Усмехнулся: «Эти эллины везде готовы выставлять напоказ свое тело, даже на посуде».
Припасы он опустил в погреб с узким лазом, накрыв большим куском известняка, чтобы их не растащили барсуки или тарбаганы[165].
Хорошо, что есть время спокойно все обдумать. Ключ к разгадке – каменная гексаграмма. Когда он сложил вместе обломки плиты, найденные Миррой и Куджулой, то сразу понял, частями какого символа они являются. Но как его использовать?
Иешуа вынул из дорожной сумки камни. Рядом положил свинцовый кодекс. Теперь он всегда носил книгу и обе находки с собой.
Если Иона с Шаддаем принесут третий обломок, то останется вставить в звезду треугольную сердцевину. Но она у Дижмана. Как ее получить? И что потом? Где искать сокровища?
Иудей в задумчивости переворачивал негнущиеся листы книги, проверяя себя – не ошибся ли. Снова, в который раз, принялся рассматривать предпоследний рисунок: усеченный треугольник с перекладиной, сверху кружок, а над фигурой полумесяц рогами вниз.
Он давно узнал знак, но до сих пор боялся признаться себе в том, что символ Атаргатис может иметь отношение к священным реликвиям иврим.
«Все указывает на финикийскую мерзость, – рассуждал Иешуа. – О ней упоминают оба текста… Число пятнадцать, одна из констант магического квадрата, издавна считается священным числом Иштар в Ниневии и Вавилонии… Пятнадцать ворот храма Иштар, пятнадцать жрецов… Эллины называют ее Астартой. Но самое главное – символ языческой богини изображен на предпоследнем листе кодекса. Почему именно Астарта?»
В задумчивости он сложил находки обратно в мешок. Потом решил выйти из хижины, чтобы полюбоваться закатом. Устроившись между теплыми камнями, безмятежно смотрел на долину Балха.
Река расплавленной медью змеилась между сопками. Миндальник ниже по склону, еще недавно наполненный беззаботными птичьими голосами, затих, замер и темнел на глазах, превращаясь в загадочный сумрачный лес.
Внезапно от дерева отделилась фигура. Человек поднимался к хижине прихрамывающей походкой, ведя в поводу осла.
Иешуа оторопел: Дижман! Он в замешательстве вскочил. Встречать вооруженного халдея с камнем в руке бесполезно. Так что – просто стоять и ждать, когда тот подойдет и перережет ему горло?
Еще чего! Ворвавшись в хижину, Иешуа схватил заветный мешок. Быстро развязал, достал кинжал кукри с рукояткой в виде золотого завитка с адамантом в навершии и позолоченными ножнами, который несколько лет назад ему подарил аравийский шейх. Если дело дойдет до рукопашной, он сумеет за себя постоять…
Нет! Нельзя! Сейчас в его руках ключ к реликвиям иврим, поэтому лучше избежать драки.
Он выскочил из хижины и начал карабкаться по осыпи. Обернувшись, увидел, что замысел раскрыт. Халдей бросил осла, косолапо побежал к косогору.
Иешуа взбирался все выше и выше, цепляясь за кривые низкорослые стволы можжевельника, упираясь ногами в валуны. Полы халата мешали движению, но он не мог его сбросить, потому что знал: ночью наверху будет холодно.
Когда ноги скользили по щебню, беглец отчаянно хватался за любой выступ, чтобы удержаться на склоне. Изредка отдыхал, с тревогой глядя вниз. Дижман не отставал и, несмотря на увечье, взбирался по откосу с обезьяньей ловкостью.
Осыпь уперлась в отвес, похожий на растрескавшуюся кору гигантского дерева. Над головой нависли изрытые выбоинами скалы, откуда торчали кустики полыни и сухие корни. Иешуа замер – он не знал, что делать, с сомнением смотрел на почти вертикальную стену.
«Смелей!.. Смелей!.. Смелей!..» – голоса в душе зазвучали уверенно, ободряюще.
Иудей схватился за корень, легко подтянулся. Дальше дело пошло быстрей. Он лез по скалам, цепляясь пальцами за острые края камней и упираясь подошвами сандалий в щербины. Посмотрев вниз, увидел красное от напряжения лицо халдея.
Два человека словно пауки карабкались к гребню хребта, над которым кружились грифы. Птицы многое повидали в жизни, поэтому, заметив на склоне людей, они надеялись вскоре поживиться падалью.
Иешуа замешкался перед тем, как перелезть через глубокий провал в стене. Дижман с рычаньем, сделав почти невозможный бросок вверх, схватил его за ногу. Иудей отчаянно брыкнулся, пытаясь сбросить убийцу. Тот потерял равновесие, качнулся… резко махнул рукой, чтобы воткнуть кинжал. Но лезвие вспороло пустоту. Дижман повалился на бок, нависая над трещиной. В отчаянии Иешуа еще раз дернул ногой.
Закричав, халдей рухнул вниз…
Неужели все? Иешуа старался отдышаться, зная, что спускаться будет еще труднее. Внезапно из провала раздался сдавленный стон. Иудей посмотрел вниз. Дижман каким-то чудом застрял в трещине, руками обхватив острый выступ скалы, при этом широко раздвинутыми ногами упирался в стенки. Он затравленно смотрел на беглеца, понимая, что в таком неестественном положении долго не продержится.
– Помоги… – прохрипел халдей.
– Ты меня убить хотел, – зло сказал Иешуа.
– Жизнь за жизнь!
– Поклянись!
– Клянусь священными именами Иштар: Инанна, Аштарет, Миллиту, Ирнина, Анунит, Антум, Шауша, Атаргатис, Астарта!.. – выкрикивал убийца.
