— Значит — «нет». Это ваш окончательный ответ? — Спросил Муха наконец.
Миронов кивнул и даже открыл рот, но я его опередил:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться.
Капитан агитотряда резко, но совершенно беззлобно цыкнул на меня.
— Разрешаю, — сказал он с некоторой ноткой удивления в голосе. — Но сначала, старший сержант, прошу, представьтесь. Я люблю сначала знакомиться с людьми, а потом уже выслушивать их вопросы.
— Старший сержант Александр Селихов.
Миронов вопросительно приподнял бровь.
— Селихов? Мне приходилось слышать это имя, — он разулыбался. — Тот самый Селихов? А я-то думаю… Почему ваше лицо кажется мне знакомым?
— В каком это смысле — «тот самый»? — Я пожал плечами.
— В самом прямом, — не снимая с лица улыбки, продолжал капитан. — Вы знали, что о вас выходила агитационная брошюра для пограничников и мотострелковых отделений?
Волков, услышав это, наградил меня холодным взглядом. Муха — равнодушным.
— Вернее, не только о вас, — продолжал Миронов. — Но вы фигурировали в ней как образец воинской доблести. Полагаю, там говорилось о том, как вы в одиночку захватили в плен высокопоставленного душманского командира. И о том, как несколько раз доблестно проявляли себя в бою. В брошюре даже была ваша фотография.
Капитан вздохнул.
— Правда, книжицу быстро сняли с печати. По каким причинам — мне неведомо. Но я всё равно рад познакомиться.
— Взаимно, — ответил я.
— Так что же вы хотели мне сказать, товарищ Селихов? — спросил капитан. — Или, может быть, вы хотели что-то спросить?
— Связан ли приход вашего отряда с неким бродячим проповедником по прозвищу Муаллим-и-Дин?
— Селихов… — Строго одёрнул меня Муха.
Но я не обратил внимания на его слова. Тогда старший лейтенант потянулся, чтобы схватить меня за рукав.
— Отставить, товарищ старший лейтенант, — сказал ему вдруг капитан Миронов.
Приказ прозвучал совершенно не строго и по тону походил на просьбу. И всё же Муха её выполнил.
Да только принялся сверлить меня суровым взглядом.
— Вы знаете больше, чем я думал, — сказал мне Миронов. — Да. Совершенно верно. Мы здесь, потому что в последние несколько недель серьёзным образом активизировалась антисоветская пропаганда в этих местах. Мой БАПО призван, в том числе, заниматься контрпропагандой.
— В таком случае, считаете ли вы, — продолжил я, — что в данном конкретном случае вы боретесь лишь с симптомами той опасной заразы, которую так удачно сеет Муаллим на и без того благодатной почве?
Миронов задумался.
Волков недоумённо смотрел то на Муху, то на меня, то на капитана. Муха, в свою очередь, зло зыркал в мою сторону. Даже Бледнов принялся внимательно следить за нашим с Мироновым разговором.
— Мы делаем то, что умеем лучше всего, — ответил наконец капитан.
— Мы тоже, — кивнул я. — И в наших силах найти и уничтожить источник пропаганды. Но для этого вы должны позволить нам пойти с вами.
— Рискованно, — отрицательно покачал головой капитан.
— Я знаю. Вы боитесь, что полыхнёт. Но пожар горит уже вовсю. И вы собираетесь тушить его из ведра, а мы, с вашей помощью, можем перекрыть кислород одному из очагов.
Миронов молчал, глядя на меня.
— Вы хотите спасти всех, я понимаю, — продолжил я. — Но мы знаем, что, уничтожив проповедника, спасём тех, кого ещё можно спасти. И наших, и местных. И их детей.
Я говорил с Мироновым на его языке. Языке закоренелого идеалиста. И судя по тому, что он задумался и не торопился отвечать, он меня услышал.
— Товарищ капитан, — вдруг подал голос Бледнов.
Все, кто был в землянке, тотчас же уставились на него. Никто не ожидал, что лейтенант подаст голос.
— Да, товарищ лейтенант? — Миронов в своей манере вопросительно приподнял бровь. — Что вы хотели?
— Я… Я думаю, — нерешительно продолжил замполит, — что вам нужно прислушаться к товарищу Селихову.
— Да? И почему же?
— Я считаю, Александр прав в своих суждениях. В кишлаке действительно есть те, кого ещё можно спасти, — уклончиво ответил замполит. — И если товарищ старший лейтенант Муха и его люди действительно способны на это, то вы должны помочь.
Миронов не отвечал. Только задумчиво посмотрел на Бледнова.
— Я служу тут давно, — продолжил Бледнов. — И да. Тут действительно полыхает. И с этим надо что-то делать.
Когда Бледнов докончил, в землянке стало тихо. Эта тишина, словно плотный, спёртый воздух, окутала всех нас. Усугубила гнетущий момент ожидания, что повис над нами, словно какая-то опасность.
Все ждали, что скажет капитан Миронов.
Глава 27
— Вам легко говорить такие решительные слова, — сказал Миронов наконец. — Но завтра утром вы не пойдете в кишлак. Я не хочу вас обидеть, товарищ Бледнов, но вы не будете шагать по тамышним дорогам и ждать пули в спину. А мы — да.
Капитан посмотрел на нас с Мухой и Волковым с какой-то тоскливой горечью во взгляде. Потом закончил:
— И мне кажется, что мы рискуем еще больше, если возьмем вас, дорогие товарищи, с собой.
