Муха поджал губы. Похолодевшим голосом сказал:
— Очень хорошо, что ты понял. Значит, должен понимать и свое шаткое положение во взводе.
Я промолчал, хотя и Муха и его замкомвзвода, видимо, ждали от меня какого-то ответа. Когда он не последовал, вновь начал Муха:
— Я неплохо ознакомился с твоим личным делом, Селихов. Должен сказать, что ты показывал себя как надо: и захват высокопоставленных душманских командиров, и защита заставы от душманского вторжения, и совместная работа с «Каскадом». Но знаешь что? Сейчас, после того, что ты учудил на Шамабаде, этого мало, чтобы я мог тебе доверять. А здесь, в разведке, я должен быть уверен в том, что каждый солдат выполнит мой приказ как следует.
— Раз уж так, вы могли бы выступить строго против моего зачисления в разведвзвод, — пожал плечами я. — Я наслышан о вас. Знаю, что у начотряда вы на хорошем счету. Ваше мнение имело бы вес.
— И я выступил против, — помолчав немного, сказал Муха. — Знаешь, что хотел сделать Давыдов? Он хотел поставить тебя на должность замкомвзвода…
Муха кивнул на своего нынешнего зама.
— … но к тому времени у меня уже был нормальный кандидат. Вот, знакомься, это Дима Волков.
— Будем знакомы, товарищ Селихов, — высоковатым, бархатным голосом проговорил замкомвзвода Волков и поправил панаму.
Непонятно, был ли этот несколько издевательский жест намеренным, или же просто панама неудобно села на голову зама. Учитывая, что он прекрасно носил ее, не поправляя все это время, я пришел к выводу, что тут больше подходил первый вариант.
— Вы взяли товарища Волкова на эту должность, потому что он отвечает всем вашим требованиям? Или же не хотели держать рядом старшего сержанта с такой скандальной репутацией как у меня? — спросил я с некоторым ехидством.
При этом смотрел я не на Муху, а на Волкова. И моя иголка попала куда надо — мерзковатая ухмылочка немедленно слетела с лица зама. Он даже нахмурился. Разозлился ли замкомвзвода или обиделся, по его слащавенькому лицу сказать было сложно.
— Об этом я тебе не должен отчитываться, Селихов, — сказал Муха еще более холодно.
— Виноват, — ответил я без особого энтузиазма.
Муха устало вздохнул. Выпрямился на табуретке и опер руку о бедро.
— Я читал несколько твоих характеристик, что дали мне о тебе офицеры из отряда. А вернее — четыре. От твоего бывшего начальника, старшего лейтенанта Тарана, от начальника отряда Давыдова, а также еще две, написанные по личной инициативе офицеров, от майора Наливкина и капитана особого отдела Шарипова. Все они положительные, — Муха сощурил глаза, — преимущественно положительные. Но кое-что в них меня смутило. Например вот.
Муха взял тетрадный листок и принялся зачитывать слова:
— «Старший сержант Селихов склонен к независимости и самостоятельности во время выполнения боевой задачи», — или вот.
Он отложил бумажку и взял другую, стал читать:
— «Селихов достаточно независим. Как в повседневной жизни, так и в бою демонстрирует самостоятельность. Открыто выражает свое мнение офицерам».
И снова старлей взял другую бумажку. А потом прочел так, словно бы это были последние слова приговора:
«Склонен к обсуждению приказов. Открыто входит в спор с вышестоящими по званию».
После этого Муха отложил и эту бумажку. Посмотрел на меня с суровой мрачностью во взгляде.
— Я думаю, такие качества характера и привели тебя к тому инциденту на Шамабаде, Селихов. Ты простой солдат, пусть и талантливый. И твои собственные успехи застили тебе глаза настолько, что ты возомнил себя чуть ли не офицером.
Я одарил Муху не менее суровым взглядом. Да таким, что даже заставил старлея приподнять одну бровь.
— Ты что-то хочешь мне сказать, старший сержант?
— Хочу сказать, что вижу в вас склонность к поспешным выводам, а еще определенную узость мышления. Хотя, скорее всего, она обоснована недостатком информации. Вы ведь не знаете, что случилось на Шамабаде, так? Не в курсе про операцию «Ловец Теней»?
— Ты чего себе позволяешь, Селихов? — вклинился Волков, — ты с офицером, вообще-то, говоришь, а не абы с кем! Немедленно извинись и…
Муха поднял руку в останавливающем жесте, и Волков немедленно замолчал. Сконфузившись, он ссутулил плечи и сделал вид, что заинтересовался какой-то грязью на собственном столе.
Тем временем старлей мрачно нахмурился. Посмотрел на меня исподлобья. Но ничего не ответил.
— И все же, — продолжил я, — как офицера я вас понимаю. Вы расцениваете все то, что мне пришлось сделать на заставе, как чуть ли не оскорбление всего офицерского сословия, если можно так выразиться. И все же вы должны понимать, что иногда приходится делать то, что должно, а не то, что от тебя ожидает начальство.
Муха снова подался вперед, снова положил голову на руки, но теперь задумчиво закрыл ладонями нижнюю часть лица. Глаза его на миг остекленели. Остекленели так, будто бы слайды воспоминаний сейчас проигрывались в мозгу старшего лейтенанта.
