— Я попросил его подождать минутку в коридоре. Дело в том, что он еще жалуется на головные боли, и врачи послали вместе с ним медсестру, предупреждали не очень волновать его.
— Хорошо.
Вошел Ломов. Вид у него был действительно болезненный, и Славин пожалел, что не поехал к нему в больницу сам. Спросил:
— Как себя чувствуете?
— Голова болит, подташнивает немного.
«Зря я его поднял с койки, человек чувствует себя плохо, а я потащил его в милицию», — снова подумал Славин, присматриваясь к Ломову. Среднего роста, нормального телосложения, со спокойными голубыми глазами, двадцатисемилетний парень вызывал к себе доверие и расположение. Его чуть выступающий подбородок зарос светлой щетиной.
Славин взял бланк протокола допроса и пожалел, что нет следователя Леонова, который вынужден был срочно уехать к больной матери. Майор заполнил первый лист протокола допроса, куда занес данные о допрашиваемом, и задал первый вопрос. Ломов, часто задумываясь, вспоминал, какие были маски на преступниках, находились ли они в перчатках, какая одежда была на них.
— Леонид Петрович, откуда у преступников появился бинт, которым вам руки связали?
— С собой принесли. Я даже помню, как один из них сказал второму: «Давай бинт».
— А почему упаковка от бинта оказалась в кармане вашего пиджака?
Это был главный вопрос, который не терпелось задать Славину. Действительно, если преступники сами принесли бинт, сами разрывали упаковку, то почему эта упаковка оказалась в кармане пиджака Ломова и, главное, каким образом появились следы пальцев рук Ломова? Ведь по обстоятельствам дела бригадир не мог держать ее в своих руках? Но сейчас стоило только Ломову пояснить, что положить упаковку в карман пиджака его заставили грабители, и все встало бы на свои места. Однако Ломов ответил иначе.
Он спокойно посмотрел на Славина и сказал:
— Это они мне положили упаковку в карман пиджака. Я стоял лицом к стене, один из них приказал мне заложить руки за спину, что я и сделал. Потом он подошел ко мне, сунул упаковку в карман и начал связывать мне руки. Я думаю, что она ему мешала связывать меня, поэтому он и избавился от нее таким образом.
— Значит, в руках вы ее не держали?
— Нет.
У майора чесался язык спросить, каким же образом оказались отпечатки пальцев рук Ломова на упаковке. Но он вовремя спохватился и спросил о другом:
— После того как они ушли, вы не пытались вытолкнуть кляп изо рта?
— Пытался, но они мне его так загнали, что чуть рот не порвали.
— Скажите, вы не ошибаетесь во времени, когда говорите, что преступники появились около двух часов?
— Нет, не ошибаюсь. Дело в том, что я хотел в два часа ночи позвонить к себе в отдел, и поэтому следил за временем. Помню, что было без двадцати два, когда я смотрел последний раз на часы, а минут через десять и они появились.
— Лично вы никого не подозреваете?
Ломов молча покачал головой.
— Ну, что же, поезжайте обратно в больницу, лечитесь.
Ломов посмотрел Славину в глаза:
— Товарищ майор, а вы найдете бандитов?
— Думаю, что найдем.
— Вы не представляете, как мне стыдно! Бригадир — и такую промашку допустил. Как я теперь своим работникам в глаза посмотрю?
— Вы сейчас об этом не думайте, вам надо быстрее выздороветь. — Славин повернулся к Мочалову: — Отвезите Леонида Петровича в больницу и возвращайтесь сюда.
Майор остался один. Его озадачили следы пальцев рук Ломова на упаковке от бинта. Майор пододвинул поближе телефон и позвонил судмедэксперту. Долго никто не отвечал. Славин уже хотел было положить трубку, как на другом конце провода послышался щелчок и ответил женский голос. Владимир Михайлович попросил пригласить судмедэксперта Воложина. Прошло не менее пяти минут, прежде чем ответили.
— Захар Захарович, здравствуйте, Славин беспокоит. Как вы считаете, Ломов мог вытолкнуть языком кляп изо рта?
— Не только мог, но и должен был это сделать.
— А где сейчас этот кляп?
— У меня. Он вам нужен?
— Да. Там записи Ломова. Он регистрировал ночью, кто звонил ему и когда.
— Пожалуйста, можете забрать.
— Спасибо, я Мочалова к вам подошлю.
Владимир Михайлович задумался: «Что-то не пляшет у Ломова и с кляпом. Может, путает что-то?»
Резко зазвонил телефон внутренней связи. Майор поднял трубку:
— Слушаю, Славин!
Это был Лисицын. Он спросил:
— Владимир Михайлович, ты подготовил список лиц, которых надо проверить в причастности к нападению на сторожа?
— Да, Леонид Федорович, подготовил, получается двадцать один человек. Восемь человек были судимы в разные годы за ограбление касс и сейфов, а остальные — за кражу денег из государственных учреждений.
— Дай мне их. Я на шестнадцать тридцать пригласил начальников отделений уголовного розыска всех райотделов и поручу проверить этих лиц по территориальности.
Отдав список Лисицыну, Славин направился к себе в кабинет. У дверей спиной к нему стоял здоровенный мужчина. Он дергал за дверную ручку и обернулся на приближающийся шум шагов. Славин стал как вкопанный: перед ним в форме полковника был... Горчаков.