– Нет, ты нашей веры. Клянись именем Вечносущего!
Дижман заговорил торопливо, глотая слова, чувствуя, как руки слабеют с каждым мгновением.
– Во имя Яхве, Господа предков наших, который сотворил небо и землю и провел нас через Чермное море в Землю обетованную, я присягаю, что не посягну на твою жизнь и не причиню тебе вреда. И если выяснится, что я солгал, да поразит меня проказа, как она поразила Гехази и На‘амана, и да буду я проклят, как священник Эли, и да разверзнется земля и поглотит меня живым, как Датана и Авирама[166].
– Куджулу не трогай. Слышишь?
– Клянусь!
Пальцы халдея побелели от напряжения, было видно, что он держится за камень из последних сил. Иешуа снял халат, опустил в трещину. Как только Дижман вцепился в ткань, он стал тянуть его на себя.
Вскоре над краем провала показалась голова. Еще рывок – и оба прижались к скале, хватая ртом воздух. Нужно было срочно спускаться, потому что солнце почти скрылось за хребтом. На горы неумолимо наползала тьма…
4
Дижман и Иешуа сидели на траве перед хижиной, наслаждаясь красками и звуками наступающего утра. Одежду они выстирали в ручье, поэтому кутались в одеяла из верблюжьей шерсти.
Халдей говорил зло, с обидой в голосе – как будто сомневался, что собеседник ему поверит.
– Ты не думай, я обещание сдержу… Ты, может, и считаешь меня последней сволочью, но я умею быть благодарным.
– Расскажи про жизнь среди бедуинов, – спокойно попросил Иешуа.
Казалось, его не интересуют оправдания.
Дижман пожал плечами.
– Сначала было тяжело. Выполнял грязную работу: вымачивал шкуры в верблюжьей моче, собирал и сушил навоз, помогал забивать скот… Гафур редко давал дурь, только когда видел, что мне совсем плохо. Потом доверили выращивать схенострофон. Ну, тут я ожил, потому что мог делать хашешу.
Иешуа поморщился, вспомнив вонючие дубильные ямы в стойбище ишмаэльтян.
– Тебя отпустили?
– Куда там! Сбежал… Изучал местность, расспрашивал бедуинов про колодцы, прятал сухари в укромном месте… Они мне ногу проткнули, чтобы сделать косолапым. Еще повезло, могли и ослепить. Рана долго заживала, я мучился от боли, ходил с палкой.
Сняв чабли[167], он показал скрюченные пальцы. Между плюсневыми костями виднелся грубый шрам.
– Как тебе удалось бежать?
– Три года прошло… Однажды я пас скот недалеко от схрона. Вижу, суховей со стороны Аравии крепчает. Тогда я посохом убил подпаска, достал припасы и ушел в пустыню к ближайшему колодцу. Знал, что во время песчаной бури никто меня преследовать не станет. Едва успел до колодца дойти, как налетел самум. Я за оголовок из верблюжьих костей спрятался, переждал, потом двинул к Эвропосу. Шел по ночам, чтобы меня не заметили, а днем отсиживался под корнями саксаула. Потом плохо помню… вода закончилась… потерял сознание. Меня подобрал караван из Тадмора. Купцы отпоили и говорят: теперь ты наш раб. Решили, что я смирный, поэтому кандалы не надели. В Эвропосе я задушил хозяина и опять сбежал… Год добирался до Бактры.
– Как ты узнал, что я здесь?
Дижман вдруг опасливо огляделся, затем, нагнувшись к иудею, процедил сквозь зубы:
– Рыжая привела.
Иешуа удивленно вздернул брови, но справился с охватившим его волнением.
– Сколько же ты народа загубил за свою жизнь! – он осуждающе покачал головой.
– Просто отвечаю злом на зло, – халдей пожал плечами.
– А что такое зло? Когда воин убивает ребенка в захваченном селении, это зло?
Дижман скривился.
– Войны без резни не бывает. Вспомни, что говорит Писание о жестокости твоих предков при захвате Ханаана. – Я не верю. Я вижу имя Господа Саваофа, но фальшивые слова рассыпаются в моем сердце, как труха сожженного пергамента, ибо мой Господь – милосердный, – жестко сказал Иешуа. – А если бы это был твой ребенок?
Халдей задумался, хмыкнул:
– Ну, тогда зло.
– Значит, ты сам решаешь, что есть зло, а что нет. Да?
– Да.
– Получается, сколько людей, столько и суждений о зле. И в каждом конкретном случае один считает убийство злом, а другой нет. Но тогда миром правит хаос суждений. – Получается, что так, – согласился Дижман.
– Нет, не так, – с грустной улыбкой сказал Иешуа. – Вот представь: твоего ребенка убивают у тебя на глазах. Ты, не раздумывая, бросаешься на его защиту. Ты ведь бессознательно это делаешь? Изнутри поднялась мощная сила, которая мгновенно превратила тебя в разъяренного зверя. Что это?
– Не знаю, – честно ответил халдей.
– Естественное побуждение, в котором смешались разные чувства: страх, отчаяние, боль… Дитя – это твое продолжение в вечности, поэтому живущая в тебе память предков призывает к действию. Но есть люди, которые без колебаний бросятся спасать чужого ребенка. И не только ребенка – вообще любого человека и даже животное. Их к этому подтолкнет Божественная искра. Она есть в каждом, просто у одного она горит ярким огнем, а у другого завалена грехами, скрыта под слоями злобы, жадности, вероломства и ненависти.