— Знаешь что, Штольценберг, — заговорил он с легкою дрожью, — такой род войны невыносим. Ведь не таким мы представляли себе поход, когда выступили в него! — И он подал своей лошади кусок хлеба, накапав на него сперва немного водки.
— Нет, видит Бог! — согласился Штольценберг, вздыхая, и, глотнув из фляжки в свою очередь, поморщился: — Тьфу, черт побери! Откуда ты взял такую мерзость!
— В деревенском кабаке — что ж делать, коньяк весь вышел, приходится пить картофельный спирт! Однако скверно, — продолжал он, — что у нас нечего есть и пить. В тылу всего вдоволь, но с нашими порядками провиантские обозы всегда отстают на бог знает сколько, и пока до них доберешься, того и гляди, пробьют тревогу и надо будет двинуться вперед!
— Ну, это, брат, еще вопрос, пойдем ли мы вперед! А какие славные овечки бегали по обе стороны дороги! И мы не дерзнули к ним прикоснуться! Черт возьми! — прибавил офицер, топая ногами. — Быть на неприятельской земле и не сметь разжиться необходимейшими припасами, это уж слишком!
— Знаешь что? — сказал, смеясь, Венденштейн. — Главный штаб так сосредоточился на заботе улизнуть от врага, что позабыл о пропитании своих людей. Впрочем, где провиантским колоннам угнаться за нашими своеобразными лавировками!
— Я, однако, не понимаю, как мог король согласиться на подобное ведение войны! — недоумевал Штольценберг. — Ведь он положительно хотел идти вперед, и это трусливое метание вовсе не свойственно его характеру.
— Бедный король! — вздохнул Венденштейн. — Что же ему делать? Да, если б он мог видеть, а теперь… Все, что он может — это разделять нашу участь, и это он делает.
— Что это такое? — удивился Штольценберг, устремив трубу на равнину. — Посмотри‑ка, Венденштейн, на повороте шоссе — видишь облако пыли?
Венденштейн тоже поглядел в трубу.
— Ружья сверкают сквозь пыль! — вскричал он оживленно. — Штольценберг, старый друг! Кажется, неприятель!
— Наверное, — отвечал тот, все следя глазами за столбом пыли, — это пехотная колонна, а вон и артиллерия! Венденштейн, ступай к эскадрону и объяви.
— Урра! — гаркнул Венденштейн и, вспрыгнув на лошадь, понесся к деревне.
Штольценберг и отряд драгун в ту же минуту очутились в седлах и, выстроившись, напряженно смотрели на равнину.
Облако пыли медленно приближалось, все явственнее становились в нем блестящие точки.
Немного погодя к форпосту подскакало несколько всадников. Командир полка, граф Кильмансэгге, со своими адъютантами сопутствовал Венденштейну. Он посмотрел пристально в трубу.
— В самом деле неприятель! — сказал полковник. — А вон, взгляните, на тот холм въезжает батарея! Все форпосты должны вернуться к полку! — скомандовал он адъютантам, которые сломя голову помчались в разные стороны.
— А что предпримет полк, позвольте спросить, господин командир? — спросил Штольценберг, выстроив свой отряд.
— Исполнит приказ главнокомандующего: медленно отступить, отстреливаясь от неприятеля! — ответил со вздохом и пожимая плечами Кильмансэгге, и уехал назад, к деревне, куда съезжались со всех концов отряды форпостов.
— Отступать и вечно отступать! — заревел отчаянным голосом Венденштейн. — Ну, это кончится тем, что тактика ошибется в своих расчетах на армию!
На южных высотах сверкнула молния, с треском раздалось несколько залпов, и ядро раздробило поднятый шлагбаум возле шоссейного домика.
— Увертюра началась! — оповестил Штольценберг и быстро понесся со своим отрядом к деревне.
Это были те же самые выстрелы, которые услышали в королевской главной квартире в Тамсбрюке.
Полк медленно отступал к Лангензальца под прикрытием застрельщиков.
Город между тем был очищен — так исполнялся повсеместный приказ главнокомандующего армии отступать, отбиваясь и отстреливаясь по мере необходимости.
У Лангензальца драгуны встретили бригаду Кнезебека, которая по полученному приказанию отступала за Унструту. Войска исполняли приказание скрежеща зубами и отдавали позицию за позицией, тотчас занимаемые неприятелем, застрельщики которого шли по пятам ганноверцев, а артиллерия со всех холмов поддерживала все более смертоносный огонь.
Драгуны перешли мост через Унструту и стали перед деревней Меркслебен у подножья церковной горы, с которой поддерживали огонь ганноверские батареи, медленнее прусских, но зато каждым залпом метко производили видимые опустошения в прусских рядах.
Вправо от драгун тянулась, отступая, бригада Кнезебека. По ту сторону Унструты лежала мельница при маленьком ручейке Зальца, которая немедленно по отступлении ганноверцев была занята пруссаками и из которой они поддерживали сильный огонь.
Мимо драгун промаршировало два батальона гвардейской пехоты. Во главе первого батальона ехал полковник Ландесберг, полковник Альтен вел второй.
Батальоны шли к Унструте и, согласно полученному приказанию, должны были подняться на возвышенность к остальной бригаде.
