Ночи уже стояли на удивление промозглые и прохладные. Днем – пекло, а ночью – холодрыга. Его пятый этаж продувался через щели рассохшихся оконных рам и дверей. И вот открытие: батареи отопления имели место быть, висели на стенах, но парового отопления как такового по проекту вообще не предусматривалось. Туркестан ведь! Жара! И гарнизонная котельная отапливала казармы, а для пятиэтажек в городке подразумевалась только горячая вода. На самом деле и холодная вода выше второго этажа почти не поднималась – не хватало напора старенькой водокачки. Горячей воды не было вовсе.
Из-за вечной мерзлоты лишь две из трех комнат в квартире были обитаемы. В одной – Ромашкин и тараканы. В другой – семейство Карпенко и, наверное, тоже тараканы. Изредка к Никите приходил полосатый котяра. Не тот ли, что пуганул его на пороге «гадючника»? Вроде тот. Похож. Котяра с энтузиазмом охотился на тараканов, за что Никита простил ему вероломно сожранные сосиски. Запирал на ночь в комнате вместе с собой: охоться на здоровье, полосатик! Уж лучше мягкие «топы-топы» в темноте, чем насекомное шуршание.
Пришедшие багажом шмотки стояли в третьей, дальней комнате. Что-то распаковал, до чего-то руки не доходили. У него не доходили, а у кого-то дошли. Обнаружил, что один из ящиков вскрыт: крышка оторвана, но аккуратно приставлена обратно. Заглянул внутрь – пусто. А вроде должна быть картоха. Никак соседи подсуетились. Ругаться с ними? Дети голодные…
– Сосед! Сосе-ед! – позвали с кухни. – Ромашкин! Никита!
Ну, он сосед, он Ромашкин, он Никита. Чего надо-то? Мало того, что обнесли, так ещё и зовут! Весело им!
– Лейтенант! Иди к нам! Присоединяйся! А то совсем отощал, покуда укреплением воинской дисциплины занимался!
Зовут – надо идти. А надо? Так ведь… зовут.
На кухне в центре стола стояла бутылка водки. Ещё тарелки с закусками и большущий казан картошечки с тушёнкой.
– Сан Саныч! Откуда такое богатство? – не без деликатной фальши удивился Никита.
– Чудак ты! – не моргнул глазом бывший капитан. – Это ж всё твоё! Кроме водки, заметь, кроме водки! Думаем, так и так гибнет добро. Решили, чем можем, поможем! Ну? Пьём и закусываем?! Держи огурчик! И помидорчик! И капустку! Грибки, картошечку! Рюмочку, а? Или стаканчик?
– За что выпьем? – поднял рюмку Ромашкин.
– А выпьем мы, дорогой сосед, за скорейшее возвращение на Родину. Чтоб этому Туркестану ни дна ни покрышки! Пропади он пропадом, треклятый!
– Грустно. Ладно, за возвращение так за возвращение… – Глыть! – А второй тост я предлагаю за нас. За дружбу и взаимовыручку между соседями. За сосуществование.
– Вот это дело! И пусть наше сосуществование будет недолгим! Не более месяца! – пожелал самому себе Карпенко. – Нет, ты пойми меня правильно, я не про тебя! Просто надоело, понимаешь, бедовать тут! Не живём, а существуем! Сосуще…ствуем. Нет, ты прикинь, почти полгода как из армии турнули, а уехать на ридну Украйну никак!
– Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты моё! – с горечью сказала соседка. – Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам!
– Скоро, радость моя, скоро! – Капитан махом опустошил стакан. – Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейтёха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэнэ на зори провожала…
– …и рушнык вышиваный на счастье дала! – подтянул Никита. Грустно всё…
– Чэ-э-эрвону руту, – пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? – нэ шукай вэчорамы…
– Это не оттуда, жинка!
– Тай, яка разныця!
– А и верно!
– И водка тут – дерьмо! – ляпнул Никита. Спохватился: – Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная!
– Дерьмо, дерьмо… – закивал Карпенко. – Ну что? Ещё по одной? У меня там ещё две…
Поутру башка трещала, как арбуз, проверяемый на прочность крепкими руками. Дерьмо водка, да.
Никита побрёл к офицерской столовой завтракать. Не хочется, но надо. Здоровье в аптеке не купишь, а продать его можно по дешёвке на любом углу. Или вообще за так отдать. Надо что-то в себя забросить, надо. Он бы удовольствовался остатками вчерашнего пиршества, но… никаких остатков на кухне. Всё подмели, голодушники… Впрок наелись, Карпенки?
Ну да не суди и не судим будешь.
Он подсел за столик к взводному Шмеру, почти уже приятелю:
– Мишка! Вот как тебе тут служится? Не томишься? – задал риторический вопрос, ковыряя вилкой яичницу. – Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы, тепло, фрукты-овощи. Не Крайний Север или Забайкалье! А народ так отсюда рвется – куда глаза глядят!
– А тоскливо тут! Чужая страна, ноль цивилизации. Вот я – попал в Педжен два года назад, живу бирюком, ни бабы, ни угла. Торчу в этой занюханой общаге один-одинёшенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Не дай Бог, конечно, а то в казарме поселят. А где тут жену найдешь? Туркменку? За неё калым нужен. Выкупить невесту – зарплаты за пять лет не хватит. В России или в Бульбении я б давно девку нашёл, и не одну! Но сюда-то кто добровольно поедет? Не дуры всё-таки. То есть дуры, конечно, но насчёт сюда – не дуры. Скажешь, нет? Вот и от тебя женка сбежала…
– Она… на время.
