— Это и есть праздник. Мы свободны. Свободны! Да он же нас просто использовал. Меня — почти три года, тебя — не знаю, сколько… Пять лет? Сколько ты проработал на него? Может быть, ты сделал слишком много? Может, в этом все дело?
— А что будет… с нашей организацией? Что будет с «Дер Грунд»? — Что-то похожее на чувство вины промелькнуло в ее глазах. Ага, значит и ее можно перебороть. — Ты такая же, как все остальные: сдаешься, не закончив дела. — Он почти кричал. Подошел к телевизору, сделал погромче звук — он слушал программу Си-эн-эн постоянно, когда не спал.
— Да он тебя просто загипнотизировал. Тебе надо промыть мозги! Ты что, забыл, что он вовлек нас с помощью шантажа? Я вот не могу этого забыть. Никогда не забуду. Теперь он за это расплачивается. И поделом. Ну почему, почему я должна была выбросить из жизни эти два года? Назови хоть одну причину. И почему я не должна думать об этом так, как я думаю? Можешь ты мне сказать?
Да, он мог назвать ей причину, вполне понятную.
— Потому что нас все равно не оставят, если мы не закончим эту операцию. До нас все равно доберутся. — Он помолчал: пусть впитает его слова как следует. — Единственный способ освободиться, если ты действительно этого хочешь, — это довести дело до конца. Больше никаких операций не будет, Моник, потому что «Дер Грунд» больше не существует. Видишь, как все просто. Подумай как следует. Только так мы и сможем купить себе свободу.
Она расхаживала по комнате, заложив руки в карманы. Конечно, для него эта операция значила больше, чем для нее. Один из тех, кого он собирался убить, а именно теперешний президент компании «Айшер Уоркс Кемиклз» был для Корта причиной всех его несчастий: того, что сын родился с неизлечимыми дефектами; того, что жена не смогла этого вынести и покончила с собой. Того, что погибла его семья. Моник ему была нужна лишь как помощница, только потому, что проделать такое в одиночку было бы просто немыслимо.
— О какой еще операции ты говоришь? Ты что, шутишь? — Она смотрела на него с подозрением. — Да мы же ничего сейчас не можем. Мы как собака на трех лапах.
— Может, мы и на трех лапах, но укусить-то мы еще можем. — Он похлопал рукой по чемоданчику, в котором лежал детонатор. Подошел к ней. Ах, какое удивительное ощущение собственной власти он сейчас испытывал! Непонятно даже, чем оно было вызвано, это ощущение, — детонатором в портфеле или вот этой женщиной? Ему захотелось тут же овладеть ею. Прямо здесь, сейчас. К любви это не имело никакого отношения. Вообще к чувствам это не имело отношения. Только к власти. Хотелось подчинить ее себе полностью, чтобы она вся раскрылась перед ним, чтобы вся была в его власти. Во время оргазма, он это помнил, лицо ее было, как у маленькой девочки, которая не может понять, больно ей или приятно. Господи, как же он хотел ее сейчас!
— Мы собака на двух лапах, — поправила она саму себя. — Нас ведь осталось всего двое.
В бессилии она опустилась на край кровати. Он сел рядом.
— И двуногая собака еще может передвигаться. Вот если останется одна лапа, собака может только лечь и умереть. Я этого делать не собираюсь.
Она прижалась к нему всем телом.
— Что же теперь?
Он торжествовал.
— Теперь нам надо убить время. — Он перегнулся и расстегнул верхнюю пуговицу у нее на блузке. Она легонько хлопнула его по руке, но он знал, что это ничего не значит.
— Скажи мне, — проговорила она.
Он расстегнул еще одну пуговицу.
— Я собираюсь сбросить еще парочку самолетов. Один здесь и еще один в Вашингтоне. И тогда с «Айшер Уоркс» будет покончено.
— Тогда, во Франкфурте, ты говорил то же самое.
— Верно.
— И как же ты собираешься покончить с ними? Ну, убил ты Айшера, они тут же нашли ему замену.
— В лице Ганса Мознера, — прервал он. Для нее это имя ничего не означало, для него же оно означало все. Именно Мознер руководил фабрикой в Далсберге в тот период, когда жена Корта была беременна. Ядовитые выбросы отравили тогда всю местность. И нанесли непоправимый вред плоду. Теперь Мознер стал президентом компании. — Мознер будет на этой встрече в Вашингтоне. Он и есть наша главная цель.
Моник смотрела на него скептически.
— Значит, у нас будет не одна цель?
На подоконник снаружи опустился голубь. От ядовитых выбросов крылья у него были почти обесцвечены.
— Все не так просто, — проговорил он. — Ты все поймешь… со временем. Ты сама увидишь.
— Что я увижу?
Чем меньше она будет знать, тем лучше. В то же время ему не терпелось все ей рассказать. Его план был настолько идеален, что просто необходимо было с кем-нибудь поделиться. Сама сложность этого плана наполняла его чувством гордости, всемогущества, превосходства. После целого месяца, проведенного в полном одиночестве, в сложных приготовлениях, ее общество вдруг показалось ему благодатью, ниспосланной свыше.