— Значит, ты считаешь, что тогда, на Шамабаде, поступил правильно? — спросил он наконец.
— Несомненно.
— И не считаешь себя виноватым?
— Нет. Не считаю. Но знаю, что за правильные поступки иногда приходится платить.
Муха вздохнул. А потом потер свой шрам над бровью.
Такая реакция Мухи явно обеспокоила Волкова. Тот принялся бросать нервные взгляды то на меня, то в спину старлею. Он ожидал, что командир взвода позвал меня, чтобы отчихвостить, чтобы сообщить, что после того, что мне пришлось сделать на Шамабаде, я буду изгоем в его взводе. Что мне не стоит рассчитывать на доверие командования, а надо сидеть тише воды, ниже травы.
Да только Муха повел себя совершенно не так, как ожидал от него Волков.
— Что ж… Действительно… — бросил Муха неопределенно. — И все же, Селихов, спешу тебе сообщить вот что: мне во взводе герои не нужны. Мне нужны разведчики, солдаты, четко выполняющие поручения и столь же четко знающие, когда и в какой степени им надо проявлять инициативу. Мы все работаем как единый, слаженный организм. И мозг этого организма — я и только я. Излишней самодеятельности у нас нет места. Ясно?
— Скажите, — внезапно для Мухи бросил я. — Почему к вам перевели новое пополнение?
Этот вопрос явно застал Муху врасплох. Я заметил, как на одну-единственную долю секунды он замер без движения. Старлей явно привык скрывать свои эмоции, но тут легкая тень удивления появилась на его лице. Впрочем, она сразу исчезла.
— Это не твое дело, Селихов, — проговорил он хрипловатым, угрожающим голосом.
В КП повисла гнетущая, усугубляемая густым воздухом тишина.
— Виноват, товарищ старший лейтенант, — буднично пожал я плечами.
Помолчав еще несколько мгновений, Муха продолжил, будто бы и не было моего, несомненно задевшего старлея за живое вопроса:
— Через два дня выдвигаемся выполнять боевую задачу. Нам предстоит рейд к кишлаку Айвадж, в пределах зоны ответственности первой заставы мангруппы. До того времени взвод будет активно готовиться к рейду. Помимо полит и топографической подготовки предполагается огневая и тактическая. Твоя задача на ближайшие два дня — составить из новичков более-менее боеспособное отделение, которое не доставит проблем. Вопросы?
— Вопросов нет, товарищ старший лейтенант, — сказал я.
Муха немного помолчал, изучая меня своим пристальным взглядом. Потом ответил:
— Тогда все. Свободен.
Я сделал «смирно», отдал честь, а потом обернулся и пошел на выход. У пустого проема, что вел на узкую, бегущую наверх лестницу, я замер. Снова посмотрел на Муху.
— Разрешите высказаться, товарищ старший лейтенант.
Муха и Волков, уже тихо, в полголоса переговаривавшиеся о чем-то, вдруг замерли. Их внимание обратилось ко мне.
— Разрешаю, — после недолгого раздумья бросил Муха. Правда, сделал это совсем уж нехотя.
Да только, такой его тон меня ни капли не смутил.
— Вы зря пытаетесь контролировать все сам, товарищ старший лейтенант. В конце концов, вы — это не весь разведвзвод, а всего лишь его командир.
Волков возмущенно раскрыл рот и замотал головой, глядя то на меня, то на Муху. Я ожидал, что старший лейтенант как-то ответит мне. Бросит что-нибудь в духе: «Мой взвод — мои правила». Но он, к удивлению, которого я не выдал, не сказал ничего подобного. И в этом я увидел определенную надежду.
Он только взял какую-то карту, всмотрелся в нее и терпеливо ответил:
— Ты свободен, товарищ старший сержант.
— Есть.
Я вошел на темную узкую лестницу. Мои шаги гулким эхом прокатывались по ее невысоким сводам.
«Ответственность тебя сожрет, мальчик, — подумал я при этом, — слишком много ее обрушилось на твои молодые плечи. И единственный способ этого избежать — довериться своим собственным бойцам. Начать полагаться на тех, кто станет для тебя наиболее надежным товарищем. Ну ничего. Ты обязательно поймешь эту простую истину. Причем очень скоро».
Ранним утром следующего дня я выгнал взвод на занятия.
Старлей и его зам со своими парнями — первым и вторым разведывательными отделениями — тоже готовились провести тренировку по огневой подготовке.
Муха рассказал мне, где нам заниматься. Местом проведения стрельб оказалось пересохшее русло древней реки, протянувшееся метрах в пятистах от крепости, под террасами сельскохозяйственных полей.
Русло было достаточно удобным: высокие берега и поворот русла помогали отработать стрельбу метров до ста, а песчаное дно с редкими валунами и набросанными там и сям препятствиями в виде деревянных паддонов и старых железных бочек неплохо имитировали разные виды укрытий.
Наш импровизированный «полигон» расположился достаточно далеко от крепости, чтобы нам никто не помешал. Однако он все еще находился в пределах периметра, за постами часовых нарядов, что стерегли подходы к крепости.
Огневую подготовку мы должны были отрабатывать преимущественно по консервным банкам, которые нужно было надевать на деревянные колья. Также в нашем распоряжении было несколько грудных фигур.