– Ага. «Время – вещь необычайно длинная…» – продемонстрировал Шмер знакомство с Маяковским. Так что, старичок, остается одно: онанизм до мозолей на руках.
– Ну, ты сказа-ал!
– А что такого? Что еще остается?.. Эх, старичок… Знаешь такое понятие – «незаменяемый район»? Есть в Туркво «заменяемые районы» – в обязательном порядке где через пять, а где и через десять лет, но замена будет! Всё зависит от дикости и трудности службы. А наш Педжен – «незаменяемый район». У нас не высокогорье и не совсем пустыня, глушь, конечно, но вполне пригодная для службы. Ну, комары «пиндинка», от которых по телу – трофические язвы, это мелочи… как комарик укусит… Ай, дадно! Ты доел? Допил? Пошли? Хочешь в гости?
– К кому?
– Да ко мне ж! К кому ещё!
Они доели завтрак, они допили чай. Они пошли. В общагу, к Шмеру в гости. До построения – целый час, а в казарму если войдешь, так до отбоя не выберешься.
По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно, не останавливаясь. Словно прорвало:
– Сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот задует ветер, «афганец», – неделю, а то и две пылью метёт в городке. Ни зги не видно, и дышишь воздухом пополам с песком. Электрические провода обрывает – и без воды и света.
– Что ж, будем мало пить и мало писать, – усмехнулся Никита. – Какие ещё предстоят трудности?
– Жратвы в магазинах нет, только консервы. На весь гарнизон один магазинчик, «военторг» с пустыми полками. Привоз продуктов раз в неделю. Тетки занимают очередь на себя и подруг с часу ночи, а открытие в девять. Стоят до утра, сменяя друг друга, делят ночь поровну. У молодых девчат ещё есть оптимизм, а кто постарше – уже в безнадёге. Вообще тут, на Востоке, бабоньки быстро стареют. Жара, солнце, не знаю… Пока молодые-симпотные, заводят любовников побогаче – из местных аборигенов. Называется «друг семьи». Этот «друг» подпаивает мужа, кормит семью, а супругу регулярно имеет. Муж, капитан или майор, напьётся, слюни распустит и спит на лавочке в палисаднике. А этот, скот чёрный, развлекается.
– Не любишь местных?
– А за что их?! Грязные сволочи! Воняют, коз-злы! Наглые, злобные, нападают в городе на офицеров толпой и избивают! Запомни, лейтенант: после захода солнца из городка в Педжен ни ногой! Ограбят или искалечат. В прошлом году молоденького прапора забили до смерти. В арыке тело нашли – не тело, а кровавое месиво!.. Они ж не соображают, что творят, обкуренные поголовно!.. Так что, старичок, тебе предстоит весёленькая служба.
Шмер снял со стены в своей комнате гитару, перебрал струны… Не гавайская, да и сам не виртуоз. И чёрт с ним! Сгодится!.. Зафальшивил и гитарой и фальцетом:
Если не попал в Московский округ,
Собирай походный чемодан,
Обними папашу, поцелуй мамашу
И бери билет на Туркестан!
Лет через пятнадцать
Едешь ты обратно,
А в руках все тот же «мочедан»,
И с погон мамаше грустно улыбнется
Новенькое званье – «капитан»!
– И, верно, ангельский, должно быть, голосок… – пробубнил Никита с намереньем мягко пошутить дедушкой Крыловым.
Но, судя про реакции Шмера, шутка не к месту. Задела за живое.
– Голосок?! Ну и пожалуйста! Всё! Поговорили, попели! Шуруй в казарму! Проваливай! Поднимай зад и выметайся!
– А ты?
– Ну и я…
– Стоп! – стопанул «душегуб» Большеногин. – Прервемся на минуточку! Технологический перерыв! Тост! Выпьем за наш славный мотострелковый полк!
– А при чем тут?
– Как?!! Ты не хочешь выпить за наш славный мотострелковый полк?!
– Нет, почему бы не…
– То-то! Кто ещё не хочет выпить за наш славный мотострелковый полк?!
Никто. В смысле, дураков нет. В смысле, все хотят.
Встали, «вздрогнули» – за славный мотострелковый полк.
– Ври дальше, Ромашкин!
– Я вру?! Я вру?!
– Ну, извини. Ну, фигура речи, ну. Говори. Правду, одну только правду и ничего, кроме правды!
Глава 3. знакомство с «гусарами»
Никита день за днем просиживал в канцелярии за обшарпанным столом и пытался восстановить документацию к итоговой проверке за год. Зряшно «Шмайсер»-Штранмассер похвалялся, уезжая к новому месту службы, – мол, оставляет «бесценное богатство». Вникнув в содержание конспектов, «счастливый наследник» обнаружил, что лекции по материалам съездов – просто галиматья! Двадцать третий съезд партии стал двадцать шестым. Хрущёв отовсюду вымаран, и другим почерком вписан Брежнев. А мудрые изречения «кукурузника» в одной из лекций выдавались за мысли Андропова. И нехитрая манипуляция с заменой двух листов – титульного и последнего. Видимо, это мнимое богатство досталось самому Штранмассеру от предыдущего «сидельца» в этой пустыне. Вырезки и картинки выцвели, вытерлись и не годились для наглядной агитации.