овал.
Я ничего не сказал ему. Только пристально посмотрел особисту в глаза. Так мы и застыли, сверля друг друга взглядами.
— Куда-то ты не туда свернул, Саша, — с горечью в голосе сказал мне Рюмшин. — Ой не туда.
— Вы знаете, что произошло на Шамабаде? — спросил я у него. — Знаете про операцию «Ловец Теней»?
— В общих чертах, — помолчав немного, сказал Шарипов. — Ты захватил цель. Его привели живым. Но стоило ли то, что ты устроил на заставе, всего этого?
— Этот вопрос вам нужно задавать не мне, товарищ капитан, — покачал я головой.
Шарипов больше ничего не сказал. Они с Рюмшиным переглянулись. И Шарипов вздохнул. Тогда начал Рюмшин:
— Сержант Смурнов, — скомандовал он, — арестовать старшего сержанта Селихова. Доставить его на заставу до дальнейшего выяснения обстоятельств.
Глава 8
В душной камере было темновато.
В крохотное зарешеченное окошко под потолком пробивался вечерний сумеречный свет.
После ареста меня почти сразу доставили в отряд, на гауптвахту.
С момента моего прибытия сюда прошло четыре дня. Четыре дня, наполненных допросами.
Странно, но местный караул относился ко мне несколько лучше, чем к остальным немногочисленным солдатам, отбывавшим свое наказание.
Лишней, бесполезной работой, какая бывает на гауптвахтах, меня не нагружали. Словно бы был я каким-то «особым гостем».
Правда, эта «особость» не уберегла меня от частой муштры и зубрежки устава. Но самое главное — предполагала содержание в одиночной камере.
Помещение это было столь мало, что его можно было прошагать вдоль за три шага. Поперек — за полтора.
Из мебели — прикрученные к стене железные нары. Нары складывались к стене и фиксировались навесным замком. Только с отбоем караульный отмыкал этот замок, чтобы на нарах можно было спать.
Никакой параши, к слову, тоже не было. «Залетчиков» выводили из камеры по нужде один-два раза в сутки.
Правда, и кормили негусто. Так что это обстоятельство компенсировало отсутствие санитарных условий.
Обшарпанные стены, выкрашенные тусклой зеленой краской, и серый бетонный пол могли бы давить, но не давили. Все потому, что я просто не замечал этой тесноты. Этих условий, в которые попал.
Я думал. Размышлял. А еще ждал. И сегодня я понял, что дождался.
Когда замок тяжелой железной двери щелкнул и она со скрипом отворилась, я увидел в проеме двоих человек.
Это был Наливкин. Он тихо разговаривал о чем-то с караульным.
Наливкин выглядел уставшим. А еще раздражительным.
— Да знаю. Знаю я, что время у меня ограничено, — отмахнулся он, — пропускай уже давай, сержант.
Сержант-караульный вытянулся по струнке. Отдал майору честь. Но последний, казалось, даже и не заметил этого. Он вошел в камеру. Дверь за ним немедленно затворили.
Наливкин уставился на меня.
— Привет, Саша, — сказал он тихо.
— Здравия желаю, товарищ майор.
Наливкин осмотрелся.
— Да, так себе конуру тебе подсунули. Тут не разгуляешься, а?
— Не жалуюсь.
Наливкин вздохнул.
— М-да. Жаловаться не приходится.
Он прошел ко мне. Сел рядом, на узкую лавку. Лавка была сделана так, что даже сидеть на ней было страшно неудобно. Наливкин сразу это почувствовал. Поерзал, стараясь устроиться получше. А я к такому неудобству уже привык за эти дни.
— Я смотрю, ты не слишком удивлен моему приходу.
— Я ждал, что ко мне придет кто-нибудь из КГБ или, может быть, ГРУ. Ну или снова припрется кто-нибудь из особого отдела.
— Но приперся я, — хмыкнул Наливкин.
— И я этому рад, товарищ майор, — сказал я со скромной улыбкой.
Мы помолчали полминутки.
— Я тут не просто так, — сказал Наливкин. — Пришел тебя допросить…
Он ухмыльнулся.
— «С санкции особого отдела». Еле добился от начальства, чтобы к тебе пробраться. Там сейчас, после Шамабада, черт-те че творится. Заваруха такая, что про тебя, кажется, все и забыли.
— Судя по тому, что ко мне тут капитан Рюмшин каждый день ходит, никто ничего не забывал, — ответил я.
Наливкин пожал плечами.
— Какие новости? — спросил я. — Ведь вы пришли, чтобы рассказать мне, что творится вокруг всей той заварухи, не так ли?
— Так точно, — Наливкин кивнул. — И, как я уже сказал, творится там черт-те че.
Не ответив, я только взглянул на майора.
Тот оглянулся на тяжелую дверь. Потом начал, понизив голос:
— ПВ, ГРУ и КГБ сцепились так, что не раздерешь. Каждый тянет в свою сторону и договориться никак они не могут.
— Не поймут, кто прав, кто виноват? — спросил я.
— Гоняют фамилии по кругу. Да так, будто в горячую картошку играют. Отпихиваются, вину перекладывают, выясняют, кто сильнее провинился, — Наливкин вздохнул. — Ситуация, скажем прямо, критическая.
Он глянул на меня. Взгляд майора был мрачным и полным тревоги.
— Дело идет к тому, — продолжил он, — что и тебя, и еще нескольких людей с Шамабада, тех, кого посчитали самыми активными зачинщиками, ждет трибунал.
