Он лежал под шкурой, положив голову на хурджун, и прислушивался к звукам ущелья. Лошади спокойно паслись, отыскивая на берегу стрелки горной осоки. Монотонно шумел поток. В воздухе шуршали крыльями летучие мыши.
Прямо перед собой Тахмурес видел едва различимую фигуру часового. Свет молодого полумесяца – и так скудный – терялся в глубокой теснине. Лишь яркое звездное небо освещало реку, от которой исходило слабое серебряное свечение.
«Все-таки Гондофар решил не отпускать меня живым, – думал он. – Правду говорят – пока барабан не загремит, мертвец не появится на поверхности воды. Хитрец! Лишь слухи о смертельной болезни отца заставили его открыть истинное лицо. Сначала я, потом Куджула? Мы последние из рода Кадфисов. Отец слаб, наложницы не успеют родить ему новых сыновей. После его кончины в Кушаншахре воцарится неразбериха, которой ассакены воспользуются, чтобы напасть на ослабевшее от внутренних раздоров царство».
Он снова вспомнил брата. Ему стало жалко Куджулу – молодой, неопытный, ни разу не побывавший в настоящей схватке. Если старшему суждено сгинуть в дороге, сможет ли младший спастись, а потом еще и возглавить племя?
Внезапно Тахмурес вздрогнул, ясно различив на только что пустом берегу какую-то фигуру. Приглядевшись, он понял, что это ребенок. Мальчик с замотанной платком головой спокойно сидел у воды в нескольких шагах от него, играя в камешки.
«Кишлак далеко, – подумал кушан, – что он здесь делает ночью?»
Он резко сел. Ребенок повернул голову. Его лицо казалось мертвенно-бледным, почти белым. Такими же были и глаза – безжизненными, блеклыми. Тахмуреса поразила неестественно длинная шея. Прямо над кушаном громко захлопали крылья, и по ущелью разнесся тоскливый крик сыча. Он дернул головой, отвлекаясь на шум, а когда снова повернулся к мальчику, то никого не увидел.
Тахмурес вскочил, краем глаза заметив, как вместе с ним вскочил часовой.
– Что случилось? – шепотом спросил тот, чтобы не разбудить отряд.
– Ничего… Так, померещилось… – буркнул командир, потом снова опустился на землю.
Остаток ночи он провел в липкой дреме, лишь перед рассветом провалился в глубокий кратковременный сон, из которого его вывели собиравшиеся в дорогу товарищи.
Глава 5Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Хаурватат
1
Мирра пришла рано утром, чем-то сильно расстроенная. Ее бил озноб. Иешуа усадил македонянку перед очагом, набросил ей на плечи халлук, затем полез в запасы лечебных трав.
Вскоре она осторожно прихлебывала пахучий отвар из корней синюхи, листьев тимьяна, цветков боярышника и ромашки. Если бы не пустырниковый мед, пить эту смесь было бы невозможно из-за отталкивающего запаха. Заметив недовольную гримасу Мирры, Иешуа бросил в дымящийся напиток горсть сушеной малины.
– Что случилось? – спросил он, опустившись на кошму.
– Папа слег. Его несколько месяцев мучали головные боли после ранения в голову. А вчера он потерял сознание и упал. Бассарей говорит, что необходима срочная операция, иначе папа умрет. Только ему ассистент нужен, который разбирается в медицине и крови не боится. В Бактре он ни одного стоящего врача не знает. А время уходит…
Мирра разрыдалась. Иешуа как смог успокоил ее.
– Давай, собирайся, – вдруг заторопился он. – Пошли домой, я тебя провожу.
Македонянка подняла на него удивленные глаза, пришлось пояснить:
– Бассарей не откажется от моей помощи.
Он бросился к мешку с сушеными травами. Отобрав несколько мешочков и связанных пучков, обернул ветошью. Бережно положил сверток в хурджун, туда же сунул чистый куттонет и мочалку из иссопа. Вскоре оба торопливо шли по направлению к вилле Деимаха…
Бассарей хмуро уставился на иудея. Потом увел в свою комнату, плотно закрыл дверь:
– Мне сказали, что ты вылечил Октара наложением рук… Может быть… Меня там не было. Я врач, поэтому верю только в то, что не противоречит здравому смыслу, так что Деимаха я тебе не дам. Сам поставлю его на ноги… Но от помощи не откажусь. Есть опыт трепанации?
Иешуа отрицательно мотнул головой.
– Операцию придется делать сегодня. Нужен обеззараживающий раствор, потом заживляющий… Еще для восстановления сил. Что предложишь?
– Так, – Иешуа задумался. – Для обработки раны хороша мазь из толченых цветков календулы, смешанных с козьим жиром и древесным углем. Но у меня такой нет. Еще можно отвар из коры, листьев или ягод кизила… Бактрийцы называют его «кунаром». Если послать за ветками к Балху, потеряем время… Зато у меня есть кора вяза – сделаю отвар.
Бассарей пожал плечами.
– Я всегда пользовался стопленной с воском живицей фисташки. Но вся мазь ушла на лечение Гермея… У меня есть розовое масло. Хотя можно и вязовым отваром… Хорошо, решили! Теперь – что для заживления?
