Фон дер Пфортен печально повесил голову.
— Я в вашей власти, — проговорил он спокойно, — и само это доказывает, как сильно я желаю мира. Что выиграли бы вы, задержав меня?
Бисмарк помолчал.
— Удивляюсь вашей смелости, — сказал он немного погодя. — В самом деле вам, должно быть, очень хочется мира!
Фон дер Пфортен слегка тряхнул головой.
— Боюсь, — заявил он, — что мой шаг будет напрасен.
— Добрый шаг никогда не напрасен, если даже он сделан поздно, слишком поздно, — сказал Бисмарк с легким оттенком приветливости в голосе. — Какое положение могла занять Бавария, если бы вы сделали этот шаг месяцем раньше, если бы вы месяцем раньше пожаловали ко мне в Берлин!
— Я остался верен Германскому союзу, освященному всей Европой, — напомнил фон дер Пфортен, — и думал исполнить свой долг относительно Германии и Баварии. И ошибся — мир праху прошедшего! Я приехал переговорить о будущем.
— Будущее в наших руках, — заметил Бисмарк. — Австрия заключает мир и не заботится ни о союзе, ни о своих союзниках!
— Я это знаю, — тихо произнес Пфортен.
— Германия теперь видит, — продолжал Бисмарк, — до чего она дошла на австрийском буксире. Мне особенно жаль Баварию, потому что я всегда считал ее призванной занять особенно важное и многозначительное положение в национальном развитии Германии и стать наряду с Пруссией во главе нации.
— Если Бавария при моем управлении вступила на ложный путь, — сказал фон дер Пфортен, — и исход решил, что путь был ложен, то каждый промах поправим, хотя бы и с запозданием. Моя деятельность окончена после этого прискорбного исхода, мне остается только исполнить один долг: употребить все усилия, чтоб отвратить от моего отечества и от моего молодого короля все тяжелые последствия моего просчета. Я здесь для выполнения этого долга, и именно потому, что я ничего от будущего не требую и не жду, то надеялся свободнее и объективнее переговорить с вами, граф, насчет будущего.
Бисмарк помолчал с минуту, слегка барабаня пальцами по столу.
— Я не могу, — ответил он наконец, — беседовать с баварским министром как прусский министр. Для этого недостает основания, недостает согласия короля. Но этот час не останется бесплодным, — прибавил он более мягким тоном. — Я хочу вам доказать, как мне лично жаль, что мы с вами не пришли к соглашению, не смогли идти вместе, рядом. Ваш совет, ваша опытность могли бы быть так полезны для Германии. Если мы, барон фон дер Пфортен и граф Бисмарк, баварский и прусский патриоты, поговорим о положении вещей… быть может, — прибавил он, улыбаясь, — баварскому и прусскому министрам будет чему от нас научиться!
Лицо фон дер Пфортена просияло. Он радостно взглянул на Бисмарка сквозь очки.
— Что же, вы думаете, — спросил Бисмарк, — должно совершиться с Баварией, что Пруссия могла бы сделать для нее?
— Положим, — сказал фон дер Пфортен, — что Пруссия добьется безусловной гегемонии в Северной Германии.
— Кто же стал бы ее оспаривать?
— Я на это замечу только то, что аннексия южных государств, во всем столь от нее различных, едва ли может быть в интересах Пруссии, и потому ей выгоднее устроить будущность Германии в дружеском соглашении с самостоятельной и неослабленной Баварией.
— Чтобы при каждом случае встречать новые затруднения? — спросил граф Бисмарк.
— После опыта этих дней… — начал было баварский министр.
— Любезный барон, — прервал его граф Бисмарк, — я буду говорить с вами совершенно откровенно. Будущее принадлежит не мне и не вам. Слова и обещания, как бы вы серьезно к ним ни относились, не могут быть основанием, на котором следовало бы успокоиться будущему мирному могуществу Пруссии и Германии. Нам нужны гарантии. Пруссия не должна вторично подвергаться только что перенесенным опасностям, она не должна быть вынуждена вторично приносить такую же жертву. Бавария — к собственному своему ущербу, как я всегда был убежден, — во все времена относилась к нам враждебно. Мы должны быть вполне уверены в том, что этого в будущем не будет. Для этого есть два пути.
Фон дер Пфортен насторожился.
— Или мы отнимем от ваших владений столько, что вперед Бавария будет в совершенной невозможности повредить нам чем‑нибудь…
— Вы подумали, как трудно присоединить баварские владения и баварское население? — спросил фон дер Пфортен.
— Трудно, согласен, но мы преодолели бы эти трудности, ради обеспечения блага Пруссии меня не остановят никакие преграды.
Фон дер Пфортен вздохнул.
— Осложнения, к которым мог бы повести подобный образ действий… — сказал он вполголоса, пристально глядя в лицо прусского министра.
Бисмарк тоже пристально на него поглядел.
— Откуда им взяться? — спросил он. — Австрия, что ли? А там, — продолжал он, смело и гордо озирая всю фигуру баварского министра, — откуда могли бы возникнуть осложнения, не пренебрегут своей долей добычи.
Фон дер Пфортен понурил голову.
