— Не ною я. Как есть говорю.
— Рот открываешь? Открываешь. Жалуешься? Жалуешься. Значит ноешь!
— Вот это ты ныть будешь, когда у тебя от тушенки печень станет жирная! — Обиженно фыркнул ему Бычка.
— Гороховый концентрат, — заумничал Пчеловеев, — имеет сомнительную питательную ценность и вызывает метеоризмы. А также другие проблемы с пищеварением. А тушенка — это классика. Чистый белок и жир. То что надо при высоких физических нагрузках.
— Да замолчи ты… — снова пробурчал Бычка. — И у тебя печень жирная станет! Вот увидишь!
— При такой активности, как у нас, — не станет, — в тоне Пчеловеева появились менторские нотки.
— Станет станет.
— А мне макароны по-флотски нравятся, — вклинился вдруг мечтательный Сережа Матавой. — Как нам в учебке давали. С дому приехал, думал — ну что за дрянь? А сейчас бы я такого добра целый тазик слопал!
— Мечтай, зеленый, — рассмеялся ему Бычка.
— М-да… — Пчеловеев вздохнул. — Сейчас перед тобой, паря, стоит дилемма — метеоризмы или жирная печень. Вот ты что выберишь? А? Матавой?
Несмотря на то что в тоне и вопросе Пчеловеева чувствовалась явная издевка, благоразумный Сергей пропустил ее мимо ушей.
— Я бы сгущенки навернул.
Старики грянули дружным «О-о-о-о».
— Ну эт ты, паря, погорячился! — Рассмеялся Бычка. — Сгущенки ему подавай!
— Не по чину тебе щас такое. Ой не по чину, — ехидно улыбнулся Матавому Звягинцев.
Спор развивался стремительно и имел хоть и грубоватый тон, но почти что академический характер. Во всяком случае, велся с достойным академиков рвением. Очень быстро выделилась фракция «гороховиков» — это Матавой, поколебавшись немного, примкнул к Бычке. А потом образовалась оппозиция в виде «тушеночников», причем самым главным аргументом состоявших в ней Звягинцева и Пчеловеева стала бесконечная апелляция к метеоризму, который, де, так хорошо всем продемонстрировал Бычка нынче ночью.
В конце концов дискуссия мне надоела, и я пресек ее на корню, посоветовав всем нажраться пыли:
— Она низкокалорийная, — обернулся я к бойцам. — С ней вам ни метеоризм, ни жирная печень не грозят.
Некоторое время мы ехали спокойно. Внимательно наблюдали за тылом и флангами. Я, примостившись возле башенки, поглядывал в бинокль. Осматривал переднюю полусферу.
Внезапно впереди, примерно в полукилометре от нашей текущей позиции, я рассмотрел одинокого ишака, гулявшего бесхозным. Несмотря на это, он, тем не менее, нес на себе какую-то поклажу. И ее с такого расстояния рассмотреть было решительно невозможно.
— Ветер первый, как слышно? — вышел я на связь с командирской машиной. — Вижу ишака впереди. Справа от дороги, метров четыреста, как слышно, прием.
В гарнитуре радиостанции несколько мгновений шумела статика. Потом раздался голос Мухи:
— Ветер три, вижу его. Всем отделениям замедлить ход. Возможно мины впереди. Повторяю: возможно мины впереди. Как поняли?
— Ветер три, — отозвался я, — понял.
— Ветер два, — в радиоэфире появился голос Волкова. — Вас понял, Ветер один. Идем тише.
Я перелез через башенку к люку мехвода. К этому времени первая и вторая машина уже поехали тише. Я постучал по броне. Заглянул в люк. Оттуда на меня посмотрела чумазая и страшно потная физиономия Махоркина в шлемофоне.
— Тише езжай! Впереди могут быть мины!
— Понял!
— Противник справа! — Раздался вдруг оглушительный крик Сережи Матавого.
Я тут же оглянулся. Все бойцы вспохватились. Вскинули автоматы, стараясь высмотреть неожиданного противника. Я полез к ним.
— Там в кустах! — крикнул снова Серый.
— Где⁈ — отозвался Бычка. — Не вижу!
Матавой вдруг вздрогнул, и я понял — сейчас он будет стрелять. Я тут же положил руку ему на ствольную коробку автомата.
— Тихо, Сережа, — Потом обратился к остальным: — слушай мою команду: всем спешиться!
Машина ехала медленно, и бойцы прямо на ходу стали прыгать на землю, залегать по обе стороны бронетранспортера. Я уже был у лючка мехвода.
— Стоп! Останавливай!
Глаза Махоркина яркими пятнами мелькнули на чумазом лице, когда он посмотрел на меня, а потом БТР остановился.
Я спрыгнул с брони и тут же залег рядом с Васей.
— Что ты видел⁈
— Там, метров сто пятьдесят от нас! Видишь кусты? — проговорил он, напряженно стискивая пистолетную рукоять автомата. — Там кто-то есть! Кто-то двигается!
— Ветер три! — в гарнитуре захрипел голос Мухи после того, как остальные бронемашины остановились, а бойцы тоже поспешились на землю. — Что у вас за возня? Что произошло?
— Кто-то шарится в кустах. Справа от дороги, метров сто пятьдесят, прием, — доложил я.
Некоторое время в эфире было тихо. Потом снова заговорил Муха:
— Вижу движение. Возможно минер. Помнишь ишака, Селихов? Может быть, это его. Душманы платят местным, чтоб те мины по дорогам раскидывали. Надо проверить. Прием.
— Вас понял, товарищ старший лейтенант, — ответил я. — Сейчас проверим. Конец связи.
