– О чём была та сказка?
– О зачарованной княжне, которая мёртвым сном спала. А вместе с ней спали все подданные её княжества. И только сварогин из соседнего княжества отважился отправиться в заколдованный город, чтобы разбудить спящую красавицу. Сила его Духа была такова, что тёмные слова перед ним таяли.
– А тот сварогин разбудил княжну?
Василиса пожала плечами:
– Не знаю, – задумчиво проговорила она. – История обрывалась на том, как сварогин в зачарованное княжество приехал, – Василиса посмотрела на Веслава. – Ты же много сказок знаешь. Расскажи мне.
Веслав улыбнулся и стал рассказывать. Долго гуляли они, взявшись за руки, под светом Дивии и Луны. Веслав рассказывал былины, которые учил в Ведомире, а Василиса заворожённо его слушала.
Через день продолжили они свой путь. Водяной, которого во время пребывания в деревне старались выпускать так, чтобы деревенские его не заметили, наконец-то вздохнул свободно. Прозрачный человечек, устроившись рядом с каюром, громко пел свою песню миру. Веслав подыгрывал ему на жалейке, и снег перед белыми оленями расступался.
Поля перемежались полосами рощиц, но через два дня пути вновь начался лес. Водяной снова пропел песню, и тропа послушно побежала меж деревьев. Весенний снег был более податлив, да и дерева начинали просыпаться и с большей охотою расступались перед путниками.
Лес готовился к пробуждению, слышались первые птичьи трели. Мороз, хоть и кусался, но уже не так серчал. Огонь-Сварожич грел путников теплее, да и перелесных выдувов по дороге встречалось больше. Несколько раз нагоняла путников и вьюга, но ворожба духа воды отгоняла налетевшее ненастье.
На одной из остановок слышались нежные, похожие на свирели, песни вил. Но лесные девы не вышли к людям: они боялись незваных гостей. Мухома хотел отправиться в лес, посмотреть и на это чудо, но Василиса не пустила Зайца. Вилы – добрые духи, но их поступки и мысли неведомы человеку. Заиграют ещё, в чащу уведут и оставят в лесу.
К концу третьей седмицы первого месяца весны, брежена, странники увидели хутор Южный. Тайга сменилась разреженной степью, а на горизонте проступали величественные пики заснеженных гор. Ветер сделался теплее, и солнце стало чаще выглядывать из-за облаков. Три дома, стоявшие на пологом холме, были такие же древние, как и это место на краю мира. Только видневшиеся позади них капии да тёплый свет окон говорили о том, что здесь всё же живут.
– Вот чудеса, – удивился Яромир. – Думал, приедем мы в заброшенное селение. Как так жить-то можно?
– Тоже диву даюсь, – согласилась с ним Яра.
– А я бы жила так, – сказала Василиса и все удивлённо на неё посмотрели. – Рядом с Матерью-Природой.
– Наскучило бы тебе такое бытие, – ответил Витенег. – Что делать тут?
– Просто жить, – пожала плечами Василиса. – Что ещё надо-то?
– Если бы возможно было, я бы тоже тут остался, – задумчиво проговорил Веслав. – В тишине и спокойствии.
Василиса посадила водяного в короб, и Яромир, который, как и все, научился погонять оленей за время странствия, направил нарты к хутору.
Навстречу обозу вышли невысокая худенькая пожилая женщина и её муж, поджарый мужчина преклонного возраста. Одеты они были в тёплые шкуры, перевязанные широкими кожаными поясами.
– Гой еси, путники! – проговорили они с лёгким поклоном, когда олени остановились.
Странники спустились с саней и приветствовали хозяев.
– Одни мы с Гьярдой тут остались, – сказал мужчина и, махнув рукой на другие дома, сокрушённо произнес: – Мятичи померли от годов своих, а Куверы пять лет назад к людям ушли. С чем же вы сюда пожаловали, люди добрые? Неужели люди ещё помнят о нас?
– Помнят, – улыбнулся Веслав. – Остался ваш хутор на картах, вот мы и прибыли к вам.
– Удивительно, Гореша! – всплеснула руками Гьярда. – А я-то думала, не помнят нас. – Она улыбнулась гостям. – Вы проходите, – она указала на свой дом, – будете гостями желанными! Счастье-то какое, а, Гореша, – улыбалась она. – На старости лет Боги послали нам гостей!
Дом Гьярды и Гореши, единственный жилой из трёх, был сложен из дерева и обмазан белёным турлуком [47]. К дому прижимались две покосившиеся пристройки, а позади двора стояли поросший мхом сарай и баня. Крыльцо располагалось в центре дома. Входная дверь вела в сени, по правую сторону которых находилась жилая комната, светлица, а по левую – выходившая окнами во двор комора.
Гьярда провела гостей в светлицу: небольшая комната была убрана аккуратно и даже украшена рушниками [48]. На столе дымился свежеиспечённый хлеб, а в красном углу светилась маленькая огнивица.
– Места у нас тут немного, – немного сконфуженно произнесла Гьярда. – Но мы разместимся, гости славные!
– Конечно, разместимся! – заверил Гореша.
Гьярда стала доставать из печи обед, Яра и Василиса помогали накрывать на стол. Когда угощение было готово и гости расселись (кому не хватило места за столом, тот сел на подвижные лавки), Гьярда и Гореша обратились со Словом к Богам. Странники переглянулись: они вновь встретили давно забытые в мире традиции. «Чем дальше от мира, тем крепче дух», – подумала Василиса. Гости помолились вместе с хозяевами и приступили к трапезе.