— Как там ребята с Шамабада, товарищ майор? Есть новости?
— Есть, — на выдохе произнес Наливкин. — Большую часть старослужащих разоружили. Службу фактически несет усиление — два отделения из резервной заставы отряда. Старшину Черепанова, старшего сержанта Нарыва и еще нескольких солдат — арестовали.
Я покивал.
— Видал и Нарыва, и Уткина. Нас уже третий день вместе муштруют. Но разговаривать не дают.
— Ну вот, — вздохнул Наливкин.
— Я так понимаю, — кисловато начал я, — мы сейчас — определенный предмет торга между ведомствами. Не так ли?
— Так, Саша. Именно так.
— Ну и что начальство говорит? Какова общая обстановка?
Наливкин снова зыркнул на дверь. Потом заговорщически подался вперед и заговорил полушепотом:
— Погранвойска стоят на своем. Начальник округа рвет и мечет, не хочет трибунала над целой заставой. Не хочет широкой огласки. Такой скандал ему не нужен. Он обвиняет ГРУ в том, что они совершили серьезную ошибку, решив провести операцию «Ловец Теней». Что таким образом подвергли опасности охрану границы, — Наливкин стал еще мрачнее. — ПВ требуют головы офицеров ГРУ, что участвовали в операции. Требуют, чтобы их отправили под трибунал. Вроде как по их вине осуществление охраны госграницы было ослаблено. ПВ усматривает в этом состав преступления. Чуть ли не диверсию.
— И в общем и целом они правы, — покивал я. — Но одна только моральная правота — слабый козырь в этом деле.
— И верно, — согласился Наливкин. — Слабый.
— А что остальные?
— ГРУ готовы пойти на то, чтобы разменять участников операции. Чтобы отправить тех двух капитанов, что были у вас на заставе, под трибунал.
— Но?
— Но взамен, — продолжил Наливкин горько, — ГРУ требует судить тебя как виновного в разжигании мятежа. У них на руках карты покрепче — Тарик Хан и Зия. То есть — они считают, что «Ловец Теней» прошел успешно. Цели операции достигнуты. И конечно же, им совершенно невыгодна огласка фактов. Огласка того, что их «Ловец» провалился, а ты сделал за них всю главную работу.
— Дайте угадаю. Операция была низовой инициативой. О ней в Москве не знали?
— Совершенно верно, — сказал Наливкин. — Главное для ГРУ — замолчать свою неудачу. Представить все так, будто бы они добились успеха. В том числе и Москве.
— На чужом горбу, — ухмыльнулся я.
— И это тоже неважно.
На самом деле конкретно в вопросе «важно или не важно» я с Наливкиным не был согласен. И скоро я расскажу ему почему.
— КГБ тоже имеет в этом деле личные интересы, — продолжил Наливкин. — Но ведомство пытается подтолкнуть остальных к компромиссу. Для них главное — не допустить скандала и громкого судебного процесса. А кто окажется в итоге виноватым, для комитета уже не так важно.
— И выходит, — разулыбался я, — что ПВ хочет «головы» офицеров разведки, ГРУ хочет мою «голову», а КГБ пытается все это почище замять.
— В общем и целом, — согласился Наливкин. — И выходит, что все в тупике. ГРУ угрожает погранвойскам трибуналом для всех, кто участвовал в мятеже. ПВ грозятся, что раздуют скандал с неудачным «Ловцом Теней» до самой Москвы в отместку разведке. А КГБ не знает, как привести оба ведомства к компромиссу.
Майор КГБ вздохнул. Потом достал из кармана кителя платочек, протер им взмокший лоб.
— Душно у тебя тут. Сил нет никаких… — посетовал он.
— И тут душно, — согласился я. — И там, у вас, тоже душно…
— Это точно… — вздохнул Наливкин. — И честно? Я ума не приложу, как весь этот… пучок противоречий развязать. Все уперлись… Как бараны…
— Как я и думал, — начал я, — все ведомства боятся огласки произошедшего. Никому не нужно, чтобы все всплыло наружу: и про мятеж на заставе, и про безалаберность низовой инициативы ГРУ.
— Да. Но толку-то от этого? — пожал плечами Наливкин.
— А толк может быть, — улыбнулся я ему.
Майор скептически приподнял бровь.
— О чем это ты?
Огласка — это их общая ахиллесова пята. Вот о чем.
— И что?
— А то, что в этой игре есть и четвертая сторона, — улыбнулся я.
— Что?
— Мы. Те, кто участвовал в мятеже и событиях на территории Афганистана. Я, вы, товарищ майор, парни с Шамабада, даже Зия. — Вот кто четвертая сторона.
— Что? — повторил Наливкин, но теперь с полнейшим непониманием в голосе.
— Зию уже вывезли из отряда?
— Насколько я знаю, еще нет, — ответил Наливкин.
— Хорошо. Смотрите, майор, — продолжил я. — Чего больше всего боится разведка?
— Огласки.
— Они боятся огласки.
— Что ты задумал, Саша? — нахмурился Наливкин. — Причем тут Зия? Причем тут все это? Как ты хочешь выкрутиться из всей этой ситуации при помощи Зии?
— Я, может, и никак, — покачал я головой. — Но вытянуть из этой ямы погранцов с Шамабада вполне возможно.
— Как?
— Слушайте, — я подался ближе к Наливкину. — ГРУ нужны козлы отпущения? И более того, они готовы возложить эту роль на своих же?