Совсем по-другому, тепло, доброжелательно, сердечно относились сербы к нам, русским добровольцам в не таком уж и далёком 1993 году. Что изменилось с тех пор? Откуда взялось столько чёрных кошек, что пробежало между нашими народами? Или я всё преувеличиваю и усложняю?
Кстати, отношение к русским добровольцам и отношение к российским журналистам, наверное, вообще нельзя сравнивать. Сербы прекрасно понимают, что «русские, приехавшие воевать за сербов» и «русские, приехавшие писать репортажи о сербах» – не «две большие разницы», а два разных измерения. Одно дело – добровольцы (действительно, русские, действительно, братья), другое дело – журналисты (чаще всего представители «известной», мягко сказать, неславянской национальности). Прекрасно осведомлены они и о нынешних особенностях российской политики, взглядах Ельцина и К°, позиции, характерной для большей части наших официальных, а, значит, проамериканских, русофобских и антиславянских отечественных СМИ. С какой стати, с учётом всего этого, ждать здесь от сербов сердечных лобзаний и готовности предоставить информацию, которая, по сути, относится к разряду военной тайны?
Логикой ума подобную ситуацию я понимаю, готов согласиться, принять, простить братьев-славян. А вот сердце такую действительность принимать наотрез отказывается. Наверное, на всю жизнь запомню батюшку одного из косовских сёл. Узнав, что мы из России, он, мало того, что наотрез отказался от интервью, но и запретил нам общаться с прихожанами.
Причин своего совсем «небратского» поведения объяснить не удосужился, только бормотал что-то несвязное про Ельцина, который «пьёт много водки», про Москву, «где много евреев», про албанцев, «готовых убить всех сербов». Очень хотелось растолковать священнику, что «Москва и Ельцин – это ещё не вся Россия», что евреев в Москве в процентном отношении почти столько же, сколько их соплеменников в Белграде, что большая часть населения этой России всё-таки солидарна с сербами. Хотелось рассказать и про русских добровольцев, в рядах которых совсем недавно воевал, помогая сербам сохранить свою Веру и свою Культуру. Не успел: батюшка решительно потребовал покинуть территорию храма.
Мой спутник Артём, так и не успевший на этот раз расчехлить свою аппаратуру, подобной сценой был попросту обескуражен:
– Он чего, не понимает, что мы с добром сюда прибыли, что мы информационную поддержку сейчас сербам оказываем?
– Не понимает, но это – временно, – на автомате отделался я обтекаемой фразой, про себя искренне удивившись, что на этот раз в разговоре не был упомянут ракетный комплекс С-300.
Кстати, Артём по несколько раз на день демонстрирует вопиющую дремучесть в вопросах балканской истории и абсолютную безучастность к нынешней ситуации в Сербии. Последним даже бравирует, часто повторяя:
– Моё дело – карточек наделать… А что тут с братушками творится – мне фиолетово… Мне своих проблем – выше крыши…
Полемизировать с ним, заниматься славянским и русским национальным ликбезом не собираюсь. Артём – типичный продукт, пожалуй, самой подлой эпохи российской истории, соответственно, достойный кадр для порождённой этой эпохой прессы, якобы демократической, якобы либеральной. Соответственно, нет никакого желания посвящать напарника по командировке в особенности моего личного отношения к сербской теме, в деталях рассказывать ему о том, что я делал на Балканах шесть лет назад. Уверен, что воспринимать правильно подобную информацию он не способен. Пожалуй, мы просто приговорены смотреть на мир разными глазами, обречены по-разному воспринимать всё происходящее в этом мире.
Мои косовские впечатления подталкивают к некоторым выводам. Их нельзя назвать совершенно новыми. Больше того, кажется, что эти выводы всегда были частью моего мировоззрения, просто они были глубоко внутри, но именно здесь они «дозрели», обрели законченную, готовую для газетного тиражирования форму. Например, я теперь очень чётко понимаю, что каким бы высоким ни был уровень нынешней цивилизации, как бы широко не использовались в нашей жизни компьютеры и сотовые телефоны, люди по-прежнему не избавлены от жёсткой необходимости порою браться за оружие. Причины подобной необходимости известны столько, сколько существует человечество: чтобы спасти дом от разорения, могилы предков от поругания, себя и близких от смерти и рабства. А за всем этим маячит жуткая формула – основа цепных реакций всех конфликтов и войн: или ты – или тебя. И как было во все времена, во всякой войне находятся свои герои, обойдённые наградами, и предатели, укравшие чужие подвиги, мародёры и скромные труженики.
Пожалуй, именно к последней категории можно отнести Зорана Спасича, жителя косовского села Прилужье. Человек он сугубо гражданский, до недавнего прошлого работал слесарем на расположенной неподалёку электростанции. В начале девяностых отвоевал три года в Боснии, дрался с мусульманами за право сербов оставаться сербами. Кто посылал, мобилизовывал? Никто. Воевал добровольцем. Считал, что в Боснии без него не обойдутся. Как только запахло порохом в Косово, снова взялся за автомат. Албанцев врагами не считает. Воюет не с албанцами, а с террористами.
