– А кто такая руи? – спросила Аглая, у которой все еще тряслись руки после испытанного потрясения.
– Ведьма-оборотень. Днем это обычная женщина, которая хлопочет по хозяйству или работает в поле наравне с другими фарсиванами. У нее есть муж и дети. Но стоит ей заснуть, как она превращается в ведьму, чтобы охотиться на маяро – душу человека в теле козы.
Услышав про козу, Аглая похолодела.
Иешуа продолжил:
– Руи часто собираются на шабаш. Перед началом праздника они выбирают царицу, которая должна в эту ночь поймать маяро.
– Как? – македонянка похолодела.
– Обманом, приняв облик какого-нибудь животного. Затем она дожидается, когда на пиршество слетятся остальные ведьмы. Среди прибывших есть единственный мужчина – миту, которому руи поручают убить маяро топором на плоском камне. Если отрубленная голова козы упадет на землю, то сразу превращается в человеческую. Миту разделывает маяро, чтобы каждая ведьма получила по куску. После того, как душегубы съедают сырое мясо, они возвращаются в селения. Летают руи на сундуке или прялке… Вы не заметили на капище этих предметов?
Куджула с Аглаей переглянулись.
– Нет… ничего такого.
– Как они скрываются от людей? – спросил Октар.
– Руи можно распознать на рассвете по измазанному кровью лицу или если ее вырвало сразу, как только она проснулась. Но их не убивают, потому что побаиваются. Когда в селении кто-то заболевает, то подозреваемую женщину просят навестить больного. Если ведьма согласилась, тогда он выздоравливает. Миту тоже к утру возвращается в свое тело. Его топор все еще опасен для окружающих, так как приманивает к дому дэвов. Особенно опасно хранить его в доме, где есть роженица – бедняжке не миновать выкидыша. – Получается, эти оборотни что хотят, то и делают! – в негодовании воскликнула Аглая, от пережитого волнения она с трудом справлялась с чувствами.
Особенно ее возмутил последний пример.
– Нет, – Иешуа постарался успокоить македонянку. – В каждой деревне есть даял – человек, который умеет договариваться с руи. Еще он обладает даром исцеления и прорицания. Он тоже рыщет ночью по окрестностям. Увидев ведьму, даял способен ее догнать, чтобы вырвать из рук маяро. Если козу принесли на капище, то он может ее выкупить, заменив на быка… Главное – сразу предупредить фарсивана, душу которого он выкупил, чтобы тот успел принести богам очистительную жертву. Но если маяро убили, фарсивана уже ничто не спасет, и он зачахнет без видимой причины… В общем, хорошо, что вы успели оттуда вовремя убраться.
– Почему они такими рождаются? – поинтересовался Октар.
– Ведьмой не рождаются. Девочку превращает в руи мать, сама ведьма. Для этого она заставляет малышку плясать на жернове водяной мельницы, а потом учит летать. Митой и даялом также становятся по принуждению. Стоит родителям какого-либо мальчика зазеваться, как дэвы тут же похищают его, чтобы увести в дикие места. Они предлагают ему две чаши на выбор: в одну наливают молоко, в другую кровь. Если он выберет молоко, то станет даялом, а если кровь – митой.
– Откуда ты это знаешь? – спросила Аглая.
– Паштуны рассказали… Когда вы спать ушли. Шимон обещал, что возьмет заботу о наших маяро на себя.
Поужинав, устроились на ночлег. Октар с Иешуа прижимались друг к другу спинами для тепла. Куджула обнимал свернувшуюся калачиком Аглаю, заботливо подоткнув под нее край гиматия.
– Что с нами будет? – обреченно спросила македонянка.
– Ничего, – бодро ответил Куджула. – Вот выйдем к Горбанду, а оттуда до Капишы рукой подать.
– У меня плохое предчувствие, – прошептала Аглая. – Я никогда раньше не была в горах… Меня пугает их ледяное равнодушие, как будто им все равно, выживем мы или умрем. Да еще эта ведьма…
– Так они же каменные, – улыбнулся кушан. – Они не умеют думать. Про ведьму забудь. Иешуа сказал, что за нами присмотрят паштуны, а я ему верю.
– Нет… Иешуа рассказывал, что камни тоже умные, как люди. Я чувствую: они меня не любят, хмурятся и недовольно ворчат. Слышишь? – македонянка повернула к нему голову.
– Успокойся, ночью в горах не бывает тихо. Вот погоди, еще обвалы услышишь, – Куджула поцеловал ее и добавил: – Зато я тебя люблю. И буду любить всегда… Так же, как вечно цветет канга.
Он показал на усыпанный изящными желто-зелеными язычками куст.
– Тебе этого мало?
Аглая нашла его руку, тихонько сжала, потом поерзала, устраиваясь поудобней. Вскоре лагерь спал, лишь стреноженные кони похрапывали у воды, подбирая губами стебли осоки…
Весь следующий день беглецы продвигались вдоль Танги. То по нависающим над водой карнизам, то по узкой тропке среди пихт и сосен, то прямо по береговому щебню.
Время от времени встречались переправы: кучи камней, соединенные настилом из переплетенных березовыми ветками жердей. Тогда они спешивались и осторожно переводили лошадей по неустойчивому помосту, держа под уздцы. Но чаще приходилось преодолевать многочисленные ручьи вброд по холодной воде.
