Джемма присела на кровать. Данн понял: она ожидала, что он сядет на стул. Однако остался стоять.
– Итак, – начал детектив, – вы бы предпочли, чтобы я называл вас Теодорой или Джеммой?
Она поджала губы.
– Я вижу, моя мать рассказала вам почти все.
Он приподнял бровь.
– Ваша мама не сказала мне ни единого слова, если не считать вопроса, не хочу ли я чашечку чая.
Джемма немного помолчала, а затем произнесла:
– Вам позвонил Ричард?
– Ну да. – Он оценил ее реакцию. Она не казалась особо удивленной или рассерженной. Просто усталой.
– Теперь меня зовут Джемма, – наконец ответила она.
– Джемма Фостер, верно?
– Да.
– И вы проживаете в Чикаго?
Плечи у нее слегка поникли. Неужели она думала, что сможет легко исчезнуть снова? Данн никогда этого не допустит. Он ругал себя последние тринадцать лет и не собирался повторять ту же ошибку.
– Да, – наконец сказала она.
– Мы так и не закончили наш разговор много лет назад, – сказал он.
Джемма кивнула, но не произнесла ни слова. Итак, короткие односложные ответы или вообще никаких ответов. Детектив был хорошо знаком с подобной тактикой. Нормальный ход – он сумеет ее разговорить.
– Почему вы сбежали? – спросил Данн. Он, конечно, знал, почему она сбежала. Но хотел, чтобы она сказала это сама.
– Разве это не очевидно? – резко отозвалась Джемма. – Вы хотели повесить это убийство на меня.
– Нет, не хотел. Я хотел найти того, кто это сделал. Я никогда не был убежден, что это были вы.
– Вы тогда сказали, что у вас на меня «целая гора улик». – Она изменила интонацию, передразнивая его. Данн едва не улыбнулся – вышло очень похоже.
– Верно. Но кое-что тут не складывалось.
– Например?
– Мы можем обсудить это позже. А пока давайте поговорим о вас и о Виктории.
– Ладно.
– Тридцатого октября две тысячи десятого года Виктория Хауэлл устраивала у себя дома вечеринку в честь Хэллоуина. И там появились вы.
– Верно.
– Зачем вы туда пришли?
– Разве мы уже не говорили об этом?
Конечно же, говорили… И Данн знал протоколы допросов почти наизусть – столько раз их перечитывал.
– Все-таки тринадцать лет прошло… Память у меня уже не та, что прежде. Так что давайте пройдемся по всему этому еще разок. Вы с Викторией ведь не были особо близки.
– Нет, не были.
– А почему? Разве вы не дружили, когда были помладше?
– Да, – прошептала Джемма. Веки у нее дрогнули, в глазах промелькнуло что-то очень далекое. – Когда-то мы были лучшими подругами.
– Так почему же перестали?
– Я не знаю. – Она пожала плечами. – Мы просто отдалились друг от друга. Она была одной из крутых девчонок. А я была в последних рядах.
– Довольно слабое объяснение, я бы сказал.
– Иногда что-то случается просто само собой. Мы просто перестали быть подругами. – Ее взгляд стал слегка рассеянным, как будто Джемма на самом деле не видела собеседника. – Помню, что тогда она вроде как все время злилась на меня. Как будто я сделала что-то не то. Только вот я никак не могла понять, что именно. Даже когда спросила у нее.
Данн вообще-то помнил, как все это произошло. Новой лучшей подругой Виктории вдруг стала Донна, которая до тех пор лишь издалека боготворила ее. Он вспомнил, как радовался за свою дочь, видя, в каком та восторге от того, что столь популярная одноклассница вдруг допустила ее в свой круг. Его это всегда удивляло.
– И это не ограничилось тем, что вы просто отдалились друг от друга, верно? – спросил детектив.
– Так вот к чему мы идем… Она издевалась надо мной, а я убила ее? К слову о слабом объяснении…
Он приподнял бровь.
– Я не пытаюсь пришить вам убийство, Джемма. Но я хочу получить полную картину того, что произошло.
Она вроде задумалась над этими словами. Прикидывала, не закончить ли этот разговор прямо на этом месте. И тогда ему придется задержать ее. Данн горячо надеялся, что до этого не дойдет.
– Да, – наконец произнесла Джемма. – Она и еще несколько девчонок иногда пакостили мне.
И несколько других девчонок… Данн сохранял невозмутимое выражение лица, зная, о чем они оба думают. Что одной из этих девчонок была его дочь.
– Каким образом пакостили?
– Обзывали меня по-всякому, насмехались надо мной… Однажды макнули меня головой в унитаз. Выбивали всякие вещи у меня из рук. Например, тетрадки, или колу, или мою сумку…
Ее тон был невозмутимым, почти скучающим. Джемма вела себя так, словно это не имело большого значения, что все это были просто детские штучки, которые едва ли ее волновали. Но Данн уловил, как напрягся ее голос в этот момент. Джемма отвела глаза, избегая его, и на миг в них промелькнула обида – та давняя обида семнадцатилетней девчонки. Сразу три свидетельницы тогда слышали, как она говорила Виктории, что убьет ее из-за случившегося в туалете. Одной из них, естественно, была Донна собственной персоной.
