Это случилось всего лишь дважды. Начальник ее отца приходил к ним на ужин, задерживался допоздна, а затем, по пути в туалет, на несколько минут проскальзывал в ее спальню.
Всего два раза.
Первой об этом узнала ее мать. И поговорила с отцом. Повышенные голоса… Гнев… Отец вышел из дома, хлопнув за собой дверью, и Виктория поняла, что все это из-за нее. Что это она во всем виновата.
А потом, несколько дней спустя, мать сказала ей, что они всё уладили. Начальник отца больше никогда у них не появится. А отец получил повышение – а значит, они могут позволить себе поездку в Париж, о которой Виктория всегда мечтала, разве это не здорово? И да, еще кое-что – ей придется сохранить один скользкий момент в тайне.
Ну, вообще-то, это был не один скользкий момент, так ведь? Это случалось дважды. Так что все-таки два момента…
Ладно, без разницы.
Это должно было остаться в секрете. Потому что, если кто-нибудь узнает, ее отец может потерять работу. Равно как повышение по службе и поездку в Париж. Виктории ведь этого не хочется, верно?
Ну конечно же, ей этого не хотелось! Хотя, как бы там ни было, какая разница? Это уже случилось, причем дважды.
Проблема лишь в том, что… Теодора ведь наверняка узнает, верно? Она уже спрашивала Викторию, что случилось, почему та все время такая грустная. Ей никак нельзя про это узнать. Отец потеряет работу.
Именно тогда Виктория и стала проводить с Тео все меньше и меньше времени. Заменила ее Донной, но этого ей было недостаточно, потому что Теодора стоила десяти Донн. Поэтому Виктория завела еще больше подруг, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Количеством заместила качество. И прекрасно себя чувствовала. Поездка в Париж оказалась действительно классной. Будут и еще поездки. Все у нее было просто замечательно. Просто замечательно, совершенно замечательно, ЗАМЕЧАТЕЛЬНЕЙ НЕКУДА!
Несколько лет все казалось просто каким-то… тусклым. И серым. Безжизненным. Но потом Виктория осознала, что испытывает нечто совершенно новое. Что это было за новое чувство?
Гнев.
Теодора должна была догадаться! Разве они не были тогда лучшими подругами? Разве не могли практически читать мысли друг друга? Так почему же ее так называемая лучшая подруга не поняла, что с ней что-то не так?
Как-то в приступе ярости, натолкнувшись на Теодору в коридоре, Виктория обозвала ее Прыщавкой. И взгляд, который бросила на нее Теодора, заставил Викторию почувствовать себя отмщенной, всего на одну-единственную секунду. Хотя это определенно настолько подняло ей настроение, чтобы проделать это еще раз. А потом еще и еще.
И все опять стало в полном порядке. Действительно в полном порядке. Ладно, ей пришлось расстаться с Зейном. Потому что каждый раз, когда он прикасался к ней, Виктория чувствовала на себе эти грубые пальцы, как и годы назад. Зейн хотел пройти «весь путь до конца», но не понимал, что вышеупомянутый «путь» куда-то ведет, а это «где-то» никогда не бывает хорошим. Так что ему пришлось уйти. Если б только она не прислала ему те свои фотки с собой, пока они еще были вместе! Это было глупо. Тем не менее он заверил ее, что удалил их. Так что…
И тут вдруг… этот рисунок. Выложенный в интернете, где все могли на него полюбоваться. Виктория обратила внимание, какие сиськи нарисовала ей Теодора – как будто говоря ей, что и вправду знает. И как бы намекая, что в случившемся виновата сама Виктория. Потому что она шлюха.
Так что… Теперь ей придется преподать небольшой урок своей бывшей лучшей подруге.
Когда Теодора вышла из своей кабинки, один только панический взгляд, брошенный ею на Викторию, сразу прибавил той настроения. Лежа накануне в постели, Виктория представляла себе этот момент до мельчайших подробностей. Все как следует продумала. Вплоть до убийственного приговора. Она скажет: «Причина, по которой у тебя так много прыщей, заключается в том, что ты не умываешься каждый день. Мы готовы помочь тебе с этим».
Но ее так трясло от ярости, что она едва могла ясно мыслить, слова путались у нее в голове.
– Прыщи появляются, когда… э-э… Это все из-за грязи! Тебе надо их вымыть. В смысле, лицо.
Да пошло оно все….
И вот теперь Донна удерживала Теодору над унитазом, а Виктория снимала все это на телефон. В этом и был смысл, верно? Унизить эту паршивку так же, как та унизила ее. И тогда, может быть, она наконец почувствует себя лучше, и все будет так, как будто ничего и не случалось, никогда. Ни разу. А тем более дважды.
Только вот Донна малость перестаралась и в итоге окунула Тео головой в унитаз.
Хотя нет, не Тео. Теодору.
Виктория знала, насколько Теодора боится микробов. Насколько ужасно она наверняка чувствовала себя в тот момент. Насколько оскверненной.
Виктория пыталась остановить Донну, но было уже поздно, и вот теперь Тео… Теодора кричала на нее, что убьет ее, а Виктория была готова расплакаться, поэтому и поспешила уйти, спрятав телефон в карман – и уже жалея, что все это затеяла, что сняла все это на видео, что отстранилась от Тео все эти годы назад и что этот мужчина дважды побывал у нее в спальне.
