— Бандиты бесчинствуют. Беспорядки творятся. Старейшина, вроде как, кого-то даже судит под душманскими автоматами. В общем — ад и Израиль.
Я глянул на Мариам.
Девушка лежала рядом с отцом. Она обняла его голову и нежно гладила по волосам. Абдула что-то шептал ей на пушту.
— Ефим проник в указанный Зией дом. Мы пытались найти там тебя и Тарика, — Наливкин сглотнул. — Когда не нашли, пытались выведать у местных, живы ли вы. Но нам сказали, что вы ушли.
— Причем эффектно, — обернувшись, разулыбался Ефим Маслов. — Целое партсобрание ты им устроил. Вождь революции, блин.
Я поджал губы, задумался, взглянув на Абдулу и его детей.
— И что теперь? — спросил я.
— Теперь все, — пожал плечами Наливкин. — Уходим. Малинин уже вызвал машину. Будет ждать нас на выходе из ущелья.
— Сколько у тебя людей, товарищ майор? — спросил я Наливкина.
Командир Каскада нахмурился.
— Пятнадцать человек. А что?
— Как с патронами?
— Перезарядились, — буркнул он, явно что-то подозревая. И это что-то ему совсем не нравилось.
— Хорошо, — кивнул я. — Тогда, товарищ майор, нам нужно вернуться в кишлак.
Глава 2
В пещерке повисла тишина. Зия уставился на меня тяжелым свинцовым взглядом. Наливкин несколько вопросительно приподнял бровь. Даже Тарик Хан медленно поднял голову, когда услышал мои слова.
Парни, дежурящие у входа в пещеру, обернулись. Уставились на меня.
Видно было, что всех мои слова привели в замешательство. Но если по лицам бойцов и командиров было видно, что им явно не очень понравилась такая идея, то Мариам и Карим взглянули на меня с радостным удивлением.
— В кишлак? Зачем? — спросил Наливкин.
— Видишь этих людей, — сказал я, кивнув на Мариам, Абдулу и Карима. — Если бы не они, мне пришлось бы туже. Девушка ухаживала за мной. Помогла выйти из кишлака, когда местный старейшина пытался воспользоваться нашей слабостью и продать главарю бандитов.
Я посмотрел на Мариам. Девушка широко раскрыла глаза. Но увидев, как я смотрю на нее, она тут же спрятала взгляд. Даже в тени пещеры я смог заметить, как от смущения побронзовели ее щеки.
— И теперь выходит, что ее семья оказалась без дома. Без хозяйства. Пока в кишлаке балуют бандиты, туда им не вернуться. А больше идти им и некуда.
Лицо Карима, слушавшего все это, стало настолько удивленным, что он даже раскрыл рот, чтобы что-то сказать. Да только не проронил ни слова.
— Вот видишь, сын, — начал вдруг Абдула слабым, болезненным голосом. — От шурави я всегда слышал только хорошие слова. Только хорошее получал. А ты мне не верил…
Мальчик будто бы вздрогнул от слов своего отца, обернулся к нему, но снова не решился ничего сказать.
— Если б не Мариам, которая смело пошла за мной к толпе, понимая, чем ей это грозит, — продолжил я, — местные бы меня растерзали. Но она смело стала рядом и перевела им все, что я хотел сказать тем пуштунам.
Наливкин переглянулся сначала с Ефимом Масловым, а потом и с огромным бородатым Зией.
— Значит, — начал Зия хрипловато, — ты предлагаешь нам идти в кишлак, чтобы выбить оттуда душманов?
— И арестовать местного старейшину, который с ними якшается. Да.
Зия неприятно искривил губы. И даже как-то инстинктивно отстранился — выпрямился на камне, демонстрируя этим всю неприязнь к моей идее.
— Если ты хочешь завоевать женщину, молодой шурави, — улыбнулся он кисловато, — то такой шаг не самый осмотрительный с твоей стороны.
Я подался к Зие. Заглянул ему в его маленькие, окутанные сетью глубоких морщинок глаза.
— Я видел, как ты дрался там, на берегу Пянджа, Пакистанец, — сказал я. — Ты дрался как зверь.
— Идет война, — Зия помрачнел лицом. — А на войне все дерутся как звери, молодой шурави.
— Это правда, — я кивнул. — Тем важнее оставаться человеком.
Зия несколько мгновений таращился на меня удивленным взглядом. А потом вдруг рассмеялся. Хрипло, гортанно, негромко.
— Ты идеалист, маленький шурави, — сказал он, отсмеявшись. — Ну ничего. Ты молод. Война быстро выбьет из тебя такие мысли. Так же быстро, как выбила из меня. И, я буду уверен, так же быстро, как из майора Наливкина.
С этими словами Зия глянул на командира «Каскада». Тот помрачнел, сидя у влажной стены и держа на коленях автомат. Наливкин смотрел куда-то в землю. Потом, когда почувствовал на себе взгляд Пакистанца, его собственный скакнул на Зию. Наливкин ничего не ответил.
— Сейчас самое главное — боевая задача, — сказал Зия. — А задача такая — доставить командира Призраков на советскую территорию. Ну и тебя вместе с ним, молодой шурави. Будь ты командир, может быть, солдаты тебя и послушали. Но даже тогда такой приказ показался бы им не самым удачным.
— Идеалист, — хмыкнул я, немного погодя. — Тут нет никакого идеализма, пакистанец. Только прагматизм.
— Вот как? — Зия хмыкнул.
— Войны имеют свойство заканчиваться. А люди, которые отдали себя войне целиком и полностью, становятся пустыми, когда войны нет.