Наконец детектив сел за стол, позволив последней фразе повисеть в воздухе между ними еще несколько секунд. Тридцатилетняя Джемма Фостер наверняка научилась справляться со своими воспоминаниями о том времени. Знала, как похоронить их поглубже. А он сейчас хотел поговорить с совсем другой женщиной. Хотел поговорить с Теодорой Бриггс.
– Так зачем же вы все-таки пошли на вечеринку в тот вечер? – наконец спросил он.
Джемма заколебалась и почесала шею. Подбирая подходящую ложь?
– Я хотела, чтобы она извинилась передо мной, – наконец ответила она.
Теодора говорила то же самое много лет назад. И он не поверил ей – ни тогда, ни сейчас.
– Извиниться за что?
– За то, что травила меня. За ту историю с унитазом.
– Почему именно на вечеринке? Почему было не поговорить с ней с глазу на глаз в любое другое время?
– Не знаю. Наверное, я хотела, чтобы она была в хорошем настроении.
В прошлый раз, когда Теодора упомянула о желании потребовать извинений, он нажал посильнее. Попытался заставить ее сказать правду. Но она так и не сделала этого. И в конце концов удрала. На сей раз он будет продвигаться медленней.
– Вы принесли с собой нож, – сказал детектив.
Джемма напряглась, явно готовая прекратить этот разговор. Этого нельзя было допустить.
– Вы уже признавали это на допросах тринадцать лет назад, – напомнил он ей. – Этот нож принадлежал вам – у нас было несколько свидетелей, которые видели, как вы его покупали. Я просто хочу знать почему. Если вы хотели лишь извинений…
– С ножом я чувствовала себя спокойней, – выпалила она.
Данн нахмурился. Это было уже что-то новенькое.
– Вы взяли его с собой для самообороны? Думали, что вам придется…
– Нет. – Джемма стиснула зубы. – Вы не понимаете… Это был выход. Если б стало слишком трудно, это был бы мой выход.
Он попытался понять. Что она этим хочет сказать? Что в случае чего вытащила бы нож и стала всем угрожать?
Джемма закатала левый рукав и показала ему на что-то на запястье. Пришлось приглядеться повнимательней, но он их увидел. Два едва заметных белесых шрама.
– Вы резали себя? – спросил Данн.
– Всего два раза, – ответила она. – Не слишком глубоко. Чтобы понять, каково это. Я была подавлена. Было трудно вставать по утрам. Я повсюду брала с собой этот нож. В школу, домой, даже на ту чертову вечеринку… Было приятно думать, что… что, если что-то пойдет не так, я всегда смогу запереться в ванной. Один длинный разрез – и все останется позади.
Очередная деталька головоломки встала на свое место. Это был один из вопросов, на которые у него не было ответа. Данн не знал, кто убил Викторию. Но, поговорив с десятками людей, которые знали Теодору и Викторию, был уверен: что бы она ни намеревалась сделать на той вечеринке, убийство в ее планы не входило. Вот только все-таки взяла с собой нож, что свидетельствовало о преднамеренности. До сих пор Данн не мог объяснить это противоречие. И сейчас поверил ей. Ее объяснение было слишком личным, слишком… тоскливым, чтобы быть ложью.
– Итак, вы отправились на эту вечеринку. Что произошло, когда вы туда пришли?
– Как уже говорила, я мало что помню.
– Расскажите то, что все-таки помните.
Облизнув губы, Джемма несколько секунд помолчала. Затем протяжно выдохнула.
– Когда я зашла в дом, там играла одна песня. «Заведи меня» – так она называлась. Я помню, что люди танцевали. Видела, как Виктория и Зейн о чем-то разговаривали в сторонке. Виктория была одета как ангел.
Данн внимательно слушал. Во время тех допросов много лет назад она никогда не упоминала об этих деталях. Возможно, это была его вина, потому что он всегда пытался поскорей добраться до того, что произошло между ней и Викторией. Сейчас он молчал, позволяя ей открыться.
– Я помню, – медленно произнесла Джемма, – что никто меня не узнал. На мне была маска и этот сексуальный наряд, который я никогда не надела бы в обычной жизни. Это было нечто вроде… камуфляжа. И это было приятно.
Она погрузилась в молчание.
– И что вы сделали?
– Я… – Джемма нахмурилась. – Вот тут-то и начинается путаница. Все становится каким-то обрывочным. Вроде как я танцевала с одним парнем. И разговаривала с ним. Он тоже не понял, кто я такая.
– Вы помните, кто это был?
– Э-э… По-моему, это был Брюс, из школы. Он тусовался с Зейном и той компанией.
Брюс Грин не сообщил во время допроса, что разговаривал с ней. Хотя это было вполне объяснимо – если он ее так и не узнал.
– Что вы сделали потом?
Губы у нее задрожали, взгляд остекленел.
– П-по… по-моему, я пошла в комнату Виктории. А потом… Я не помню. Я не знаю, что произошло! – Кулаки у нее были крепко сжаты.
– Кто-то видел, как Виктория вошла в ту комнату и закрыла за собой дверь, – тихо произнес Данн. – Вы это помните?
– Да вроде… Да. Мы поговорили. И она извинилась. Виктория извинилась передо мной. – Голос у Джеммы стал резким, как будто она вызывала его на спор.
Данн поговорил с двадцатью тремя людьми, которые знали Викторию и Теодору в то время, и все они более или менее сходились на том, что Виктория ни за что на свете не стала бы извиняться перед Теодорой.