– Есть договоренность со стратегом о том, что реликвии повезут под видом даров общине Аполлона в Бактре. Эксиларх обещал выделить пятнадцать крепких мужчин для охраны, больше не может, потому что община маленькая… До Бактры обоз будут сопровождать гиппотоксоты Агенора. Но… у нас могут возникнуть трудности. Поэтому мы здесь.
– Что вам нужно?
– Помощь италиков при вывозе реликвий из схрона.
– Так вам же эллины помогают, – притворно удивился Маркус.
– Храм Анахиты находится не в Капише, а в Ортоспане. Власть стратега не распространяется на территорию за пределами полиса.
– Да знаю я. Ортоспана… Как ты отблагодаришь нас за помощь? – без обиняков спросил префект.
– Вы можете сопровождать обоз до Палестины, там сядете на корабли и вернетесь в Рим. Вы ведь римляне. Дорожные расходы я беру на себя.
Маркус нахмурился. Налил себе вина из кувшина, выпил.
– Римляне, говоришь… Шестьдесят пять лет назад триумвир и проконсул Сирии Марк Лициний Красс нарушил мирный договор с Парфией. Он пересек Евфрат, а затем без объявления войны вторгся в Месопотамию. Красс вел за собой семь легионов, конницу, а также войска союзников – всего пятьдесят тысяч человек. В составе армии были италики, галлы, эллины, сирийцы, бедуины… Сначала они долго брели по песчаной пустыне под безжалостным слепящим солнцем, глотая пыль. Потом их атаковала конница Орода, но сразу отступила… Красс погнал голодных и утомленных походом людей вперед, чтобы догнать врага. За дюнами их ждала засада. Внезапно пустыня наполнилась гулом и лязганьем: катафракты скинули плащи, открыв сияющие на солнце кольчуги из маргианского железа, расправили искрящиеся шелковые знамена… Опустив пики, они бросили коней в карьер. Римляне едва отбили первый удар, когда на смену тяжеловооруженным всадникам пришли конные лучники. Казалось, дождь из смертоносных стрел не закончится никогда. Легионеры бросались в атаку снова и снова, но летящая с неба смерть не щадила никого… Погиб отряд Публия, сына Красса… Потом сам Красс был захвачен в плен и казнен… Парфяне истребляли бегущих в панике с поля боя легионеров целыми когортами. Спастись сумели только десять тысяч воинов. Но они попали в плен и были угнаны в Маргиану. Лишь квестор Красса, Гай Кассий, сумел вернуться в Сирию с отрядом в пятьсот всадников…
Префект снова плеснул в кружку вина, залпом выпил.
Затем продолжил:
– Мой дед, италийский прокурсатор[182], был среди военнопленных, которых Ород насильно поселил в Антиохии Маргианской. Их не сделали аншахриками – рабами-чужестранцами, но горя им пришлось хлебнуть сполна… Пятнадцать лет спустя Вентидий Басс разбил парфян под Гиндарой. Вскоре Ород был убит сыном Фрахатом. Став царем Парфии, тот объявил мобилизацию, чтобы поквитаться с Римом, страну залихорадило… До бывших легионеров никому не было дела, поэтому часть из них бежала из Маргианы, перешла Хиндукух и осела в Капише. В жены они взяли бактрийских женщин.
Лицо Маркуса налилось кровью. Он заметно опьянел.
– Да, мой дед римлянин. Но мой отец наполовину бактриец, я – бактриец на три четверти. А что говорить про потомков легионеров из Аравии или Мавретании? Так какой город нам ближе – Рим или Капиша, в которой мы родились? Ты хочешь, чтобы я помог чужому народу, а взамен предлагаешь перебраться в Рим. Чего ради? Что мы там забыли? Мы даже по крови не римляне.
– А чего же вы тогда разговариваете на латыни? – язвительно спросил Куджула. – Деревня ваша похожа на римский военный лагерь, тебя называют «префектом»… Если поискать, у вас и гладиусы с пилумами найдутся.
– А ты поищи, останешься без головы, – рассердился Маркус.
– Не пугай, давно уже мог остаться, только не остался, – примирительно сказал кушан и поменял тему. – Не хотите в Рим, не надо. Сколько у вас земли?
– По-разному, югеров[183] по двадцать. Больше ассакены не разрешают – боятся, сволочи, что разбогатеем.
– Нормально, – заметил Иешуа. – Средний размер семейного участка в Палестине.
– У тебя в Палестине еще и финиковые пальмы растут, и море под боком, где полно рыбы. А у нас только каменистая земля да орехи, – раздраженно ответил префект.
Он все никак не мог успокоиться – начатый гостями разговор задел его за живое.
– Как насчет Кушаншахра? – спросил Куджула. – Я дам вам по пятьдесят югеров на семью в любом месте, где захотите. Можно на берегу Амударьи, если вам рыбы не хватает. Или вдоль Сурхандарьи, там отличные пастбища. А хотите – идите в Хисарские горы, там и дичь, и рыба.
– Ты сначала докажи, что скептух, – буркнул Маркус. – У тебя на лбу не написано.
Куджула вспыхнул. Затем молча сунул руку за ворот туники и достал висевшую на шее массивную золотую цепь с подвеской в виде золотой пластины, инкрустированной бериллами и гранатами. Центр пластины украшал рельефный круг с четырьмя топорами.
– Это тамга нашего рода. Других доказательств у меня нет.
