ими сделать?
Источник песков обнаружился довольно скоро. Это был Пяндж. Он нес массу взвешенного в воде песка, летом разливался, потом уходил в свое русло, а песок оставался на берегу и островах. А поскольку уровень реки падал не раз в году, а ежедневно к утру, как и у всех рек, питающихся талой водой ледников, то и песок поставлялся в течение всего лета непрерывно, как по ленте транспортера. Горно-долинный ветер подхватывал отложенный рекой песок, переносил его и засыпал поля. Все было ясно. Кроме одного: почему этих песков стало так много за последние десятилетия? Помогли старые книги. Оказывается, путешественники прошлого века иногда с трудом проходили по долине: им приходилось продираться через густой пойменный лес из ив, облепихи, тополей, а подчас и пускать в дело топор, чтобы прорубить путь. А сейчас этих лесов нет и в помине. Только узкие ленточки облепихи вдоль арыков, чахлые кустики тамариска на островах да роща тополей, сохранившаяся потому, что ее когда-то считали священной. Несвященные же леса нерадивые хозяева неосмотрительно вырубили. И уж ничем, не удерживаемые пески пошли гулять по долине. Они двигались с огромной скоростью. За три года наблюдений один бархан, например, продвинулся вверх по долине на 70 метров. Надо было восстанавливать равновесие и сажать деревья, чтобы закрепить пески. Этим и занялись.
Мы работали на правом берегу Пянджа, а на левый берег только посматривали. И удивлялись: на том берегу скоплений песка нет, а на нашем его сколько угодно. Даже на склоны был нанесен песок. И там, и здесь леса вырублены примерно одинаково. Значит, дело не в лесах. Но подножия Гиндукуша от песчаных заносов свободны, а поля у подножия Шахдаринского хребта засыпаются песком. Это странное обстоятельство получило объяснение неожиданно. Когда я бродил по пескам, составляя карту растительности, то обратил внимание на песчаную рябь. Она была ориентирована наискосок к оси долины. А ветер дует вдоль долины, и рябь должна быть перпендикулярна направлению ветра, а значит, и к оси долины. Явная аномалия. И песок скапливался у растущих здесь кустиков не с наветренной стороны, а тоже где-то сбоку.
Только после механического анализа песков, взятых со дна долины и со склонов, выяснилось, что ветер дует явно под углом и заносит пески влево по ходу. А почему не вправо, не на Гиндукуш? Догадка пришла зимой, когда материал обрабатывался. Склоны Гиндукуша обращены на север, они холоднее противоположных склонов Шахдаринского хребта, обращенных на юг. К тому же гребень Гиндукуша оледенел, а на Шахдаринском хребте ледников мало. В результате долинный ветер дует вдоль Пянджа не прямо, а винтообразно: по холодным склонам Гиндукуша он стекает вниз, а по теплым ваханским склонам движется вверх. И все это при движении вверх по долине. Получается что-то вроде ветрового винта, который сбрасывает песок с гиндукушского берега в Пяндж и забрасывает его на другой берег вверх и вперед.
Вот оно в чем дело! Теперь ясно, как ориентировать посадки деревьев: не вдоль русла, а под углом к нему. Так и сделали. Сделали не сразу. Песок не поддавался. Его заливали водой из арыков, и ивовые прутья укладывали горизонтально и закапывали, чтобы ветер не содрал с них песком кору. Засевали политые пески люцерной, приходили в отчаяние от вездесущих коз, которые обгладывали и губили молодую поросль. И только после того, как областные власти взяли работу по закреплению песков под контроль и защиту, дело пошло. Сейчас, почти 20 лет спустя, на сотнях гектаров бывших песков шумят молодые тополя и ивы. Посадки продолжаются. Подвижным пескам приходит конец.
Начало профиля
В Вахане так сухо, что расти там могут только пустынные растения. Шестикилометровая стена Гиндукуша не пропускает на север индийские муссоны. Горы северо-восточного Афганистана задерживают циклоны, несущие осадки с Атлантики. Такое положение называется «ветровой тенью». Вот в этой сухой тени на высотах от 2600 до 3400 метров над уровнем океана и развивается горная пустыня Вахана.
Но это только на первый взгляд кажется, что все кругом голо. Стоит приглядеться, и видишь, что по щебнистым террасам и каменистым склонам разбросаны низенькие кустики без листьев. Веточки у них покрыты зелеными чешуйками. Это саксаульник. Не саксаул, который растет в равнинных пустынях, а именно саксаульник. Так его и зовут. А по-латыни — гаммада (Hammada). Ближайший родственник того, известного всем саксаула, только маленький — до полуметра высоты. Прозрачный такой кустик. Ни тени от него, ни защиты от ветра. И воду испаряет бережно: листьев-то нет. И ветер сквозь него, как через решето, свистит — не поломает. А корни глубоко идут в грунт, в гальку, в мелкозем. Пытаюсь отрыть их — до трех метров докопал, а конца не видно. Качают эти корни воду из глубины, воды мало — только та, что сохранилась в нижних слоях с зимы, от талого снега, или образовалась в результате конденсации. Но саксаульнику и ее достаточно. Ни засуха, ни ветер ему не страшны — очень удобная конструкция для этих условий. Такое растение вполне могло бы выжить и на Восточно-Памирском нагорье, но там его нет. Нет его и в Гиссаро-Дарвазе. Откуда же он взялся, сей пришелец? Повременим с ответом до конца книги.
