Кушан вскочил с места, в любой момент готовый броситься прочь. Но нет, на этот раз боги смилостивились, лавина прошла стороной. Он повернулся туда, где только что сидел анаким. Пусто.
Тахмурес был не робкого десятка, не раз смотрел смерти в лицо, но каждый раз, когда появлялся призрак, он внутренне холодел. О сне не могло быть и речи – нужно понять, зачем приходил мальчик. Звал назад? Или предостерегал? Неужели ассакены идут следом… Скоро крестьяне, которых он повстречал на овринге, подтвердят преследователям, что человек с рыжим чубом – это именно тот, кто им нужен.
Сколько осталось времени? Вряд ли они полезли на перевал перед закатом, а значит, в запасе есть полдня. Но за это время он не успеет спуститься к Капише. Даже если будет беспощадно гнать яка, потому что кони ассакенов скачут несравнимо быстрее. Все-таки придется спускаться на пределе возможностей, иначе конец.
«Надо поспать, завтра будет трудный день».
Привязав яка, он привалился к теплому боку…
Едва солнце осветило лощину, Тахмурес начал спуск. Если тропа позволяла, он взбирался на яка и подгонял его палкой. Животное ускоряло ход, недовольно хрюкая. Спускаться было легче, чем подниматься, но як быстро уставал. Под лопатками перекатывались мощные мышцы, а вокруг ноздрей пузырилась пена. Когда животное начинало хрипеть, он останавливался, чтобы дать ему отдых.
К полудню кушан добрался до места слияния Коклами и Виланга в Саланг. Река мчалась к подножию гор, чтобы раствориться в пойме Горбанда и Панджшхира и превратить равнину в цветущий сад. Тропа вилась среди осыпей, огибая каменные завалы. То приближалась к Салангу, то удалялась от него. Под градом ударов измученное животное бежало из последних сил.
Он все чаще оглядывался назад: казалось, вот-вот из-за поворота покажутся преследователи. Наконец сопки раздвинулись, открывая бескрайнюю зеленую долину, окутанную мягкой дымкой.
Огибая очередной завал, кушан обернулся и увидел всадников. Те нахлестывали коней, пробираясь между скалами. Внезапно як остановился, издал протяжное тоскливое мычание, его ноги подкосились. Тахмурес соскочил на землю и бросился к реке. Он несся изо всех сил, лихорадочно соображая, что делать дальше.
Всадники приближались, он слышал за спиной свист и крики ярости.
За один из прибрежных валунов зацепилась ветка топляка. Кушан с разбегу прыгнул в воду. Ухватив скользкую деревяшку, изо всех сил потянул на себя. Несколько стрел с противным визгом чиркнули по камню над головой.
Наконец коряга подалась, перевернулась, а затем понеслась вниз по течению, ныряя в бурунах вместе с уцепившимся за нее человеком.
Глава 8Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Тиштрия
1
В разгар лета возвратились Иона с Шаддаем.
– Мы больше ничего не нашли, – виновато сказал рыжий Иона, положив на пол кусок гексаграммы.
Он посмотрел на Шаддая, словно искал у него поддержки. Тот кивнул, насупившись.
– Это именно то, что нужно, – ответил Иешуа, с довольным видом доставая из мешка остальные обломки.
Затем сложил их вместе. Перед изумленными друзьями лежала каменная звезда Давида.
– Вот этот кусок нашли Аглая с Куджулой, Мирра нашла еще один, вы принесли третий, а четвертый мне отдал Дижман.
Заметив удивление товарищей, Иешуа пояснил.
– Это тот халдей из Иерушалаима, я вам рассказывал… Он искал меня, чтобы убить. Но мы с ним поладили.
– А дырки зачем? – спросил Шаддай, показывая на два сквозных отверстия.
– Пока не знаю, пойму на месте.
– На каком месте? – допытывался Иона.
– Хороший вопрос, – Иешуа казался смущенным. – Я могу с уверенностью сказать только одно – нам нужно найти в Бактриане храм Астарты или любой другой языческой богини плодородия, материнства и любви. Например, греческой Артемиды или иранской Анахиты. Надо спросить македонянок…
Вечером совет в доме иудеев продолжился, но уже в полном составе. Иешуа рассказывал, выложив перед собой собранный из обломков Маген Давид[170].
– Я долго думал, почему сокровища нужно искать именно в храме Астарты. Потом понял: у иудеев один Господь, зато у всех остальных народов Востока обширный пантеон. В Финикии, Сирии, Вавилонии, Бактриане молятся богам одних и тех же стихий и светил, только называют их по-разному. Например, солнце у иранцев олицетворяет Митра, у вавилонян Шамаш, у финикийцев Баал-Хаммон, у сирийцев Бел… Те, кто прятал реликвии, хорошо понимали, что синагога – ненадежное место. Снова придут оккупанты, будут огнем и мечом искоренять древнюю веру, убивать священников, а от наших храмов не оставят камня на камне. Такое случалось не раз: Мицраим, Ашшур, Эллада силой навязывали нам языческих истуканов, разрушали синагоги. Другие народы более терпимы: захватчики без смущения приходят в храм Артемиды, чтобы помолиться Астарте или Анахите, а порабощенные народы им это позволяют. Это значит, что никто не посмеет разрушить храм, и он простоит века. Очень мудро. Да и кому придет в голову искать реликвии иврим в святилище финикийской мерзости? Угнанные в рабство иудеи когда-то проходили здесь. Они чудом сохранили священные предметы, а затем сумели спрятать их в Бактриане… Кумирен Анахиты много, но нам нужен самый старый храм, построенный до прихода эллинов.