Гьярда и Гореша расспрашивали своих гостей о том, как нынче живут люди; какие они, путешественники, посетили города, и какие сейчас устои в мире. Поступают ли живущие по сердцу и чтят ли Сварога-Отца и Свагору-Мать? Старикам было интересно, откуда пилигримы родом и куда держат свой путь. Ни Гьярда, ни Гореша не знали о том, кто правил Сваргореей. Супруги смутно представляли, где располагается Солнцеград. Когда Веслав рассказал, что столица – город-остров, Гьярда вновь изумленно всплеснула руками: «Вот же диво – жить среди воды!»
Гьярда и Гореша никогда не покидали своего родного хутора. Родились супруги здесь, но в те времена, когда хутор был почти деревней. За прошедшие года люди покинули Южный, но супруги не хотели уходить с родной земли.
Путники рассказали Гьярде и Гореше, что они держат путь к Рифейским Горам: хотят, пока молодые, мир посмотреть да легендарные горы увидеть. Про Индрика и водяного не говорили даже в этом забытом Богами месте.
– А куда же вы оленей своих в горах-то денете? – поинтересовался Гореша. – И сани с поклажей?
– Оленей – отпустим, а сани – оставим, – ответил Витенег.
– Тут до гряды седмицу пешком идти, – проговорил Гореша. Он немного помолчал, собираясь с мыслями, и наконец сказал: – Поживите у нас, пока снег не спадёт. Понимаю, просьба у меня не особо уважительная получается, – он немного замялся. – Вы же оленей всё равно отпустите, а мы сможем приглядеть за животными до вашего возвращения. Как же вы обратно вернётесь, коли оленей отпустите?
Гости переглянулись: одним Богам ведомо, вернуться ли они назад. Конечно, беспокоился Гореша не о гостях, старику богатство приглянулось. Но вряд ли Гореша сразу будет пускать оленей на мясо. Если же придётся возвращаться назад, то предложение хозяина хутора очень хорошее. Да и просто жалко их, бедняков, затерянных на краю света.
Путники посовещались и согласились ждать тепла.
Белозёр и Гоенег сидели на лавке подле дома Гоенега. Высокий, крепкий охотник и тоненький старый рыбак. Мужчины долго смотрели на пробуждающуюся от зимнего сна природу. С тех пор, как их дети покинули деревню, Белозёр и Гоенег часто ходили друг к другу в гости. Не всегда даже говорили – посидят вдвоем, подумают и разойдутся. Иногда, бывало, и посудачат о насущном: об улове Белозёра или о добытых птицах. Когда же разговоры заходили о странниках, отправившихся на поиски Богов, у обоих замирали сердца. Белозёр говорил, что без Веслава опустело озеро, а Гоенег сокрушался, что без Василисы ему не так хорошо попадаются птицы, что без дочки он не метко стреляет. Но, опомнившись, старики уверяли друг друга, что их родные пилигримы вернутся.
Первое весеннее солнце выглянуло из-за туч и осветило покрывшийся ледяной коркой снег. Загорелись капли на сплетённых ветвях деревьев, что росли по другую сторону улицы.
– Веслав рассказал мне перед отъездом правду о себе, – вздохнул Белозёр, – да я говорил тебе об этом, – добавил рыбак. – Только вот прикипел я к царевичу за десять лет, будто к родному сыну, – признался он. – Боги же меня семьёй не наградили.
– Вернуться наши дети, – Гоенег положил на плечо Белозёру руку. – Ещё и свадьбу им потом сыграем!
– Услышали бы наши молитвы Боги, – улыбнулся Белозёр. – Судачат же в деревне: мол, отправились искать хорсгора, но ни к Перуновой охоте, ни к концу зимы не вернулись. А уже весна.
– Не слушай их пустые речи, – махнул рукой Гоенег, хотя ему самому от подобных разговоров тошно становилось. – Вон, Фросья-то наша своего Мухому ждёт, а женщины такие вещи лучше чуют, – Гоенег посмотрел на Белозёра. – Вернутся они, вернутся.
– Агнешка так же говорит, – согласился Белозёр. – Он говорит, что Василисе оберег особенный дал, – усмехнулся рыбак. – Вот мальчишка же!
– А что за оберег такой? – поинтересовался Гоенег.
– Агнешка сначала хвастался, что сам его из берёзы выстругал. Потом обмолвился, что встретил в лесу женщину, которая повелела ему передать оберег Василисе.
– И ты только сейчас мне об этом говоришь? – удивился Гоенег. – Что женщина из леса просила предать оберег моей дочери? Вдруг это Яга какая-то?!
Белозёр мягко улыбнулся, отчего от его глаз побежали солнечные морщинки.
– Агнеша чует хорошо, – заверил рыбак охотника. – Он сказал, что та женщина из светлых душ была, в шкуре медведя, пронзённой стрелой. – Он многозначительно посмотрел на охотника.
Гоенег ахнул и схватился за сердце.
– Что же ты молчал, друг… – прошептал он, смахивая навернувшиеся слёзы.
– Да мне Агнеша только вчера и признался, – ответил рыбак. – Потому к тебе сегодня и пришёл. Сказать, что и она нашу Василису защищает.