будут теперь подавать электронасосами. Хлеб будет доставаться легче, но вряд ли дешевле.
Скалы, осыпи, снега, ледники, крутые конгломератные склоны… Все эти земли относятся к категории «неудобных», непригодных для хозяйственного использования. На Бартанге таких неудобей больше 85 процентов. «Остальная» же территория пригодна… если до нее доберешься.
Где искать растительность?
Геоботанику на Бартанге трудно найти объект исследования — типичную растительную группировку. Вдоль русла растительность нетипична, на скалах ее нет, на осыпях — однообразный набор растений, приспособленных к подвижному грунту. Мелкоземистые же склоны расположены где-то высоко над каньоном и не всегда доступны.
Часто я хожу в маршруты вместе с геологами. Но на Бартанге нам не по пути: геологу нужно побольше обнажений, а нам, геоботаникам, побольше задернованных участков. Геологам здесь раздолье, а геоботанику, чтобы добраться до своего объекта исследования, приходится иной раз потратить целый день, а то и два. Однажды в поисках типичной поясной растительности мы три дня бродили по ущелью Раумид. По четыре часа проходили какой-нибудь трехсотметровый откос с головокружительной пропастью внизу, вырубали ледорубом ступеньки в конгломератах, увертывались от падающих сверху камней, задыхались на огромных высотах, а когда вернулись, в пикетажке за три дня едва набралось с десяток полноценных описаний. Через два года, когда карта растительности нижнего Бартанга была готова, наши коллеги с удивлением рассматривали ее. Ну и ну! Не карта, а абстрактная живопись какая-то! Ни одного вытянутого лентой пояса, сплошная мозаика из клочков растительных группировок, как взрывом разбросанных по коричневому фону скальных и осыпных контуров. Вот на эти-то клочки и пришлись «оставшиеся», пригодные для сельского хозяйства земли.
Загадка гигантов
Есть на Бартанге и ботанические загадки. С одной из них мы столкнулись в 1957 году, когда спускались от Сарезского озера в бартангские верховья. Тогда обратили внимание на удивительные размеры кустарников. Это были кустарники-гиганты. Они примостились в укромных местах и выглядели великанами по сравнению со своими сородичами из других, менее высоких районов. Кусты барбариса достигали четырех метров в высоту, тогда как обычно он редко превышает два метра. Втрое больше обычной была и высота мирикарий, жимолостей, дикой вишни. Прямо Гулливеры какие-то. Любопытно, что чуть ниже, всего в трех сотнях метров от этих гигантов, те же виды кустарников имели нормальные, привычные размеры. А гиганты ютились в труднодоступных местах, на больших (около 3500 метров) высотах, куда и забраться-то непросто. На верхнем пределе своего распространения растения обычно чахнут и, как говорится, на ладан дышат, а здесь — такой расцвет. Что это? Остатки былых роскошных лесов, сохранившихся в этих убежищах? Или какая-то гигантская раса, развивавшаяся в изоляции замкнутых ущелий? Загадка так и осталась неразгаданной. Гигантизм на верхнем пределе распространения отмечался не только на Бартанге. Ботаник И. Т. Васильченко заметил, что и в других горных районах Средней Азии на верхнем пределе некоторые деревья и кустарники как бы демонстрируют свои потенциальные возможности, заложенные в их наследственной природе, и предложил называть эту аномалию реликтовой, а самих гигантов — биологическими реликтами, что означает признание прошлых условий главной причиной их возникновения. Механизм же образования гигантизма так и остался невскрытым.
Гималайские гости
А другую загадку, кажется, разгадали. В 1928 году здесь работала крупная экспедиция под руководством академика Н. П. Горбунова. Ботаник экспедиции Л. Ланина собирала гербарий. Когда в Ленинграде стали этот гербарий разбирать, обнаружили в нем странное растение. Листья у него были кожистые, глянцевые, немного похожие на листья известного всем фикуса, только несколько меньше и с острыми шипиками по краю. Обычно растения с такими листьями живут в Средиземноморье, где зимой очень влажно, а лето теплое и сухое. На Памире же и зимой сухо. Да и холода здесь не средиземноморские. Поэтому найденное Ланиной растение как-то уж очень дисгармонировало с окружающей современной обстановкой Западного Памира. Оно относилось к роду «бадан». Вид же оказался новым. И хотя цветков Ланина не нашла, вид по листьям был описан и получил имя прославленного начальника экспедиции. Во флоре Советского Союза появился бадан Горбунова. Потом это растение мы нашли на скалах Рушанского хребта, уже с цветками и плодами. Описание дополнили. Никакой загадки пока не было.
Только одно обстоятельство наводило на размышления: ближайший родственник этого бадана благополучно и давно — с третичного времени — проживает в Гималаях, в добрых двух тысячах километров отсюда, во влажном муссонном климате.
С дальнейшими находками появились и новые причины для размышлений. В 1955 году мы с А. В. Гурским нашли бадан Горбунова на Бартанге, в одном из ущелий, на мокрых скалах. Когда я показал это растение геологам, один из них сказал, что видел такое же в другом ущелье. Проверили. Там бадан тоже рос на мокрых скалах. В 1950 году ботаник В. В. Письяукова на южных склонах Гиссарского хребта нашла другое растение, из осоковых, — схеноксифиум. Его ближайший родственник тоже живет в Гималаях. Четыре года спустя тот же вид я нашел на Язгулеме, еще через год — на Бартанге и в долине Ванча. Через несколько лет схеноксифиум нашли в Дарвазе. А потом еще раз на Памире.
