Пока это переводилось, Черчилль взял пол-листа бумаги и написал:
Румыния:
Россия 90 %
Другие 10 %
Греция:
Великобритания (в согласии с США) 90 %
Россия 10 %
Югославия: 50–50 %
Венгрия: 50–50 %
Болгария:
Россия 75 %
Другие 25 %.
Черчилль пишет, что этот листок передал Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем Сталин взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул ему. «Для урегулирования всего этого вопроса, — отмечает Черчилль, — потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать» [207, т. VI, с. 220].
«Давайте сожжем эту бумажку», — предложил Черчилль. «Нет, оставьте ее себе», — сказал Сталин.
На этом основании Черчилль утверждает что Сталин якобы согласился с предложенной «процентной сделкой». Однако Сталин на подобное биполярное соотношение пойти не мог. Он был против усиления влияния Великобритании в балканских странах. Сталин придавал значение не «торгу» вокруг «процентов», а политике новых правительств этих стран после освобождения от гитлеровского ига, политике, создающей обстановку добрососедства и мира в этом важном и опасном социальными взрывами регионе Европы.
16 декабря 1944 года немцы начали наступление в Арденнах. Они нанесли серьезное поражение противостоявшим им американским дивизиям, устремились к реке Маас. 1 января 1945 года фашисты нанесли новый удар, намереваясь вернуть Эльзас. В связи со сложившейся тяжелой обстановкой 6 января Черчилль обратился к Сталину с посланием: «На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших решениях… я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации… Я считаю дело срочным» [138, т. 1, с. 298].
Уже 7 января Сталин направил Черчиллю следующий ответ: «Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать, для того чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам» (там же, с. 298–299).
Желая ускорить помощь союзникам, советское Верховное Главнокомандование приняло решение начать наступление даже раньше обещанного Черчиллю срока. Огромное по своим масштабам, оно началось 12 января на фронте от Балтийского моря до Карпат. Немецкое командование было вынуждено прекратить свое наступление на западе и спешно начать переброску крупных масс своих войск на восток — против наступавших советских армий.
17 января Черчилль писал Сталину: «От имени Правительства Его Величества и от всей души я хочу выразить Вам нашу благодарность и поздравления по случаю такого гигантского наступления, которое Вы начали на Восточном фронте».
После в мемуарах о Второй мировой войне Черчилль отмечал, что «со стороны русских и их руководителей было прекрасным поступком ускорить свое широкое наступление, несомненно, ценой тяжелых людских потерь. Эйзенхауэр был действительно очень обрадован новостью, которую я ему сообщил». Это также подтвердил и Эйзенхауэр в письме советским военным руководителям: «Важное известие о том, что доблестная Красная Армия новым мощным рывком двинулась вперед, воспринято союзными армиями на Западе с энтузиазмом».
Решение Сталина пойти навстречу союзникам и провести широкие наступательные действия по всему Центральному фронту было тщательно продумано и опиралось на возросшую боевую мощь СССР. Подавив сопротивление немцев, Красная Армия за две с небольшим недели прошла 500 километров, освободила Варшаву и вышла на реку Одер. И к открытию Ялтинской конференции 4 февраля 1945 года находилась в 60 километрах от Берлина.
Опасный узел противоречий и интриг завязался вокруг Берлина. Если бы взятие Берлина советскими войсками затянулось, можно было ожидать самых тяжелых последствий. В условиях сложной и запутанной обстановки необходимо было пресечь закулисные дипломатические маневры англо-американцев и немцев путем быстрейшего разгрома еще остававшихся сил вермахта и овладения столицей Германии.
Политические и военные руководители Англии и США рвались к Берлину. 1 апреля 1945 года Черчилль писал Рузвельту: «Я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять» [162, с. 787].
А вот что писал Эйзенхауэр 7 апреля 1945 года председателю Объединенного комитета начальников штабов: «Я признаю, что война ведется для достижения политических целей. И если Объединенный комитет начальников штабов решит, что стремление… взять Берлин превышает чисто военные соображения, я с радостью пересмотрю мои планы, чтобы осуществить такую операцию» [97, т. 2, с. 254].
Взятие Советской Армией Берлина, водружение Красного Знамени над рейхстагом разрубило завязывающийся узел интриг в самом преддверии завершения войны. Это была не только великая победа советского оружия, но и победа советской дипломатии в ее борьбе за сохранение единства антигитлеровской коалиции.