Мельком взглянув на подвеску, префект отвел глаза.
– Зря пришли, – заключил он. – Мы дорожим тем, что у нас есть. Нас и так мало, а будет еще меньше, если начнем впутываться во всякие сомнительные дела… Проводи их, – обратился Маркус к приведшему друзей стражнику, а сам поднялся с места, тяжело опершись на костяшки пальцев.
Префект давал понять, что разговор окончен.
2
Гиацинтии завершались.
Позади остался скорбный день, который эллины Капишы провели на кладбище за городской стеной. Сначала по улицам города прошла траурная процессия. Женщины облачились в черные одежды, а мужчины повязали черные нарукавные повязки. Плакальщицы оглашали воздух стенаниями, скорбя о гибели Гиацинта, любимца Аполлона. Актеры разыграли на агоре сюжет о том, как Гермес сопровождает Гиацинта к Стиксу, чтобы передать его Харону.
Под конец праздничного дня рядом с кладбищем разожгли огромный поминальный костер. Среди величественных гробниц, кумирен богов, а также украшенных простыми надгробиями бедняцких могил родственники и друзья почивших отдавали дань их памяти обильными возлияниями.
Второй и третий день посвятили восхвалению Аполлона Карнея.
Капиша гудела от торжественного многолюдного шествия. На агоре состоялось состязание певцов, потом турнир кифаристов, за которым последовало выступление хоров.
Женщины расхаживали в венках, сплетенных из роз, мирта, сельдерея и плюща, цветастых шелковых вуалях. Юноши из богатых семей гарцевали на украшенных дорогой сбруей конях. Девушки разъезжали в пышно убранных колясках и даже боевых колесницах.
Двери храмов были открыты с самого утра, так что все желающие могли принести жертву любому олимпийцу. Ведь греческая мифология так или иначе связывала Аполлона с другими небожителями: он был сыном Зевса, братом Артемиды и Гермеса, другом Геракла, соперником Ареса…
Официальная часть завершилась обедом для магистратов в доме стратега. Остаток вечера горожане посвятили тройному возлиянию на домашнем ужине: богам, героям, Зевсу Охранителю…
Куджула и Иешуа стояли перед храмом Анахиты-Артемиды, наблюдая, как по ступеням взад-вперед снуют бехдины. Коринфская колоннада древнего диптера посерела от времени. На фризе и стенах белели пятна свежей штукатурки – там, где разрушившийся за столетия камень залатали глиной. Над похожим на рощу мощных эвкалиптов птероном[184] нависала красная черепица крыши.
– Пошли, пока его не закрыли, – сказал кушан, поудобнее перехватывая хурджун с подношениями для поминальной церемонии.
Свободной рукой он подхватил связку поленьев белого тополя для розжига священного огня. Иешуа нес мешок, в котором лежали реликвии вместе с амуницией: арканом Октара, масляной лампой и топором.
Вскоре паломники окунулись в праздничную сутолоку. Торжественный обряд приношения даров Анахите уже закончился. Пробившись сквозь толпу, они остановились возле курильницы. Эрбады расхаживали по храму, собирая пожертвования, а мобады читали проповеди прихожанам.
Иешуа схватил за рукав служителя, который тащил тяжелую урну с монетами.
– Нам бы освятить жертвенное мясо и совершить ритуальное приношение огню, – торопливо сказал он по-бактрийски. – Сегодня третья ночь после смерти дорогого родственника. Мы беспокоимся о том, чтобы его урван[185] благополучно сошел в царство Йимы.
– Что у вас? – спросил тот, не опуская ношу.
– Птицы и дрова, – иудей ткнул пальцем в хурджун.
Куджула сразу же вытащил одну из обезглавленных и ощипанных дроф, а ногой пододвинул связку поленьев.
– Идите вон туда, к кладовой, – эрбад кивнул в сторону опистодома. – Там примут дары и запишут имя умершего. Сейчас все заняты, сами видите, какой сегодня наплыв мирян…
Отвернувшись, пошел дальше.
Иешуа на мгновение задержался, рассматривая бронзовую статую Анахиты. Матерь знания и дочь могучего Ахурамазды возвышалась над ним, сжимая ладонями передние лапы карабкающихся по ее бедрам львов. «Незапятнанную» украшала покрытая самоцветами и золотыми бляшками шелковая мантия, на шее блестело ожерелье, а на голове искрилась диадема.
Обогнув утопающий в цветах пьедестал, лазутчики увидели приоткрытую дверь кладовой. Осторожно зашли внутрь, огляделись – никого.
– Давай сюда, – шепнул Куджула.
Друзья скользнули за наваленные у стены вязанки хвороста, бросив дары на полу…
После того, как последние посетители покинули храм, привратник запер дверь. Засунув ключ за пояс, он торопливо направился к флигелю, чтобы, наконец, насладиться кувшином ячменного пива под копченого жереха.
Вскоре к храму, кутаясь в гиматий, подошел невысокий лысый мужчина. К нему тотчас подскочил нищий в лохмотьях.
– Где они? – спросил Агенор вполголоса.
– Зашли, но не вышли.
– Ясно… останешься у входа, если что – свистнешь.
Стратег вынул связку ключей и отпер дверь. Скользнув внутрь здания, закрыл ее за собой. На жертвенном алтаре еще тлели угли, оставшиеся после сожжения даров, тускло освещая целлу. Эллин притаился за курильницей, напряженно вслушиваясь в безмолвие святилища…