Донна продолжала гундеть ей на ухо:
– Она это заслужила, правда ведь, Виктория? Правда?
Виктория хотела, чтобы Донна заткнулась. Хотела сейчас оказаться дома, в своей постели, укрывшись с головой одеялом.
– Она это заслужила, правда?
– Да, – наконец отозвалась Виктория, просто чтобы заставить ее умолкнуть. – Она это заслужила.
А нечего было рисовать ее в таком виде… Тео и вправду зря это сделала.
И она должна была знать… Что тот мужчина заходил в ее спальню.
Она должна была знать.
Глава 60
– У меня такое чувство, словно их нет уже целую вечность, – сказала Джемма.
– Минут двадцать от силы. – Бенджамин приподнял бровь. – Может, даже меньше.
– На улице очень холодно, а я не знаю, одет ли Лукас как полагается. – Джемма опять выглянула в окно на заснеженный тротуар.
– Джемма, твоя мама проследит за тем, чтобы все было в порядке.
– Она не знает, что такое здешние холода, Бенджамин. Мама ведь всю свою жизнь прожила в Джорджии.
Теперь он улыбался ей, и она поймала себя на том, что улыбается в ответ. В их доме было тепло и уютно, и, если честно, ей было приятно провести несколько минут наедине с Бенджамином, пока ее мать, Ричард и Лукас гуляли на улице.
А еще было приятно поговорить с Бенджамином о матери. И произнести что-нибудь вроде «она всю свою жизнь прожила в Джорджии». Совершенно безобидную фразу, которую невозможно было произнести всего два месяца назад. Потому что это раскрыло бы тот факт, что ее мать до сих пор жива. И что Джемма родилась в Джорджии.
Она опять присела на диван рядом с Бенджамином и прижалась к нему. Он обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.
– Знаешь, – пробормотала Джемма, уткнувшись носом ему в грудь. – У Виктории сегодня день рождения. Всего за несколько дней до Рождества. Я помню, как мы праздновали с ней ее десятый день рождения… когда еще были подругами.
– Это хорошее воспоминание? – спросил Бенджамин. Когда голова у нее была прижата к его телу, в ухе приятно звенело, когда он говорил.
– Да, – ответила она. – Очень хорошее. Вик хотела, чтобы этот день был особенным, только для нас двоих. Поэтому ее мама повезла нас в торговый центр. Мы сидели на заднем сиденье машины, подпевали радио, путая слова, и хохотали до упаду. По плану ее мама должна была только подвезти нас туда, а дальше мы побродили бы там одни. Я немного волновалась.
– И почему же ты волновалась?
– Это был первый раз, когда я оказалась в торговом центре без присмотра кого-нибудь из взрослых. Мне все время казалось, будто что-то может пойти не так. Но ничего такого не случилось. У меня были карманные деньги, и я подарила Виктории браслет с нашими именами, выгравированными на нем. Она была так рада…
Джемма улыбнулась про себя. Это было странно – чувствовать, как воспоминания одно за другим всплывают у нее в голове, когда она рассказывала эту историю. Джемма не вспоминала тот день больше десяти лет, но он по-прежнему был там, в ее памяти, никуда не девался.
– Потом мы зашли в кафе. И заказали просто-таки огромные стаканы горячего шоколада со взбитыми сливками наверху.
Бенджамин гладил ее по волосам, пока она говорила. Раньше Джемма думала, что он напрочь лишен любопытства, потому что никогда ни о чем ее не расспрашивал. И, если по-честному, в глубине души это всегда приводило ее в бешенство. Но теперь Джемма поняла, что он просто слушал ее, не желая перебивать. Он был отличным слушателем.
– Мы всё это выпили, и после нам стало плохо, но в то же время мы были в полном восторге… наверное, из-за всей этой сладости. Потом зашли в магазин одежды и стали мерить всякие наряды, и я купила себе рубашку. Я почувствовала себя такой взрослой… А потом мама Виктории должна была ждать нас на парковке торгового центра. Пока мы ее там искали, начался дождь. Настоящий ливень, так что мы промокли насквозь…
Распахнулась дверь, и в комнату ворвался Лукас.
– Мамочка, мы слепили снеговика!
Он бросился прямо к ней.
– Ничего себе, снеговика? – Джемма встала, чтобы обнять его. – Просто класс. Снимай сапожки.
– Я хотел приделать ему морковку вместо носа, но у нас ее не было, поэтому Ричард сказал, что можно взять камешек.
Говоря это, Лукас расхаживал по комнате, оставляя за собой хлопья грязного тающего снега. Мать Джеммы и Ричард тоже зашли и закрыли за собой дверь. Лица у них раскраснелись от холода. Оба улыбались.
– Так нашли вы камешек для носа? – поинтересовалась Джемма. – Ну снимай же сапожки, зайчик.
– Нашли! И палочки для рук. А потом у меня замерзли руки, и бабушка подула на них, но это не помогло, и она сказала, что нам пора возвращаться домой.
– Мы уже окончательно замерзли, – сказала ее мать. – Честно говоря, не понимаю, как ты живешь тут всю зиму.
– Мы тепло одеваемся. – Бенджамин улыбнулся ей, помогая Лукасу снять ботинки. – И сидим дома.