— Единственный случай, — торжествующе проговорил Левин, — когда ты можешь извлечь пользу из того, что у тебя сотрудник — сын зубного врача-гигиениста.
Дэггет вскинул голову.
— Вот, — сказал Левин, — я наткнулся на это, просматривая лабораторный отчет. — Он протянул Дэггету фотографию, которую тот предпочел бы не видеть. Уж во всяком случае не за едой.
— Видишь, вот здесь, — показал Левин, — вот здесь он раскололся. Часть корня наверняка осталась в десне. А если так, у него начнется воспаление и ему срочно понадобится врач.
Дэггет ощутил привычное возбуждение.
— Насколько это реально? — спросил он.
— Да почти наверняка. Если часть корня осталась внутри, самому ему с этим не справиться. Так что, наверное, нам стоит поднять на ноги всех дантистов и в Лос-Анджелесе, и в Вашингтоне. Пусть следят, не появится ли иногородний житель вот с этим самым зубом. Номер семнадцатый.
— Арестовать мы его за это, конечно, не можем. Но можем удержать на крючке. Может, даже зубному врачу удастся взять анализ крови.
— Два больших столичных города, — задумчиво проговорил Левин. — Работы навалом.
— Нет, это все делается с помощью компьютера. И у нас есть с ним телефонная связь. Ты записываешь словесный запрос, потом списываешь номера из телефонной книги, остальное делает компьютер. Он набирает каждый номер из списка до тех пор, пока не получит ответ. Запрос может быть любой формы, от самого сложного до самого простого. Поговори с ребятами из техотдела, они тебе все сделают.
Левин почти выбежал из комнаты, захватив с собой снимок зуба.
Дэггет перезвонил в «Данинг». Трубку сняла женщина по фамилии Федорко, говорила она с легким акцентом, тщательно подбирая слова.
— У нас в «Данинге» работают очень добросовестные люди, мистер Дэггет. Я уверена, что вы со мной согласитесь, особенно после беседы с доктором Барнесом, нашим инженером. Он может встретиться с вами завтра.
— Завтра?
— Да, он как раз сейчас летит в Вашингтон и попросил меня договориться с вами о встрече. С вами или с кем-нибудь из ваших сотрудников. В любое удобное для вас время. Насколько я поняла, дело не терпит отлагательства. Те полчаса на тренажере с доктором Вардом записаны у нас на диске. В общем, доктор Барнес вам все объяснит при встрече.
Воображение Дэггета лихорадочно заработало. Двенадцать часов до назначенной встречи с Барнесом тянулись страшно медленно.
Они встретились ровно в три в присутствии Брэда Левина. Барнес разрешил записать разговор на пленку.
У него было худощавое лицо, всклокоченные волосы и усики щеточкой. Дэггету он очень напоминал университетского профессора времен шестидесятых. Дело свое он, по-видимому, знал, тренажеры и компьютеры — это была его стихия. Но общаться не умел совершенно. К тому же говорил с сильным акцентом, то ли с немецким, то ли со шведским. Каждый раз после его объяснений Дэггету хотелось все повторить, чтобы убедиться, что он правильно понял. Это создавало страшное напряжение и отнимало уйму времени. После двухчасовой беседы Дэггет весь взмок.
— Боюсь, я немного запутался, — проговорил Дэггет, когда стало наконец ясно, что профессор закончил.
— В чем именно? — спросил Барнес.
— Если я правильно понял, моделировалась одна и та же ситуация — потеря управления.
— Совершенно верно. Доктор Вард моделировал потерю управления на различных уровнях высоты, причем во всех случаях достаточно низко и во всех случаях почти сразу же после взлета.
— И вы утверждаете, что именно это произошло с «Эм-Эйр-Экспресс», рейс 64?
— Абсолютно точно. Потеря управления — единственное, чем можно объяснить катастрофу. Для подтверждения этого нам нужна расшифровка записей голосов из кабины пилота.
— Она еще не готова? — Дэггет обернулся к Левину.
— Не закончена, — ответил Левин. — И они не хотят ее сюда пересылать, пока не восстановят пленку до конца.
— А я-то думал, такие вещи не разрушаются, — сказал Дэггет.
— Все разрушается, — заметил Барнес. — Но в данном случае это не имеет большого значения. Запись на пленке подтверждает, что в кабине начался пожар; вы, вероятно, в курсе.
Дэггет был в полной растерянности: он был абсолютно не в курсе и не хотел, чтобы Барнес это заметил.
— Возможно, этим и объясняется потеря управления, — продолжал Барнес. — Токсичные испарения.
Дэггет сделал себе пометку в блокноте. Если токсичные испарения были, в отчете патологоанатомов это должно быть отражено.
— А почему же не включили автопилот? — спросил он.
— Это всеобщее заблуждение, — ответил Барнес. — Летчики не любят автопилот, так как он полностью отключает их от управления самолетом. Для того чтобы включить автопилот, требуется несколько секунд, но во время взлета у летчика каждая секунда на счету. Вообще-то автопилотом пользуются, и даже довольно часто, но включают его не раньше чем на высоте примерно восемнадцать тысяч футов, то есть через несколько минут после взлета.
— Вы хотите сказать, что автопилот имеется в наличии, но им не пользуются?