Я достал бинокль. Уставился на кусты. Это были плотные можжевеловые заросли, росшие посреди степи. И действительно, один из кустарников в середине странно подрагивал. Так, будто внутри или за ним кто-то прятался.
Я сориентировался быстро:
— Звягинцев, со мной пойдешь. Бычка, у тебя пулемет. Будешь прикрывать.
— Есть!
— Есть!
— Если тот, кто там сидит, попытается сбежать — открыть огонь. Все, пошли.
Мы со Звягинцевым почти синхронно подскочили. Сгорбленные, короткими перебежками стали подбираться к кустам. Когда подошли метров на десять, кусты затихли. Тот, кто был внутри, притаился.
— Ты заходишь слева, — приказал я стоящему за мной на колене Звягинцеву, — я справа. Пошли.
Так мы и сделали. Я приблизился к кустам и аккуратно, держа автомат наготове, принялся их обходить. Звягинцев делал точно то же самое с другой стороны.
Когда я оказался позади естественной преграды, то увидел… что там никого нет. А в следующее мгновение услышал злобное хрюканье, а за ним — не менее злобный мат. Спустя секунду в кустах дико зашуршало, и из них выскочил… дикобраз.
Зверюшка, гордо растопырив иглы, посеменила прочь, при этом изредка останавливаясь и как бы оглядываясь.
— Ветер первый, — вышел я на связь. — Отбой. Это был дикобраз. Повторяю: мы нашли дикобраза. Как слышно?
— Вас понял, Ветер три, — немного погодя ответил Муха. — Возвращайтесь к машине. Все равно пойдем медленнее. От греха подальше.
В следующую секунду кусты страшно затрещали. Из них, словно медведь из чащи, выбрался Звягинцев.
— Сука… Падла тупорылая… — выругался он и добавил матом.
Я подошел к нему. Звягинцев прихрамывал и осматривал свою ногу. В ней, пониже колена, торчали три иглы.
— Ты на кой черт поперся напрямик? — спросил я строго. — Я сказал — обходить.
— Да я думал… — Звягинцев ощупал ногу. Критически осмотрел иголки. — Думал, спугну того, кто там есть. Сам не заметил, как эта еж откормленный у меня под ногами оказался!
Я выдохнул. Потом схватил Звягинцева за ворот и притянул к себе. Да так, что рядовой потерял панаму. В его взгляде на миг мелькнул страх, но потом он зло нахмурился.
— Раз у самого ума нету, — сказал я, — делай что сказано. Понял?
Звягинцев отвел глаза, отвернул лицо.
— Понял? — повторил я с нажимом.
— Понял…
— По форме.
— Так точно. Понял.
— Ну и хорошо, — я отпустил его, легонько оттолкнув. Указал ему на ноги: — иголки извлечь. Раны продезинфицировать. Дикобразы колючки свои собственным дерьмом мажут. Будет заражение — тебе ногу оттяпают.
Звягинцев побледнел. Сглотнул.
— Все, пойдем. За мной.
Мы добрались до БТРа. Все получили от Мухи приказ двигаться дальше. Взгромоздившись на броню, мы тронулись.
— Сука мля… — ругался Звягинцев и с трудом, шипя и кривясь, вытягивая заостренные колючки из ноги. — Падла тупорылая… Надо было его пристрелить…
— Да ты ему, видать, понравился! — смеялся над Звягинцевым Бычка. — Мож, это он тебя приметил! Подумал — самка! Только очень крупная и страшная!
— Иди к чертовой бабушке… — зло зашипел на него Звягинцев, когда извлек первую колючку. — Но вот!
Он бросил ею в Бычку.
— На тебе дерьма дикобразьего!
— Чего⁉ — отмахнулся тот.
Колючка отскочила от рукава Бычки и упала за борт, на дорогу.
— Того… Дикобразы свои колючки дерьмом мажут…
Бычка скривился от отвращения. Отряхнул предплечье.
— С-сука… — проговорил Звягинцев, когда закончил с колючками и полез в свою аптечку. — Антисептик где мой? Зараза… Потерялся, видать, когда у нас остановка была… Падла…
Я вздохнул.
— Щас, погодь.
Звягинцев уставился на меня. Взгляд его был несколько удивленным. Многие бы подумали — «да ладно, дикобраз. Еж-переросток и все тут!». А нет. Угроза заражения была реальной. А мне совсем не прельщало, чтоб к вечеру у одного из моих бойцов началась лихорадка. Тогда сразу пол-отделения небоеспособные станут. Придется Звягинцева быстро к первой заставе транспортировать. К фельдшеру.
Я поправил ремень своей аптечки. Переложил ее на колени и открыл. Достал флакончик с антисептиком. Кинул Звягинцеву.
— На вот. Обработай тщательно.
Тот, бурча себе что-то под нос, стал разворачивать и разрезать бинты из своей аптечки.
— Вернешь потом, — суховато добавил я.
Когда я уже хотел закрыть клапан шамабадской аптечки, что подарили мне парни, когда я уезжал с заставы, то замер. Замер, потому что среди туго скрученных бинтов, ИПП и пластинок с таблетками увидел… какой-то конверт.
Тут же на ум пришли слова Васи Уткина про какой-то секрет, что оставили мне парни. Кажется, это он и был…
Я медленно и аккуратно, чтобы не нарушить идеальной укладки медикаментов, потянулся за конвертом. Достал его. Конверт оказался совсем обычный, почтовый. Однако на нем не оказалось ни надписей, ни марок. Был он даже не запечатан, просто прикрыт.
— О… — вдруг сказал Серега, заинтересовавшись конвертом.