Полковник Ландесберг ехал перед своим батальоном, невесело задумавшись, гренадеры следовали в мрачном безмолвии.
Батальон, имея Унструту с левой стороны, дошел до того пункта, где ему предстояло повернуть влево, чтобы занять предписанные позиции.
Унструта в этом месте имеет очень низкие берега, и переход через нее, видимо, не представлял затруднений. Ровная почва окружала холм, на котором лежит деревушка Меркслебен. Передние цепи неприятельских застрельщиков приблизились к противоположному берегу.
Полковник Ландесберг внимательно осмотрел окрестности.
— Если это место останется неукрепленным, — сказал он своему адъютанту, — неприятель врежется в самую середину нашей позиции и разделит наши силы.
— Мне это тоже кажется, полковник, — отвечал адъютант, — и я не понимаю, почему ее отдают. Между тем главный штаб…
Полковник прикусил усы.
— Невозможно предоставить неприятелю такую позицию и такую переправу через реку! — воскликнул он вполголоса.
Молния сверкнула из его глаз. Внезапным порывом он остановил лошадь.
— Батальон, стой! — скомандовал он громовым голосом.
Команда пронеслась по рядам. Батальон остановился.
С взволнованными лицами, полными напряженного ожидания, глядели гренадеры первых рядов на своего любимого начальника.
— Фронтом к неприятелю! — крикнул он.
Громовое, торжествующее «ура!» единогласно отвечало на это распоряжение, и гренадеры в один миг стали в указанную позицию.
На противоположном берегу показались неприятельские застрельщики.
— Застрельщики, вперед! — скомандовал полковник.
Линии развились с необыкновенной правильностью, и через несколько минут ганноверские стрелки стояли у берега, лицом к лицу с врагом.
Огонь ганноверцев последовал с такой правильностью и меткостью, что передние ряды неприятельских застрельщиков скоро стали искать прикрытия и отвечали слабее.
Между тем подоспел второй гвардейский батальон. Полковник Альтен подскакал прямо к Ландесбергу, который в пылу сражения очутился почти у самого берега, в ряду застрельщиков.
— Что случилось? — изумился Альтен. — Изменена диспозиция?
— Взгляните на эту позицию, — отвечал Ландесберг, — разве можно ее отдать? Я ее не отдам!
— У вас есть на это приказание? — спросил фон Альтен.
— Не нужно мне никаких приказаний, когда я вижу поставленную на одну карту участь дня и армии и могу удержать эту карту! — крикнул с увлечением Ландесберг. — Пали!
И ружья дружно грянули вдоль всей линии застрельщиков.
Полковник Альтен внимательно и пристально осмотрелся.
Потом подскакал к своему батальону, остановившемуся в томительном ожидании шагах в ста позади.
— Фронтом к неприятелю! — крикнул он.
Второй батальон так же, как первый, ответил оглушающим «ура!».
Через несколько минут линия застрельщиков развернулась до берега Унструты, и неприятель неожиданно для себя оказался перед опустошающим огнем.
Ганноверские гренадеры падали, но ряды пополнялись беззвучно и правильно и не отступали ни на дюйм от берега — впереди стоял полковник Ландесберг спокойно и холодно, как на параде.
Неприятельские батальоны, подвинувшиеся было к реке, приостановились. Между ними стало заметно тревожное движение.
Подскакал адъютант.
— Господин полковник! — крикнул он. — Главнокомандующий ожидает вас в предписанной позиции!
— Скажите ему, что я занят! — отвечал резко Ландесберг.
Адъютант бросил взгляд на позицию, отдал честь, повернул коня и умчался, не прибавив ни слова.
Неприятельский огонь ослабевал. Немного погодя послышался сигнал, и неприятельские застрельщики отошли на расстояние выстрела.
Полковник вложил саблю в ножны.
— Итак, — сказал он, — первое сделано. Как вы думаете, можно пройти через реку?
— Без сомнения, — отвечал адъютант, близко подъехав к берегу, — дно видно.
— В конце концов, люди могут переплыть, — констатировал спокойно Ландесберг. — Десять минут отдыха, а затем вперед!
На некотором расстоянии, в деревне Меркслебен, стояла бригада полковника де Ваукса. Полк кембриджских драгун держался поблизости берегов Унструты. Офицеры напряженно следили за движениями войск, отступавших обоими флангами, тогда как в центре продолжался сильный артиллерийский огонь.
— Мы уже повсюду отступили за Унструту! — волновался Венденштейн. — Это скандал! Чем кончится этот отход? Мы будет отступать, пока и сзади не наткнемся на неприятеля, который должен откуда‑то двинуться с севера, и тогда…
— Тогда мы капитулируем! — с горечью сказал Штольценберг и заставил лошадь подпрыгнуть. — Ведь именно этим должен завершиться такой способ ведения войны?
К молодым людям быстро подъехал Кильмансэгге.
— Посмотрите! — И он указал на берег, видневшийся вдалеке на равнине. — Что это значит — там дерутся?
— Обмениваются выстрелами при отступлении — там уходит бригада Кнезебека, — сказал Венденштейн.
— Неприятель скоро зайдет нам во фланг! — воскликнул Штольценберг, и оба офицера взяли в руки трубы и принялись смотреть по направлению, указанному графом Кильмансэгге.