— А вы посмотрите: большинство несчастных случаев происходит во время взлета или сразу после взлета.
— Значит, по вашей теории выходит, что самолетом в тот момент никто не управлял?
— По моей теории, вы сказали? Это не теория, сэр, это чистейшая физика. — Бернес открыл блокнот и показал Дэггету диаграмму предполагаемого полета рейса 64. — Самолет оторвался от взлетной полосы вот здесь, а разбился вот здесь. — Он указал на Голливуд-парк. — Как видите, то же самое проигрывалось на тренажере. — Он развернул карту, по всей видимости, составленную компьютером. — Если убрать все управление самолетом вот в этой точке, — он указал на карту, — то есть через сорок семь секунд после взлета, падение «данинга-959» должно произойти вот здесь. Теперь, если достаточно точно просчитав расстояние и соблюдая масштаб, мы наложим это на карту Лос-Анджелеса, получим опять же Голливуд-парк, где разбился шестьдесят четвертый.
Последовала мертвая тишина. Прервал ее Дэггет:
— А как насчет скорости ветра, температуры, там… ну и всего остального. Эти вещи возможно точно просчитать?
— Если маленький самолет, то да, скорость ветра очень влияет. Но у крупного лайнера имеют значение только сила тяги, размах крыльев, скорость и сила земного притяжения. И все это вполне просчитывается. Авионика — очень точная наука. Уж если нам удалось с помощью автоматики доставить объект на неосвещенную сторону Марса — и я горжусь, что «Данинг» был участником этого проекта, — то, я считаю, мы должны быть в состоянии точно предсказать траекторию полета пассажирского самолета, тем более если он только что взлетел.
— Но почему? — воскликнул Дэггет. И в следующую минуту осекся: ладно, это его проблемы. — А что Вард? То есть, я знаю, он занимался тренажерами. Но что именно он делал? Вот, например, насколько я могу понять, для новых машин типа «данинг-959» пилотов надо заново обучать. Так?
— Верно. Перед каждой новой машиной пилоты проходят переаттестацию.
— Так… и если всех их обучает один и тот же человек, то в аналогичной ситуации все они действуют одинаково: так же, как тот, кто их обучает.
— Да, пожалуй… Ну да, это вполне логично.
— А Вард ведь тоже был раньше летчиком, верно?
— Многие из нас были летчиками.
— Но он водил реактивные самолеты.
— И это у нас не редкость. Мы ведь строим именно реактивные в «Данинге».
— Я вот к чему веду. Где-то я читал в каком-то отчете, что в «Данинге» обучались двадцать или двадцать пять пилотов. Но вы же, наверное, еще не продали столько самолетов?
— На нашем счету сейчас двадцать семь самолетов, — поправил его Барнес.
Дэггет проигнорировал это замечание.
— А где обучались те, кто потом обучал пилотов? Их обучал кто-то из инженеров? Тот, кто хорошо знает новые машины, так? Ну, например, Роджер Вард. Он у вас заведовал обучением. Он был вашим главным экспертом по пилотированию девятьсот пятьдесят девятых.
Барнес поправил очки на носу, поворошил свои бумаги, потом покачал головой и наконец поднял глаза на Дэггета. На лице его впервые за весь день появилась улыбка.
— А как вы об этом узнали, мистер Дэггет?
Глава десятая
Моник свернула вниз и поехала по направлению к Белтвей. Они решили, что там самое безопасное место для встречи.
Машина издавала мягкие, мурлыкающие, почти чувственные звуки. Корт, сидевший рядом с Моник, стоически мусоля в губах сигарету без фильтра, порой не мог решить, кто же издает эти щекочущие звуки — машина или женщина за рулем. На ней был трикотажный костюм без рукавов нежно-розового цвета, туфли под цвет, на губах блестящая розовая помада. Больше никакой косметики на лице у нее не было, во всяком случае насколько он мог судить. В лучах солнца она вся отсвечивала розовым. Сияющая, уверенная в себе женщина. Он ее хотел. Здесь, сейчас, сию же минуту.
Он загасил сигарету и просунул руку под кофточку розового костюма. Она удовлетворенно замурлыкала и потянулась к нему. Его рука гладила нежную кожу груди. Потом скользнула вниз, нашла колено, край юбки, забралась туда, внутрь. Он знал, что ничем не рискует: Моник это любила — чем грубее, тем лучше. Она усмехнулась и раздвинула колени. Пальцы нащупали край шелкового пояса — ах, как он любил эти пояса с подвязками! — а внизу, под поясом, раскаленная плоть.
— Не сейчас, — прошептала она, сдвигая колени. Рука оказалась в западне. Это так похоже на Моник, она с ним играла.
Он освободил руку и снова закурил сигарету.
— Так что там с Греком? — спросил Корт. — Рассказывай.
Все его усилия будут бесполезны без помощи Грека. Между тем он совсем не знал этого человека, и мотивы его были неясны. Под маской поставщика продуктов для ресторанов Грек занимался промышленным шпионажем. Ходили слухи, что у него на службе разветвленная сеть агентов; некоторых к этому принудили, другие же, как и сам Грек, польстились на большие деньги. Так во всяком случае про него говорили. За соответствующую плату он мог раздобыть любые сведения — от мельчайших деталей сети Интел до планируемых увольнений на заводах «Джене