Обо всём этом мы разговаривали с Зораном на кухне его уютного, чем-то напоминающего украинскую хату, дома, пили густой крепкий кофе. Зоран только что приехал с позиции, с того самого «положая», на который нас так не хотят пускать сербы. Всего на несколько часов. Отогреться, а, главное, проведать мать – семидесятилетнюю Елицу. Ему бы прилечь, вытянуть ноги в сторону жарко натопленной печи, но он терпеливо слушал наши вопросы. Отвечал короткими, чёткими фразами. То ли по причине усталости, то ли следуя принципу военного времени «не болтать лишнего». Его рассказ я запомню надолго.
– На положае мы по сменам вахту несём. Ополченцы и полицейские. Позиция у нас не очень выгодная. У подножия горы. Гора Чечевица, слышали, наверное. Шептарам (Так сербы называют албанцев. – Б.З.) там нападать удобно. Они – наверху. Мы – внизу. От границы здесь немногим более сотни километров. Граница условная. Албанцы её совсем не охраняют. Любопытно, в последнее время к террористам караваны уже без людей приходят. Лошади специально натренированы. С той стороны их загружают. На этой – встречают. В поклаже – оружие, взрывчатка. Для того чтобы нас, сербов, убивать…
Обратил внимание, что последняя фраза была произнесена ровным, бесстрастным голосом, будто речь шла о чём-то обыденном и очень привычном.
Уже вернувшись в отель, вспоминал беседу с ополченцем Зораном Спасичем в деталях, размышлял по поводу услышанного, выводами делился с блокнотом.
Верно, существуют сложные, почти научные концепции объяснения конфликта в Косово. С цифрами и графиками, формулами и цитатами из важных государственных документов. Моему недавнему собеседнику вникать во всё это некогда, да и незачем. У него своя геополитика, своя правда. Не из справок и книг, а от отца и деда знает он, что эта земля была испокон века сербской. Албанцы появились здесь вместе с турками уже после Косовской битвы. По сути, турки использовали их как инструмент для исламизации и колонизации края. Тем не менее зла на албанцев здесь никто не держал. Смешанные браки, сёла, где не одно поколение душа в душу жили сербы и албанцы – лучшее тому подтверждение. Особенно вольготно жили албанцы при коммунистах. Жили – не тужили. Получали высшее и всякое прочее образование, делали карьеры на государственной службе, отстраивали многоэтажные особняки. Не забывали за этими заботами и о таком важном деле, как продолжение собственного рода. Рождаемость в албанских семьях всегда была сверхвысокой. До недавнего прошлого согласно специальному положению крестным отцом каждого десятого ребёнка в семье считался лично Иосип Броз Тито.
Со временем в Косово сложилась более чем странная ситуация. На исконно сербской земле, там, где некогда появились первые сербские княжества, сербы стали чем-то вроде национального меньшинства. Даже в самой Приштине – столице автономного края – доля сербов в населении составляет ныне около десяти процентов. Разумеется, некоторым албанцам, во что бы то ни стало, захотелось независимости. Статус автономного края эту независимость, по сути, и обеспечивает – не случайно Косово уже давно называют государством в государстве. Однако автономия в рамках югославского государства албанских националистов уже не устраивает. Одна их часть стала бороться за независимость политическими методами, другая взялась за оружие, встала на путь террора, организовалась в Освободительную армию Косово.
Мне показалось, что наш собеседник ополченец Зоран Спасич, хотя и воюет не первый год, от войны вовсе не устал. Устал от политики, от интриг, шумихи вокруг «косовской темы», возни вокруг земли, на которой его предки жили ещё много веков назад. Наверное, поэтому долго обсуждать в деталях злополучную албанско-сербскую тему у него не было никакого желания. Куда охотней говорил он о бытовых сторонах своего нынешнего фронтового житья. Ругал ночной холод, раскисшие от распутицы дороги, едкую красноватую грязь, пятна которой так прочно въедаются в обувь и одежду. Оказывается, экипировка воюющих сторон – особая тема. До единой формы одежды ополченцам далеко. Комбинезоны и брюки со складов ЮНА дополняются сугубо гражданскими свитерами и куртками. Ещё сложнее с обувью. На ногах у Зорана и многих его товарищей самые обычные резиновые сапоги – далеко не лучшая обувь для ночных караулов и многочасовых рейдов по заснеженным горным склонам.
– Шептары экипированы лучше. Обмундирование у них немецкое. Ботинки – американские, – вовсе без зависти констатировал наш недавний сербский собеседник. И сделал неожиданный вывод:
– Так что на трофеи надеемся…
Целые сербские сёла на территории, прилегающей к албанской границе, брошены. Их жители разделили участь многих тысяч беженцев. Достаточно просто проехать по улицам этих сёл, чтобы понять: люди покидали насиженные места в самом спешном порядке: брошен приготовленный к весенним работам садовый и полевой инвентарь, на верёвках полощется так и не снятое бельё, в некоторых садах бродят невест