Иду вверх. На склонах тот же саксаульник, только здесь его кустики разбросаны еще реже. На альтиметре 3300 метров. К саксаульнику начинают примешиваться ваханская полынь да некоторые солянки. 3400 метров. Саксаульник остался внизу. Его заменили полыни. Тоже редко разбросанные, пахучие, с кружевными листочками. Набираем высоту. По пологому склону подниматься легко, никакой техники не требуется, только выдержка и ритм. Постепенно появляются подушки акантолимона. Это акантолимон диапенсиевидный — подушечное растение, почти полностью погруженное в почву. Такие неколючие подушки встречаются в гоpax Памира на пологих местах всюду. Особенно много их в Вахане и на Восточном Памире. С 3800 метров подушечники начинают господствовать. Они заходят в горы до 4400 метров. Там, где склон становится круче, а почва более смытой, появляются и другие акантолимоны — колючие, полушаровидные. Во все стороны грозно торчат иглы. Никакой скот не решится ущипнуть такое страшилище. И присесть на такую «подушку» никакого желания не возникает. Это памирский акантолимон. Диаметр его подушек достигает иногда метра. В этом поясе лишь изредка, там, где зимой скопился снег, а потом растаял и увлажнил почву, встречаются пятна горных степей. И хотя растет на них тот же типчак, что и в русских степях, вид у этих горных степей другой. Никакой пышности. Дернины нет, только разреженные пучки типчака, редкие перышки ковылей (уже других, не тех, что в русских степях), а между ними — каменистая почва. Грустные это степи, жалкие какие-то. Да и откуда взяться пышности и красочности, если так сухо.
Выше 4400 метров акантолимоны исчезают. Появляется странная и очень неопределенная смесь растений, которая называется криофитоном.
(Здесь необходимо чуточку отвлечься в сторону для разъяснений. Самая верхняя часть континентальных азиатских гор обычно бывает увлажнена лучше, чем подножия, но хуже, чем верхние ярусы гор приокеанических. В Альпах, Карпатах, на Западном Кавказе в верхних поясах влажно, и там развиваются ковровые лужайки, которые называют альпийскими лугами. В континентальных горных странах таких лужаек уже не образуется, поскольку там суше. Но в Гиссаро-Дарвазе, как вы помните, а также в Западном Тянь-Шане герани, луки, лен, хохлатки, крестовник образуют хотя и не задернованные, но все же луга. На Памире же верхняя часть гор хотя и влажнее, чем нижняя, но все-таки настолько суха, что даже такие «рыхлые» луга, как в Гиссаро-Дарвазе, там образоваться не могут. Растения там отстоят друг от друга на большие расстояния. Иногда они собираются в компактные группы, которые называют агрегациями. А между агрегациями — голый щебнистый грунт. Короче, чем дальше в глубь континента проникает высокогорная растительность, тем разреженнее и беднее она становится, в полном соответствии с возрастающей сухостью и континентальностью климата).
Загадочный криофитон
Ботаники долго ломали голову над тем, что же это за растительность? Луговой ее не назовешь, так как луга состоят из многолетних мезофильных трав, а здесь не только травы, но и прижатые к земле кустарнички 3–5 сантиметров высоты, да и сомкнутости никакой, и ксерофитов много. Пустынями их назвать тоже трудно. В пустынях господствуют полукустарники — такая форма растения, при которой нижняя часть побегов одревеснелая, а верхняя — травянистая. Здесь же есть и полукустарники, и травы, и растения-подушки, и мелкие кустарнички. И уж, конечно, это не степи, в которых господствуют многолетние ксерофитные травы. И тем более не болота. Странный тип растительности.
И ведь что любопытно: пока мы поднимались в горы снизу, во всех поясах какая-то господствующая жизненная форма обнаруживалась. В пустынном поясе — полукустарники (полыни) и кустарники (саксаульник), в следующем поясе — растения-подушки (акантолимоны), а на степных пятнах— многолетние травянистые ксерофиты (типчак, ковыли). А здесь все смешалось. Вот это и сбивало ботаников с привычного определения типа растительности по жизненной форме. Шутка сказать — пять-шесть жизненных форм, и все вместе, и ни одна не господствует.
Но все требует своего названия, и эту растительность окрестили криофильной, то есть «растущей на холоде», что соответствует сути дела, но никак не определяет характера самой растительности. Мало ли что растет на холоде. Тундровая растительность, например. Или гольцовая в северных горах — в Сибири, на Полярном Урале. Но ни на ту, ни на другую эта растительность сухих высокогорий Средней Азии похожа не была. Так она и осталась просто криофильной, или криофитоном.
Разгадка пришла позже, когда ботаники сопоставили свои материалы с данными палеогеографии. И оказалось, что криофитон — это растительность настолько молодая, что она еще не успела сформироваться и ни одна жизненная форма в ней не успела завоевать безраздельного господства, как в более теплых нижних поясах. Почему? Да по той же причине, о которой мы уже говорили: горы Памира поднялись до такой огромной высоты совсем недавно. Еще каких-нибудь полмиллиона лет назад эти горы были значительно ниже. Постепенно они «врастали в тропосферу», в ее холодные слои. Р