– Лучше всего тополиный мед. У тебя есть? – спросил Иешуа, а когда македонянин удрученно покачал головой, добавил. – У меня есть сушеный таликтрум. Настой приготовить не успеем, придется делать сгущенный отвар. А с восстановлением все просто – эфирное масло шалфея, отвар из плодов аниса и корней инулы, плоды померанца…
– Да, вот еще… – Бассарей выглядел смущенным. – Его усыпить надо. Я чистый меконин боюсь давать, он слишком слаб, может не вернуться.
– Позволь мне самому сделать смесь, – сказал Иешуа.
– Смотри, не ошибись, мы оба рискуем головой, если он умрет.
– Доверься мне, – твердо сказал Иешуа, глядя македонянину в глаза. – Я несколько лет жил в храме бехдинов, так что умею готовить хауму. Обещаю, что напиток не причинит ему вреда.
На том и порешили.
Бассарей вышел во внутренний дворик к семье стратега, которая в волнении ждала окончания совета. Сначала все вместе перетащили из андрона[130] в комнату врача большой стол на бронзовых тумбах с кедровой столешницей, инкрустированной серебром, слоновой костью и черепахой. Пока рабыня протирала его уксусом, Бассарей облачился в чистый хитон, а лоб затянул повязкой, скрепив на затылке узлом. Кандис тем временем отвела иудея на кухню, приказав слугам выполнять все его просьбы.
Вскоре Иешуа вернулся с гуттусом[131] в руке. Рабы бережно принесли на белой простыне Деимаха, переложили на стол. Стратег был в сознании, но от слабости и лихорадки еле ворочал языком. Он прекрасно понимал, что должно произойти, поэтому долго не выпускал руку жены.
Мирра с Аглаей едва сдерживали слезы. Бледный Гермей, опираясь на палку, стоял у изголовья отца.
Наконец домочадцы вышли. Иешуа поднес кувшинчик к губам Деимаха. Выпив молочно-белую жидкость, тот откинул голову на валик и вскоре заснул.
Бассарей разложил на столешнице инструменты: острый нож, два вида трепанов – венечный модиолус и несколько буравов с ограничителями на разном расстоянии от винтового острия, распаторий, пилу, долото, костные щипцы, молоток, ножницы. Рядом пристроил моток золотой проволоки.
Затем, тщательно втирая в кожу топленый жир, выбрил темень больного ножом. Он продолжал говорить, но делал паузы между фразами, словно ни к кому не обращаясь.
– Я внимательно изучил труды Гиппократа… Он считал, что у персов кость черепа тонкая, а у египтян толстая… Счастье, что удар пришелся не в самый шов – под швами проходят сосуды… Но плохо, что в темя, потому что диплоэ[132] здесь тонкая… Осколок кости со временем сместился, начал давить на диплоэ… Вот отсюда и головные боли. Еще немного, и вошел бы в мозг, а это мгновенная смерть… Время для хирургического вмешательства благоприятное, так как Сириус и Арктур еще не взошли. Да и день сегодня четный…
– Как он получил ранение? – спросил Иешуа.
– Зимой саки разграбили бактрийскую деревню на границе с Арией. Гондофар отправил туда отряд ополченцев во главе с Деимахом. Стратег зачем-то снял шлем. Именно в этот момент прилетел шальной камень из пращи.
– А камень мог застрять?
– Да, но Деимаху повезло… Если камень застрял, его не всегда удается удалить из раны без последствий.
Бассарей протер выбритое место ветошью, смоченной в уксусе, после чего приступил к разрезанию кожи на голове. Работая, он не умолкал, то и дело перескакивал с одной мысли на другую, видимо, это помогало ему снять напряжение.
– Гиппократ насчитывал тринадцать видов ранения в голову… Инструмент у меня хороший – из ханьской стали…
Он оголил черепную кость, сняв кусок кожи вместе с плотью. Теперь Иешуа смог разглядеть круглую вмятину в черепе. Сквозь небольшое отверстие виднелся омертвелый желтый осколок. Македонянин промокнул рану чистой ветошью.
– Вену не задели… По-хорошему надо бы на сутки приложить корпию с заживляющей мазью, а потом еще на сутки припарку из ячменного теста, смешанного с кипяченым уксусом… Но времени нет… Ничего, главное, что у него судорог не было… И фликтены на языке не появились…
Выпрямившись, он медленно покачал головой из стороны в сторону, словно принимая трудное решение, вздохнул.
– Придется вскрыть череп, чтобы вычистить рану.
Затем осторожно вытащил осколок щипцами. Взяв в руки бурав с самым коротким острием, надел на него похожее на лук приспособление и задвигал рукой, одновременно надавливая сверху ладонью на шар. Сверло с тихим повизгиванием вошло в кость. Кусая губы, Бассарей следил, чтобы оно не выскочило из гнезда. Время от времени он вынимал сверло, после чего окунал его в стоявший на полу кратер с охлажденной кипяченой водой.
– Нельзя жечь края отверстия, иначе ткань омертвеет и загноится, – пояснил врач.
Наконец настала очередь трепана с более длинным острием.
– Ну-ка, поднеси лампу поближе, – приказал врач, внимательно вглядываясь в отверстие. – Вроде насквозь прошло… Кость тонкая, обойдемся без пилы, применим метод Цельса – сверление и прорезание.
После того, как он пробурил еще не