Над головой возвышались то желтые, то оранжевые скалы. А иногда цветной гранит как по волшебству сменялся башнями из черного ломкого камня. По мере того, как река наполнялась влагой тающих ледников и ключей, она становилась шире, шумела все строже, грознее…
В заливных долинах ютились деревушки.
Жители относились к путникам доброжелательно, угощали козьим сыром и фруктами. Женщины с интересом разглядывали Аглаю, потому что эллинок им видеть еще не приходилось. Они гладили ее белую кожу, перебирали русые волосы. Македонянка ежилась от их прикосновений, смущенно улыбалась, и поскорее дарила нитку бус с шеи или браслет, лишь бы бактрийки отвязались.
В одном из селений путники поменяли истощенных переходом лошадей на ослов – все равно скоро придется идти пешком. В придачу к ослам Куджула выторговал несколько козьих шкур, чтобы не мерзнуть по ночам.
Вечером четвертого дня отряд вышел на берег Сурхаба. Переночевали в пещере, выбросив из нее кости архаров; видимо, сюда волки таскают добычу. Перед лазом разожгли костер: пусть огонь послужит сигналом для хищников, что место занято.
Утро встретило ясным безоблачным небом и обильной росой, покрывшей прозрачными каплями кустики астрагала, терескена и додонеи.
Когда солнце залило все вокруг испепеляющим жаром, путники достигли долины. Горы раздвинулись, словно им надоело сжимать реку в каменных тисках.
Остаток дня они ехали по берегу поймы, наслаждаясь открывшимся раздольем и пением птиц в фисташнике. Сурхаб потерял силу. Разделившись на множество рукавов, плавно струился среди песчаных отмелей, а вода из грязно-бурой сделалась бирюзово-синей.
Переночевали у входа в ущелье. Там, где река вырывалась из каменной тверди в долину. Куджула всматривался в темноту мрачной расселины, с тревогой думая о предстоящем на следующий день испытании. Аглая казалась спокойной, но была бледнее, чем обычно.
Ночью влюбленные прижимались друг к другу, заглушая страх нежностью.
4
Наконец настал день, о котором старались не говорить во время пути. Сборы были недолгими. Помимо оружия, Куджула с Октаром несли еду и шкуры. Иешуа доверили мешок, где лежало все самое ценное: свинцовый кодекс, куски гексаграммы, деньги. Остальные вещи оставили вместе с ослами в долине. Животные не расстроились из-за ухода хозяев, продолжая с наслаждением пастись среди зелени.
Берега сблизились.
Правый был изрезан террасами, а левый, по которому шел отряд, вскоре превратился в неприступные кручи. Отвесная стена тянулась вдоль русла, теряясь за поворотом. На два человеческих роста от воды гранит был серого цвета, затем начиналась ровная коричневая стена, изрезанная косыми линиями, вся в щербинах, словно обструганная тупым рубанком.
Тропа уперлась в скалу, дальше начинался овринг.
Путники след в след двинулись по шатким мосткам. Сучья под ногами предательски скрипели и проседали под тяжестью людей. В спину дул пронизывающий ветер.
Октар осторожно ставил ногу на настил, слегка покачивался, проверяя на прочность, делал следующий шаг. Аглая прижималась к Куджуле, держась за его пояс.
Иешуа замыкал цепочку. Он облизывал сухие губы, опираясь правой рукой на шершавую поверхность гранита.
Шли долго, глядя под ноги, внимательно осматривая сучья. Каждый старался думать только о хорошем.
«Я смогу… я смогу… ведь я дочь стратега… папа должен мной гордиться…» – уговаривала себя Аглая.
Куджула думал о матери, вспоминал брата, отца… Ему казалось, что они идут рядом с ним, он словно чувствовал их заботливый взгляд, слышал спокойные голоса: «Ничего… все будет хорошо…»
Иешуа прислушивался к шепоту хранителей, которые утешали, ободряли.
Октар, стиснув зубы, бесстрашно продвигался вперед. Он мысленно скакал по родным степям к стойбищу вместе с боевыми товарищами. Звучал смех, позвякивало оружие, ветер раздувал гривы коней, а вдали уже показались кибитки…
Внезапно настил закончился.
Октар удивленно разглядывал скалу: казалось, она шевелится. Вода стекала струйками по гладкой стене, забиралась в щербины, капала с выступов. Чуть дальше, на расстоянии нескольких локтей, снова начинался овринг.
Одного шага мало! Кангюец посмотрел вниз: далеко под ним в каменном ложе несется коричневый от песка и глины ледяной поток. Упасть означает верную смерть, а даже если вынырнешь, уцепиться не за что.
Он передал вещи Куджуле, снял сапоги. Затем осторожно примерился и сделал широкий шаг, уперев ступню в выбоину. Вода обожгла холодом. Перенеся тяжесть тела на левую ногу, осторожно подтянул правую, одновременно цепляясь пальцами широко раскинутых рук за выступы. Втиснул ее туда же, сделал следующий шаг. Перехватился руками. Еще шаг… Миг, и кангюец снова оказался на мостках.
Куджула перекинул ему обувь, потом оба мешка, шкуры, ухватился за выступ… Через несколько мгновений, показавшихся всем вечностью, он стоял рядом с Октаром.
Наступила очередь Аглаи. Октар бросил Иешуа конец аркана, чтобы тот обвязал поясницу македонянки. Она с белым от страха лицом подошла к краю настила. Бездна словно притягивала ее, манила…