом в горах уже не тают. Получалось, что Гиссаро-Дарваз и Западный Памир в геоботаническом отношении одно и то же. И в почвенном отношении, так как на почвенных картах Западный Памир представлял собой сплошное зеленое пятно горно-луговых почв.
К востоку же от этих зеленых пятен, в пределах Восточного Памира, на обеих картах — почвенной и геоботанической — были обозначены пустыни: и растительность пустынная, и почвы тоже пустынные, такие же, как на равнинах Средней Азии. А совсем рядом, на Западном Памире, — луга. Получалось, что самая влаголюбивая в Средней Азии (луговая) и самая засухоустойчивая (пустынная) растительность непосредственно контактируют друг с другом. На редкости необычное сочетание! Это было очень интересно, даже загадочно, и я с нетерпением ждал поездки на Памир, чтобы самому во всем этом разобраться. А тем временем продолжал изучать карты и литературу.
Научная литература оказалась тоже с загадками. Оказывается, далеко не все признавали Западный Памир Памиром. Еще в 1885 году сосланный в Ташкент за революционную деятельность горный инженер Д. Л. Иванов, изрядно поездив по Памиру, написал несколько статей, в которых обратил внимание ученых на то, что в этой горной стране ость две части, совершенно не похожие друг на друга. Одна часть — это нагорье, которое мы теперь называем Восточным Памиром. Здесь и суше, чем в прилегающих с запада горах, и абсолютные высоты днищ долин больше, и народ там живет кочевой — киргизы, и лесов там нет. А к западу от нагорной части Памира долины углублены на несколько (иногда до четырех) километров, узки, в них растут леса, на склонах — луга, и климат там влажнее, и народ там оседлый — земледельцы-таджики. И на основании такой непохожести территорий Д. Л. Иванов предложил считать Памиром только восточную часть этой страны, слабо рассеченную реками, высокогорную, пустынную, сухую. Горы же к западу от нагорья Д. Л. Иванов предложил Памиром не считать, поскольку там все устроено по-другому.