— Семен Антонович, каким ветром вас сюда занесло?
Тут же в коридоре обнялись. Славин не считал себя физически слабым, но когда его облапил Петр Первый, крякнул от его дружеских объятий. Они вошли в кабинет. Славин был рад встрече и во все глаза рассматривал своего бывшего начальника. Тот не изменился, может быть, только несколько морщинок добавилось за эти годы.
Владимир Михайлович вспомнил, как переживали сотрудники, когда узнали, что Горчаков едет в Москву для дальнейшего прохождения службы.
— Надолго к нам?
— Это зависит не от меня, но чувствую, что надолго. Меня откомандировали сюда для работы в министерстве. Пришел познакомиться с твоими начальниками и решил на минутку забежать к тому, кто меня когда-то царем окрестил. Не знаю, откуда в Москве узнали, но и там меня не иначе, как Петром Первым кличут. Ну, а как ты? Рассказывай.
— Что рассказывать. Вы уехали, меня забрали в управление.
— Как домашние дела?
— Нормально.
— Как Рита?
— Жива-здорова.
— А ты возмужал. Да... Время идет... Как дети?
— Сын и дочь растут.
— Мама?
— Спасибо, здорова.
Горчаков помолчал, а затем задал вопрос, который, наверное, сразу же хотел задать, но воздержался:
— Выяснил что-нибудь про отца?
— Да, Семен Антонович, пытали его гестаповцы перед смертью... жаль только, не знаю, где он похоронен... — Помолчав немного, Славин спросил: — А у вас без изменений?
— Все по-старому, если не считать, что дети институты окончили. Сын — юридический, дочь врачом стала.
Славин обратил внимание, что за это время Горчаков закурил уже четвертую сигарету, и сказал:
— Много курить стали, Семен Антонович.
Тот усмехнулся:
— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. А у меня, браток, здоровья на троих хватит, так что могу запросто курить и водки рюмку-другую выпить.
Не знал Славин, что ровно через год он, со слезами на глазах, будет вспоминать эти слова, стоя у гроба Семена Антоновича, который умрет от рака легких.
Они договорились встретиться в выходной день и расстались. Горчаков поехал в министерство, а к Владимиру Михайловичу зашел Иван Мочалов.
— Когда я вызвал Ломова из вашего кабинета, — рассказывал Мочалов, — к нам подошла медсестра, и мы втроем направились к выходу. На первом этаже нас встретил неизвестный мужчина. Он был в светлом плаще, в руках держал черный зонтик. Этот мужчина незаметно показал Ломову три пальца, и они, сделав вид, что между собой незнакомы, разминулись. Я в этот момент разговаривал с медсестрой, и тот мужчина наверняка считал, что я не заметил его жеста. Я посадил Ломова и медсестру в машину и вернулся, попросил дежурного выяснить, кто этот человек. Потом отвез Ломова в больницу, где побеседовал с лечащим врачом. Кстати, тот утверждает, что у Ломова от такого удара голова не должна болеть. Я попросил доктора проследить, чтобы к больному никого не пропускали, а сам поехал обратно. Дежурный, когда я пришел к нему, сообщил, что это был родной брат Ломова — Василий. Я считаю, что здесь что-то нечисто. Смотрите: родные братья делают вид, что не знают друг друга, делают мимоходом какие-то знаки. Вот и решил на всякий случай сообщить вам.
— И правильно поступил. Дело в том, что нам нельзя исключать и версию о том, что Ломов причастен к преступлению. Где сейчас брат Ломова?
— Здесь, на втором этаже, ожидает следователя Леонова, а дежурный, когда интересовался, кто он, не стал говорить о том, что следователя сегодня не будет.
— Давай сделаем так: ты сейчас поезжай к судмедэксперту Воложину и забери у него кляп, которым преступники затыкали рот Ломову. Но прежде чем уехать, приведи брата Ломова ко мне.
Мочалов вышел из кабинета и через несколько минут привел второго Ломова. Славин спросил:
— Вас по повестке следователь вызвал?
— Да, вот она.
Майор взял повестку и вслух прочитал:
— Ломов Василий Петрович. Вы — родной брат Леонида Петровича?
— Да. Скажите, а его что, арестовали?
Этот вопрос поставил Славина в тупик. Чтобы выиграть время и придумать ответ, он полез в нижний ящик тумбы письменного стола, достал бланк протокола допроса и переспросил:
— Вы у меня что-то спрашивали?
— Да, я спросил, действительно ли моего брата арестовали?
Славин подумал: «Значит, он допускает, что его брата могут арестовать. Никаких возмущений, протестов. Даже не признался в родстве в коридоре».
Славин решил повременить с ответом и спросил:
— Вы, наверное, видели, как его выводили из управления?
Ломов оглянулся на стоявшего у окна Мочалова и, чуть смутившись, ответил:
— Да, собственно, я его встретил в коридоре, когда вел его вот этот товарищ старший лейтенант.
Мочалов как будто теперь вспомнил:
— А, так это вы ему показали три пальца? — И, повернувшись к Славину, пояснил: — Когда я вместе с Ломовым направлялся к выходу, то этот товарищ шел нам навстречу. Смотрю, он показывает моему подопечному три пальца, — старший лейтенант взял с подоконника свою папку, подошел к двери, приостановился и спросил: — А что означал ваш жест?