— Стало быть, нечего говорить об этом, — сказал Бисмарк. — Мы немцы — и можем обделывать немецкие дела, не озираясь по сторонам.
— А другой путь? — подсказал фон дер Пфортен.
— Внутренняя жизнь Баварии, — ответил Бисмарк, задумчиво глядя вдаль, — нам чужда, и мы не хотели бы в нее врываться. Германии для ее могущества и силы, Пруссии для ее обеспечения необходимо сосредоточение народных оборонительных сил в руке могущественного полководца германской нации, ее естественного предводителя. Если Бавария признает эту национальную необходимость, утвердит ее прочным трактатом и в случае национальной войны передаст безусловно прусскому королю командование своими военными силами, тогда у нас появится надлежащая гарантия для германского могущества — для обеспечения Пруссии.
Лицо баварского министра все более и более прояснялось.
— Предводительство в случае национальной войны? — спросил он.
— Разумеется, с необходимыми частностями, для того чтобы сделать возможным общее дело, — введение баварского тела в организм прусской армии, — вставил Бисмарк.
— Без посягательства на военное значение короля? — уточнял фон дер Пфортен.
— Я не считал бы необходимым ограничивать его больше, — отвечал граф.
Фон дер Пфортен глубоко вздохнул.
— Это, стало быть, ваши мирные условия? — спросил он.
— Не мирные условия, а условия для мира, — поправил Бисмарк.
— Как это следует понимать?
— Очень просто, — сказал граф. — Когда будет заключен трактат, который я вам сейчас начертал и который сейчас же распоряжусь набросать в подробностях, с военной точки зрения — трактат, который, впрочем, пока должен оставаться под секретом, чтобы не наделать вам хлопот с антипрусской партией, — когда, говорю я, такой трактат будет принят, тогда заключить мир не составит труда. Пруссия обретет в этом договоре гарантию того, что Бавария искренне и откровенно хочет работать вместе с нами над делом национального объединения и отрекается от всех ошибок своей прежней политики, и с такой гарантией мы будем в силах очень легко и скоро выработать условия мира. Тогда в наших интересах будет сохранить Баварию как можно более сильной и самостоятельной в пределах Германии. Тогда весь вопрос сведется только на военные издержки, которые мы заплатим сполна, и, может быть, на некоторые, совершенно ничтожные поземельные уступки для округления наших границ.
— Граф, — с чувством произнес фон дер Пфортен, — благодарю вас. Вы указываете мне путь, которым Бавария может с честью и на благо германскому отечеству выйти из печального настоящего положения. Благодарю вас от имени моего короля!
— Я принимаю живейшее участие в вашем юном государе, — заверил Бисмарк. — И надеюсь, что Бавария в союзе с Пруссией достигнет того положения в Германии, которое так долго не хотела занимать, — сказал граф кротким голосом. — Однако, любезный барон, — продолжал он, вставая, — прошу вас помнить, что это был разговор между двумя частными лицами. Возвращайтесь скорее к своему королю и привезите мне как можно скорее его согласие на трактат. Как только трактат будет подписан, немедленно враждебные отношения будут прекращены, и я обещаю вам, что вслед за этим быстро и беспрепятственно последует заключение мира. И, — прибавил он с любезной улыбкой, — будьте уверены, что я не желаю вашего отстранения от дел.
— Я знаю, — сказал фон дер Пфортен, — что мне остается делать: новая рука должна ввести Баварию на новый путь. Мои же пожелания будут всегда принадлежать новой Германии, как всегда принадлежали старой!
— Еще одно, — сказал граф Бисмарк. — Так как мы так хорошо поняли друг друга, вы могли бы оказать услугу вашим союзникам в Штутгарте и Дармштадте — быть может, и мне самому, — потому что мне хотелось бы иметь возможность поступить осторожно с Вюртембергом и Гессеном. Если бы тамошние дворы заключили трактаты в подобном же смысле, то осторожность относительно них не вызывала бы сомнений. С полномочиями заключить подобные предварительные трактаты, которые я также обещаю хранить в секрете, я буду рад видеть господ фон Варнбюллера и фон Дальвига, и надеюсь скоро и легко прийти с ними к мирным соглашениям.
— Я не сомневаюсь, что они скоро появятся, — заявил фон дер Пфортен.
— Ну, любезный барон, отправляйтесь скорее, — улыбнулся пруссак. — До скорого свидания! И постарайтесь, чтобы граф Бисмарк как можно скорее мог бы приветствовать здесь баварского министра и уполномоченного.
Он подал фон дер Пфортену руку, которую тот пожал искренне и взволнованно, и проводил до дверей. В прихожей находился Кейделль, и граф поручил ему позаботиться о скорейшей и беспрепятственной доставке баварского министра на место.
Вернувшись в комнату, граф Бисмарк самодовольно потирал руки, расхаживая большими шагами взад и вперед.
— Итак, мои парижские благожелатели! — рассмеялся он. — Вы хотите расколоть Германию, раздробить ее на куски и получить вознаграждение! Ну, сваи для ее будущего соединительного моста вколочены. А ваши вознаграждения? Убаюкивайте себя надеждами на них. Однако теперь — к королю!