Гигантская, неустанная деятельность Сталина оказывала глубокое влияние не только на борьбу с мощным врагом на полях сражений и на могучий подъем военной экономики. Ее плодотворное влияние в полной мере проявилось и в области внешней политики. Под его руководством советской дипломатии удалось не только в сложнейших условиях разрушить козни врагов страны социализма, создать мощную антигитлеровскую коалицию государств противоположных социальных систем, сохранить ее единство в сложных условиях войны, но и успешно отстоять коренные интересы нашей страны, обеспечить ей мощные позиции в послевоенном мире.
На Потсдамской (Берлинской) конференции 1945 года, как и на двух предыдущих, центральной фигурой был И. В. Сталин. Держался он уверенно и просто. Тщательно и всесторонне подготовленный к каждой встрече с главами союзных держав, часто заводил в тупик западных политических деятелей. Тогда как Черчилль терял самообладание и очень жестикулировал, Сталин внешне сохранял спокойствие, говорил тихо, с нескрываемым сарказмом.
Когда Черчилль пространно расписывал переживаемые Великобританией послевоенные трудности, Сталин заметил:
— Я не привык жаловаться, но должен сказать, что наше положение еще хуже. Мы потеряли несколько миллионов убитыми, нам людей не хватает. Если бы я стал жаловаться, я боюсь, что вы тут прослезились бы, до того тяжелое положение в России. Но я не хочу причинять вам неприятности.
Член американской делегации А. Гарриман с некоторым чувством высокомерия спросил Сталина:
— А ведь вам, должно быть, очень приятно, что вы, после того что пришлось пережить вашей стране, находитесь сейчас здесь, в Берлине?
В ответ услышал:
— Царь Александр до Парижа дошел…
После пленарного заседания 24 июля новый президент США Г. Трумэн в присутствии союзников по антигитлеровской коалиции сообщил И. В. Сталину, что у американцев есть новое оружие разрушительной силы. Черчилль буквально впился глазами в лицо Сталина. Однако И. В. Сталин остался совершенно спокойным.
И Трумэн, и Черчилль заключили, что Сталин ничего не понял и не придал должного значения событию, о котором его только что проинформировали.
После заседания Сталин рассказал Молотову и Жукову, что Трумэн специально задержал его, чтобы сообщить о новом американском оружии. Молотов заметил:
— Цену себе набивают.
Сталин сказал:
— Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым, чтобы они ускорили работу…
А через три года Сталин воочию увидел грозное детище советской промышленности и ученых — отечественное атомное оружие — оружие защиты мира. Сталин был уверен, что с Советским Союзом не удастся Америке обращаться как с Японией, которую в августе 1945 года США подвергли атомной бомбардировке.
Советскую внешнюю политику Сталин подчинил разгрому фашистской Германии, сплочению антигитлеровской коалиции, выработке основ послевоенного мирного устройства. Всему этому и была подчинена деятельность Сталина на Потсдамской конференции.
Эту глубинную сущность внешней политики Сталина понимал и такой прожженный политик как Черчилль. Выступая 8 сентября 1942 года в палате общин он говорил: «Для меня имела исключительное значение встреча со Сталиным… Главная цель моего визита (в Москву. — В.С.) состояла в том, чтобы установить такие же отношения уверенности и открытости, которые я установил с президентом Рузвельтом. Я думаю, что, несмотря на языковой барьер, который создает многие препятствия, мне в значительной степени это удалось» [151, с. 93].
Чем объяснить такое уважение к Сталину и его высокий авторитет у руководителей США и Англии? Собственно, ответ содержится в самих высказываниях Ф. Рузвельта и У. Черчилля, приводимых в настоящей книге.
Это можно подкрепить и авторитетным высказыванием нашего известного дипломата А. А. Громыко. В книге «Памятное» он справедливо отмечал: «Это, конечно, беспримерный подвиг советского народа, ставшего грудью на защиту своей страны. Уже в первый период войны американцы были поражены самоотверженностью советских людей в борьбе против фашизма, считавшегося непобедимым». Эти же чувства к советскому народу разделяли и англичане, и французы, и другие народы разных континентов, видя в советском народе и его армии единственную силу, способную сломить хребет фашистской Германии и спасти мир от гитлеровского рабства.