— Я часто бываю в кишлаке, — вдруг сказал Бледнов. — Если позволите, могу пойти и завтра. Вместе с вами.
Миронов вопросительно глянул на замполита.
— Часто бываете? И что ж вы делаете там? Ведете агитацию?
Я заметил, что Бледнов явно растерялся. Потому что оживился. Зрачки его суетливо забегали, он кашлянул.
— Так точно, товарищ капитан. Агитацию. Но так, по-мелочи. Это моя чисто личная инициатива. Кому-то книжки раздаю. С кем другим поговорю. Поспрашиваю, как идут дела.
— И к вам относятся вполне дружелюбно? — В голосе капитана прозвучало явное сомнение.
— Меня там знают, — поспешил ответить Бледнов. — Знают, что рядом застава стоит. Потому и не трогают. Да и хожу я туда только днем. Стараюсь не соваться куда не просят.
Миронов снова задумался.
— Знаете, что я думаю, товарищ капитан? — спросил я.
Капитан, опустивший было взгляд, тут же посмотрел на меня.
— Вы можете нас не брать с собой. Можете взять. Решать вам. Но вот что я скажу: если мы пойдем вместе, у нас будет хоть и небольшой, но все же шанс узнать что-то про проповедника. Но с другой стороны, далеко необязательно, что наше отсутствие станет тем обстоятельством, которое убережет вас от местных. Если уж они решат напасть, то нападут. Повод у них теперь имеется в любом случае.
Миронов вздохнул. Он думал долго. Долго молчал. Потом, наконец, выдал:
— Ну что ж. В ваших словах, товарищ старший сержант, есть определенная логика. Прискорбная, но все же логика. Хорошо, — капитан хлопнул по колену. — Если вы настаиваете, я возьму вас.
Муха зыркнул на меня. Потом сказал капитану:
— Спасибо. Ваша помощь неоценима.
— Как раз-таки оценима, — улыбнулся Миронов. — У меня есть несколько условий. И если вы хотите пойти с нами, вам придется их выполнить.
Афганское солнце жарило как надо. В лагере ПЗ-1 было пыльно и шумно. В одной из землянок гудел генератор.
Несколько БТР въезжали через КПП на территорию заставы. Насколько я понял, это командир заставы вернулся из своего рейда.
Шагая через территорию, мы с Волковым и Мухой наблюдали за тем, как бойцы принялись спрыгивать с пыльной брони своих машин. Командир заставы — молодой, но матерый старлей, отрастивший себе на удивление густые усы, принялся раздавать указания.
— Без оружия? Идти без оружия? — пробурчал возмущенный Волков. — Да это глупость какая-то! Это все равно как в стан к врагу с голой жопой!
— У них есть отделение охраны, — сказал Муха. — Лучше чем ничего. Да и застава недалеко. Если что — сдюжим.
— А как же это его «сначала помощь потом допросы»? — снова возмутился Волков. — Он хочет, чтобы мы весь день помогали им разворачивать киноаппаратуру и раздавать гуманитарку! А когда же мы нашим делом займемся? Под вечер? Ночью? Когда нам любой проходящий мимо афганец может нож под ребро сунуть?
На это его возражение Муха не ответил.
— Кажется, нам сюда, — сказал я, указывая на шишигу с покрытым пологом тентом.
Машина стояла к нам задним бортом, и мы сразу увидели копашащегося у ее колес старшего сержанта.
Сержант был немолод. Это оказался мужчина лет тридцати пяти или сорока. Невысокий, худощавый, он носил помятую гимнастерку, брюки гражданского кроя и очень пыльные кирзачи.
А еще у него было обветренное, веселое и очень умное лицо, на котором красовались большие очки с толстыми линзами. Под ними я заметил хитроватые, немного насмешливые глаза.
Старший сержант, увидев, что к нему приближается офицер в нашей компании, выпрямился от деревянного ящика. Утер лоб рукавом.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — сказал он, показав желтоватые и кривоватые зубы в широкой, совершенно искренней улыбке. — И вам не хворать, братки! Значит, вы будете мне ассистировать на завтрашнем киносеансе?
Мы остановились под шишигой.
Несмотря на то, что старший сержант даже не думал отдавать офицеру честь, Муха не изменил хмурого выражения своего лица. Только сухо спросил:
— Как ваша фамилия?
— Ох! Да где ж мои манеры⁈ Извиняйте, товарищ старший лейтенант!
Мужчина торопливо отер грязноватые руки о не менее грязноватую гимнастерку. Без всякой задней мысли протянул Мухе пятерню.
— Сухарев я. Николай Палыч. Старшим водителем записан, а по-правде работаю тут за киномеханика. Киноаппаратуру туда-сюда катаю. Обслуживаю, если что не так. Кино ставлю.
Муха, несмотря на некоторое «понебратство» солдата, спокойно пожал ему руку. Волков помедлил, косясь на грязную ладонь. Но потом и он поздоровался.
— Я тут все один-один. Нету у меня помощников. А ящики-то тяжелые, — он протянул руку и мне, и я пожал его грубую, толстопалую пятерню. — А спина-то у меня не казенная. Вон, поручил мне командир проверить звуковые колонки.
Сухарев слегка пнул ящик, что лежал на земле.
— А они пылью, суки такие, забились. Нигде от этой афганской дряни не спастись. В любую щель пролезет! Ну я с горем пополам достал, почистил, проверил. Да только теперь другая беда — обратно их совать. А если уж вы мне подмагнете, так дело сподручней пойдет.