Возле того места, где был найден бартангский экземпляр бадана Горбунова, мы тогда же собрали в гербарий все виды, оказавшиеся по соседству и попавшие в поле нашего зрения. Когда этот гербарий в Душанбе стали обрабатывать, обнаружили среди собранных растений один папоротник, который никак не удавалось определить; в коллекциях, собранных и хранящихся в Таджикистане, такого папоротника еще не было. В Ленинграде выяснили, что этот папоротник называется криптограммой и что точно такой же вид живет в Гималаях. На карте появлялись все новые точки местонахождений гималайских растений.
И всюду эти растения жили в затененных местах на влажных скалах или возле родников, причем всегда в ущельях, повернутых к влажным ветрам.
А потом стало и совсем интересно: когда я сравнил высоты, на которых нашли бадан Горбунова и криптограмму, оказалось, что все находки сделаны на высотах от 2850 до 3200 метров, то есть в узком, 350-метровом, высотном диапазоне. Сравнил высоты мест, где был найден схеноксифиум. Оказалось два ряда высот: на Памире — от 2550 до 2850 метров, а в Дарвазе и в Гиссарском хребте — от 2270 до 2300 метров. На Памире, следовательно, схеноксифиум обитал в 300-метровом высотном диапазоне, а в Гиссаро-Дарвазе — почти на одной высоте, причем почти на полкилометра ниже, чем на Памире. Это уже была загадка. Даже две загадки.
Одна заключалась в удивительном и труднообъяснимом сходстве абсолютных высот тех мест, в которых гималайские виды и их ближайшие родственники были на Памире найдены. Другая загадка — это разница между высотами памирских и гиссаро-дарвазских мест нахождения гималайских (или родственных им) растений. Ведь все эти растения редкие, живут на мокрых местах и уйти с этих мест не могут, поскольку вокруг сухо. Но мокрые участки скал и родники есть на всех высотах, а гималайцы сидят в узком высотном диапазоне и за его пределы не выходят. К тому же на Памире гималайцы живут на 300–500 метров выше, чем в соседнем Гиссаро-Дарвазе. Из всего этого ясно было только одно: все эти гималайцы — реликты, которые сохранились здесь с тех времен, когда климат был влажнее, и сохранились только во влажных убежищах. Но высоты?..
На помощь пришли геофизики и геологи-тектонисты. Они занимались своими делами, и наши гималайцы были им безразличны. Но разгадку принесли именно геологи. Было установлено, что Памир и Гиссаро-Дарваз поднимались с разной скоростью: сначала Гиссаро-Дарваз обгонял Памир в росте, а потом Памир стал подниматься такими темпами, что перерос хребты Гиссаро-Дарваза, и продолжает обгонять их в темпах роста и по сей день.
Теперь все, кажется, прояснилось. Около двух миллионов лет назад азиатские горы были на 2–2,5 километра ниже современных, а климат в них был более теплым и влажным, вроде того, что сейчас в Средиземноморье. Влаголюбивая флора этих гор свободно перемещалась с одного хребта на другой; на пути растений не было таких препятствий, как пустынные сухие долины (климат-то был влажным) или ледяные гребни хребтов (теплее было, да и горы были ниже). Бадан, схеноксифиум и криптограмма «добрались» из Гималаев до гор Памиро-Алая и заняли подходящие для себя высоты — и на Памире, и в соседних горах одинаковые. А горы поднялись. Стало холоднее. Поползли вниз ледники. Пришлые гималайцы вымерли. И только незначительная часть их выжила в узких ущельях. Потом ледники отступили, стало сухо, и уцелевшие гималайцы уже (не могли выйти из своих влажных убежищ, остались в них и продолжали подниматься вместе с горами. Поэтому все памирские убежища с гималайскими растениями оказались почти на одной высоте. А поскольку Памир поднимался быстрее, чем горы Гиссаро-Дарваза, то высота памирских убежищ оказалась большей, чем высота убежищ в хребтах Гиссаро-Дарваза, отставших от Памира по темпу поднятий.
А совсем недавно, уже в 1971 году, получено еще одно подтверждение того, что так оно все и происходило. Палинолог Михаил Михайлович Пахомов проанализировал споры и пыльцу, отложенные растениями Памира и Дарваза в слои, сформировавшиеся в верхнем неогене, то есть как раз около двух миллионов лет назад. Проанализировал и обнаружил, что в то время на юге и западе Памира, вплоть до нынешних озер Каракуль и Ранг-куль, господствовали темнохвойные леса из гималайского кедра, гималайской сосны и других пород, растущих и поныне южнее восточной части Гиндукуша. Как и всюду в горах, растут они там сейчас на строго определенных высотах. И два миллиона лет назад эти породы должны были расти в том же тепловом поясе: ведь требования каждого вида к температурам не изменяются — иначе изменится сам вид. Пыльца же обнаружена (и в большом количестве!) на высоком холодном нагорье. Расчеты показали, что высота Памирских гор тогда не превышала 3000 метров над уровнем океана. Все то, что сейчас представляет собой холодную горную пустыню, 2 миллиона лет назад было покрыто относительно теплолюбивыми и влаголюбивыми лесами гималайского