У Аглаи загорелись глаза.
– Я знаю, где он находится! Недалеко от Капишы есть древний бактрийский город Ортоспана. Александр Македонский основал рядом с ним Александрию Кавказскую, назначив ее правителем гетайра Никанора. Я читала об этом у Диодора Сицилийского. Потом бактрийцы греческий город разрушили, а на его руинах построили Капишу… Так вот. Когда Артахшасса Второй решил поклоняться вавилонской богине Иштар под именем Анахитиш, «незапятнанной», он возвел в ее честь храм в Ортоспане. Эллины превратили его в святилище Артемиды. Бактрийцы храм не тронули, просто поставили внутри статую иранской богини воды и плодородия Анахиты.
– Умница, – Иешуа явно восхищался эрудицией македонянки.
Аглая смущенно потупилась, бросив украдкой взгляд на Куджулу. Тот сграбастал ее за плечи и звонко поцеловал в щеку. Она шутливо оттолкнула его.
– Скорее всего рядом с Ортоспаной находилось поселение иудеев, которых заставили строить храм Анахитиш. Как когда-то наших предков в Мицраиме заставляли строить святилища языческих богов. Ну, что ж… – подытожил Иешуа. – Надо собираться.
Куджула вдруг посерьезнел. Потом заявил:
– Я с вами пойду.
Все оторопело посмотрели на него.
– Не могу я здесь больше оставаться. Мне Халчаян по ночам снится… Если бы не Аглая, давно бы сбежал. Гондофар на меня волком смотрит. Да еще эта разряженная кукла из диктериона привязалась.
– А если тебя поймают? – спросил Гермей.
– Не поймают. Ассакены меня у Амударьи караулить станут, а мы пойдем на юг. Только нужно присоединиться к каравану, одним идти нельзя – пропадем в горах.
– Хорошо… – с сомнением протянул Иешуа, словно не был уверен в серьезности намерений друга. – Тогда встречаемся завтра вечером, обсудим детали. Я за это время постараюсь узнать про караван.
Гермей и Мирра, первыми попрощавшись с иудеями, двинулись к дому. Аглаю с Куджулой ждать не стали, понимая, что им предстоит серьезный разговор. Иона проводил Мирру удивленным взглядом. Он тоже рассчитывал объясниться, но брат взял ее за руку и насильно вывел на улицу.
Платан отбрасывал черную тень, словно грустил вместе с Аглаей.
– Бросаешь меня? – она внимательно посмотрела Куджуле в глаза.
Тот с жаром заговорил:
– Я вернусь за тобой. Клянусь Веретрагной! А если не сдержу обещание, пусть моя рука с мечом отсохнет в бою, пусть стрела пробьет мое сердце. Митра Светоносный свидетель моей клятвы.
– Не надо, – македонянка положила руку ему на грудь и грустно улыбнулась. – Ты мне нужен живой и здоровый.
Влюбленные слились в поцелуе, затем, взявшись за руки, пошли к вилле Деимаха…
Утром Иешуа отправился на базар. Отыскав Дижмана, о чем-то переговорил с ним, после чего халдей вынул из-за пояса кошелек и передал ему несколько монет.
Иудей пробился сквозь базарную сутолоку на другой конец регистана, где под навесом из черной ткани сидели трапезиты[171]. Узнав, кто ведет дела синодиархов[172], он передал ему полученные от халдея деньги. У друзей оставался вечер, чтобы собрать все, что нужно для похода…
На рассвете караван отправился в путь.
Покинув рабад, он двинулся через протоки Балха в сторону хребта Альбурз. Скрипели арбы под тяжестью груза, погонщики окриками подгоняли ослов, мулов и быков. Одни купцы важно восседали на бактрианах, другие на отличных нисейских скакунах.
Впереди выступал отряд конных ополченцев. Воины в бронзовых шлемах с козырьком и назатыльником, защитных кожаных тораксах, с махайрой у бедра и кизиловой пикой в руке ехали плечом к плечу походной колонной по двое.
Рыжие кони выбивали дробь копытами, грызли бронзу удил. С реки дул прохладный ветер, пробегая рябью по траве, шевеля гривы скакунов, раздувая чадары купцов и плюмажи всадников.
Солнце разогнало тяжелые ночные испарения, зато путникам стали докучать тучи мошкары.
Присутствие иудеев в караване никого не удивляло. Здесь были торговцы из разных краев. Колхи и албаны везли на продажу железо, медь, бронзу. Их не пугал длинный путь, ведь обратно они повезут самый прибыльный товар: самоцветы, жемчуг и специи.
В телегах хорасмийцев грудилась керамическая посуда, украшенная чудными рисунками: орлиноголовыми грифонами, чудищами с огненным хвостом, а также изображениями священной птицы Варган.
Нагруженные оловом, нефритом и лазуритом повозки памирских парсиваней жалобно поскрипывали. У гирканов всегда традиционный товар – вяленая рыба. Бактрийцы гнали табун лошадей. Кое-кто, как иудеи, путешествовал налегке… Ну и что, может, они продали товар и теперь прячут золото в хурджунах, кто ж его знает.