— Да ты у нас молодой философ, маленький шурави, — насмешливо улыбнулся Зия.
— Потому так важно оставаться человеком, — я проигнорировал слова огромного пакистанца, — чтобы даже когда все кончится, сохранить себе душу. А еще научиться другому делу, не связанному с войной.
— Слушать тебя интересно, молодой шурави, — смех Зии снова нарушил почти полную тишину, загустевшую в пещерке, когда я закончил, — но нам нужно возвращаться на советскую территорию.
— Ты поймешь, о чем я говорю, — сказал я, — поймешь, когда война кончится, и некому больше будет ставить тебе приказы.
На лицо Зии пала тень. Он нахмурился.
— А чтобы чувствовать себя человеком, — я глянул на Мариам, — нужно уметь оставаться благодарным даже под пулями.
Оставаться человеком, в полном смысле этого слова, всегда тяжело — и на войне, и в мирной жизни.
Мне всегда казалось, что каждому новому поколению все сложнее дается эта, кажущаяся на первый взгляд, простая задача. Тогда, в прошлой жизни, будучи еще молодым, зеленым бойцом, я даже не задумывался о подобном.
И только потом, когда афган кончился, когда мы вернулись в страну, которой больше не было, я видел, что бывает с людьми, которые отдали себя, свою человечность той войне.
Видел, как под гнетом страшных воспоминаний, под гнетом девяностых, бушующих в новой России, они разлагались. Кто-то стал бандитом, в прямом смысле этого слова. Кто-то спился и погиб под забором. Кто-то скололся наркотой.
Но были и немало тех, кто пережил эти времена. Кто с достоинством проживал свою жизнь даже тогда, когда вокруг царила разруха.
И тогда, еще совсем молодой человек по имени Паша Селихов задумался — в чем между ними разница?
И те, и другие пережили ужасы войны. И тех, и других окружал дикий, новый мир капитализма, такой чуждый советскому человеку. Но одни погибли или оскотинились. Другие остались людьми.
Сначала я думал, что дело просто в том, что одни были сильны, а другие — нет. Это был простой ответ. Ответ из таких, какие всегда ищет молодой ум, чтобы объяснить себе мир, который его окружает.
Но далеко не всегда самый простой ответ — верный.
И только потом, с течением долгих лет, когда большая часть моей жизни уже осталась в прошлом, я сформулировал для себя ответ.
Я наблюдал за моими знакомыми, наблюдал за сослуживцами. Наблюдал за тем, как складывалась у них жизнь. За их взлетами и падениями. За тем, к какому итогу они пришли в конце концов.
И многие из них подтвердили мой собственный жизненный опыт: удовлетворенными собственной жизнью остались те, кто был верен себе. Те, кто не предавал собственных принципов, воззрений и моральных ориентиров. Те, кто оставался людьми, что бы им это ни стоило.
А я всегда считал — чтобы в полном смысле оставаться Человеком, нужно уметь быть благодарным. И я был благодарен Мариам за то, что она рисковала жизнью, чтобы помочь мне вывести Хана из кишлака. И теперь я считал своим долгом помочь и ей тоже.
Зия проследил мой взгляд. Тоже посмотрел на девушку. Мариам в ответ скуксилась. Я понимал — она побаивалась этого Зию. Этого диковатого с виду пожилого мужчину.
— Ты хочешь помочь девчонке, — сказал Зия. — Это можно было бы понять, если бы перед нами не стояла определенная боевая задача.
— Я должен помочь ей вернуться домой. И сделать так, чтобы этот дом стал безопасным, — ответил я.
Зия ехидно разулыбался.
— Ты же понимаешь, что никто не согласится тащить всю группу в кишлак, чтобы выбить оттуда бандитов. Старик… — он кивнул на Абдулу, — старик не выдержит такого перехода. Ему нужна медицинская помощь. Да и нашему другу Тарику не стоит давать лишний шанс улизнуть от нас.
Зия встретился с Тариком взглядами. В глазах Хана блеснули ненависть и презрение. Кажется, Зию это забавляло. Потому что он удивительно по-доброму, почти по-дружески улыбнулся предводителю Призраков.
— Я знаю, — сказал я, а потом обвел всех присутствующих взглядом. — Потому мне нужны пятеро добровольцев. Остальные пусть продолжат задание.
— Какой деловой, — рассмеялся Зия. — Помнится мне, командир у нас есть майор Наливкин. Он решает, как будет работать его отряд. Ведь так, товарищ майор?
— Так, — буркнул Наливкин.
Обычно веселый и лихой Наливкин был сейчас чернее тучи. Видимо, он размышлял о моих словах. О том, как же ему поступить.
Тогда я молча посмотрел на майора. Тот — на меня.
— Звада, — сказал вдруг Наливкин.
Звада, следивший за обстановкой на улице, обернулся.
— Я.
— Маякни остальным, пусть поднимаются к пещере. Нужно пять добровольцев, чтобы вернуться в Кундак.
Зия нахмурился.
— Товарищ майор. Ладно молодой шурави — он человек молодой, горячий. Но ты-то, товарищ майор? Ты-то?
— Я знаю старшего сержанта Селихова несколько больше твоего, борода, — проговорил Наливкин негромко.
Голос его звучал нетипично. Не было в нем обычной залихватской звонкости, с которой майор шутил или отдавал приказания. Теперь звучал он хрипловато, низко. Звучал, как голос человека, принявшего неприятное решение по долгу службы. Или по зову совести.