— Думаю, тебе не нужно знать все, — сказал он. — Могу рассказать только следующее. Самолет, который мы должны взорвать сегодня, везет основные химические компоненты для производства пестицидов. В Соединенных Штатах их продать невозможно из-за американских законов. Для того чтобы обойти эти законы, американский филиал компании «Айшер Уоркс» производит эти компоненты в Штатах, затем направляет в Мексику, где на их основе производят те же самые пестициды, которые в Америке объявлены вне закона. Их используют на мексиканских полях, собранный же там урожай отправляют морем в Штаты. Вот так и замыкается этот круг. Но сегодня карусель должна остановиться. И это только начало.
— То есть?
Конечно, не стоило бы рассказывать ей все. Но он уже не мог остановиться.
— В Вашингтоне должна состояться встреча. Приглашены одни только шишки, самые-самые. Там будет Мознер, там будут Уильям Сэндхерс из фирмы «Байжинир», Мэтью Грэйди из «Химтроникс», Дуглас Фитцморис, Элизабет Сэйвил, Говард Гольденбаум. Владельцы и руководители крупнейших химических компаний. Мне надоело отрезать пальчики поштучно. Пора ампутировать голову.
Она, казалось, сильно разволновалась. Конечно же, ей были знакомы все эти громкие имена. Собственно говоря, на это он и рассчитывал.
— Ты хочешь уничтожить всех сразу?! Одним махом?! Но как? Что, они все полетят одним самолетом, или… как-нибудь еще?
— Или как-нибудь. Тебя родители разве не учили, что все можно сделать, если только подумать хорошенько. В общем, сама все увидишь. — Он расстегнул и третью пуговку. Она, кажется, даже не заметила. Действительно, нет ничего невозможного, подумал он. Потянулся и обхватил ладонями ее грудь. Она была горячая, как печка. И так же горячо стало у него в паху. — Очень неплохо убивать время таким образом, — прошептал он.
— Да ты просто смеешься надо мной! Я тебя ненавижу.
— А я вот тебя люблю. Вернее, занимаюсь с тобой любовью.
— Не будешь ты заниматься со мной любовью, пока не расскажешь, что мы собираемся сделать.
— Не могу. Я и так уже рассказал тебе слишком много.
— Нет! — Она взглянула на него из-под опущенных ресниц. По-видимому, у нее появилась новая идея. — Есть и другие способы тебя разговорить, — улыбнулась Моник.
Он провел пальцами по ее груди и почувствовал ответную реакцию.
Он так и не понял, была ли его эрекция результатом этого прикосновения к ее груди или же неведомого доселе ощущения беспредельной власти.
Он указал на экран телевизора.
— Только телевидение говорит с людьми, и только его люди слушают. Поэтому я намерен заполнить телеэкраны правдой для разнообразия. А что может быть привлекательнее для любой службы новостей, включая Си-эн-эн, чем вид пылающей взлетной полосы. Они будут нас благодарить, уверяю тебя.
Она улыбнулась. Улыбка у нее изумительная — манящая и чуть хитроватая. Женщина, полная интимных секретов. Один из этих секретов он уже хорошо знал — чтобы ее зажечь, достаточно поиграть с ее губами. Он никогда еще не встречал женщины, до такой степени заряженной сексуальной энергией и настолько любящей секс.
— Я по тебе скучал.
— Лжец!
— Ну почему же, — медленно проговорил он, проводя пальцем по ее губам. Он делал это до тех пор, пока она не поймала губами его палец и не начала сосать.
Все разговоры закончились. Он вынул мокрый палец из ее рта и повел его вниз до самой груди. Соски были твердые и напряженные Его вновь охватило чувство торжества. Все равно что ставить часовой механизм на детонатор. Он и здесь рассчитал правильно. Сорок семь секунд, вспомнил Корт.
Она взялась за его ремень. Ну нет, сегодня командовать будет он. Все еще влажным пальцем он стал производить круговые движения между ее ног, проникая все глубже и глубже, пока не довел ее до экстаза.
Вот теперь все на своих местах. Наконец-то он почувствовал, что может расслабиться, несмотря на гулко бьющееся сердце и дергающую боль на месте вырванного зуба. Все идет прекрасно. Лучше, чем он ожидал.
Через полчаса простыни на кровати были окончательно скомканы, в комнате все пропахло ее запахом. Эти лихорадочные минуты с привкусом смерти соединили их, казалось, навсегда.
— Как только ты все запомнил? — сонно спросила она. — Или все женщины так похожи?
Сказать ей, что между той встречей, два года назад, во Франкфурте и сегодняшней он всего один раз был с женщиной и что это был полный провал? Нет, не стоит давать ей почувствовать над ним власть. Сейчас он утвердил свое превосходство, пусть так и останется.
— Ты меня ни разу не поцеловал, — сказала она, коснувшись его распухшей щеки.
— Для тебя же лучше, что не поцеловал. У меня там инфекция. Надо бы найти врача, но сейчас нет времени.
— Но это, наверное, больно.
— Ничего, переживу.
— А вот этого никто не может знать, — вдруг сказала она, и они замолчали.
— Мы ведь пережили Франкфурт, — проговорил он.
— Это совсем другое.
— В чем же разница?
— Там мы чувствовали поддержку всей команды. Теперь совсем другое.
— Ну не такая уж большая разница. — Он прекрасно себя чувствовал. Благодаря ей.