— Это. Возвращаясь к нашим бардакам: что ты, значит, делал-то сегодня? Ну и всю неделю, пока шлялся, а Новикова несчастная тебя покрывала почем зря?
Артем снова показал на папочку.
— Хорош уже дирижировать, почитаю, почитаю. Я-то, грешным делом, подозревал, что ты в запой, значит… Ты своими словами пока, в темпе.
Артем, не обращая внимания на косяки про запой, покорно и размеренно перечислил:
— Я съездил в Кировскую область, провел ряд бесед и получил ряд документов по поводу смены собственника Даровского завода «Вятспецмеханика». Там есть четкие признаки рейдерского захвата, ключевую роль в котором играл гражданин Филатов. Потом вернулся, получил оперативную информацию о прибытии гражданина Филатова в Чулманск и задержал его для беседы.
— Все-таки ты, — сказал Газизов. — Я тут час рассказываю, что ни про какого Филатова не знаю и все такое, а ты его в кровавых застенках, значит… Блин, Терлеев, я тебе что-то плохое когда сделал, что ли?
Артем покрутил головой. Возражать было нельзя. Пусть еще разок проорется. Газизов не проорался, а с полминуты горько спрашивал, что ж за подставы поганые и откуда молодежь такая берется. Полгода назад Артем непременно подсказал бы, что из одного примерно места, но сейчас молчал. Пока Газизов не сказал:
— Короче, сталинский палач, бери своего драгоценного рейдера, целуй в уста сахарные и выпускай с извинениями.
— Почему?
— Руководство советует.
— Не приказывает?
— Артем Саныч, это такое руководство, которому приказывать ни на фиг не сдалось. Советская власть была такая однажды, не слыхал?
— Слыхал. Была да сплыла.
— Не, не сплыла. Она к ним уплыла. Так что при всем моем к тебе уважении… А, кстати. Как узнал-то, что Филатов приезжает?
— Шепнули, — сказал Артем, не вдаваясь в подробности, в которых сам еще толком не разобрался. Надо все-таки выяснить, что это за Никулин такой, чего он бриллиантовые наводки бросает мелкоперому провинциалу то сам, то через помощника, и почему у помощника голос и интонации напоминают никулинские до степени смешения.
— А чего ради он опять?.. — начал Газизов и решительно себя оборвал: — Да без разницы, в общем. Короче, при всем моем уважении, любви и, откровенно признаюсь, зависти к тонкому слуху — хорошо поработал, молодец, но засуетился и попер не туда. Давай, выпускай Филатова.
Артем кивнул и быстро посмотрел на часы, украшавшие хрустальный Биг Бен на столе Газизова. Эксперты должны уже были успеть. Артем устало спросил:
— Чемодан ему отдавать?
— Какой чемодан? А. Ну само собой, если его. Так. Сядь.
Артем снова сел. Газизов рассмотрел его невозмутимость и жалобно поинтересовался:
— Вот почему надо мной все издеваются? Ведь не просто так про чемодан спросил, да? Что там, герыч? Инструкции муллы Омара с автографом? Пять кило тротила?
Артем пожал плечом и сказал:
— Да какое там. «Стечкин», два «глока», «беретта», «Драгунов», разная оптика к нему. Глушаки. И патроны, конечно.
Газизов откинулся на спинку и сказал что-то длинное. Артем ждал. Газизов, покивав, спросил:
— Засвеченное?
— Ну вот сейчас ребята пробивают — я потому и не хотел к вам заходить, пока результата…
— Заткнись, — сказал Газизов, поднял трубку и велел срочно соединить с Реутовым. Артем дождался, пока Газизов, дорычав, брякнет трубку на рычаги, и спросил:
— А если стволы незасвеченные — отпускать?
— Заткнись, — повторил Газизов и уставился на дверь.
Артем не успел узнать, способен ли в нынешнем состоянии на истерический смех, позыв к которому неожиданно ощутил где-то под ушами. Реутов прибежал с лысиной цвета зари — газизовский рык действовал на эту лысину с потрясающей стабильностью и точностью до полулюмьера. И тон у руководителя службы экспертов-криминалистов был привычно оскорбленным. Он сообщил, что все стволы чистые, кроме одного «глока». Его пулю в прошлом году вытащили из головы кавказского авторитета, легшего почти со всей бригадой в любимом санатории под Пермью.
ГЛАВА 3
Чулманск.
Леонид Соболев
Ибрагимов задрал голову и с треском потер под небритой челюстью. Тут он словно впервые заметил в углу собственного кабинета форточку, встал так, что кресло отъехало к стенке, и побрел эту форточку открывать, попутно уронив мышку от компьютера, стул и папку с документами. Папку Ибрагимов поднял и сунул в стол, остальное перешагнул и загремел форточкой. Выдернул ее, как кольцо из «лимонки», подышал несколько секунд и побрел обратно, в меру сил ликвидируя нанесенный интерьеру ущерб. Вернее, модернизируя его. За Ибрагимовым текла острая свежесть какого-то особого свойства — речная, что ли. Соболеву захотелось сбегать за шапкой или прикрыть лысину ладошкой. Это Кама, напомнил он себе, чуть нахохлился и продолжил вежливо улыбаться.
В кабинете Ибрагимова не было жарко, но маневры с окном объяснялись не желанием хозяина еще потянуть вола за ноздрю или там сделать постылого гостя остылым. Ибрагимова в самом деле давил душняк. Видимо, он успел привыкнуть к другим условиям, а отвыкать пришлось в экстренном режиме. Лицо и руки у Ибрагимова были неровно красными и в чешуйках, ладонь — корявой и горячей, глаза чуть слезились, а одет он был примерно как Леонов в «Мимино» — в ватнобрезентовые латы, из-под верхней кромки которых высовывалась невероятная клетчатая фланель, а из-под нижней — кожаные мокасины. Кабинетная обувь. Сапоги где-то в углу спрятались.
С полыньи мужика сняли, подумал Соболев с сочувствием. Сам он ни рыбалкой, ни охотой сроду не увлекался, но любил родного дядьку Владлена, который любил зимнюю рыбалку, лишился через эту любовь нескольких пальцев, жены и способности жить без разведенного спирта, но в этом году, мать жаловалась, уже испетлял пол-Яхромы. Дядька Владлен был хороший. Дядька Ибрагимов, возможно, тоже. Вот и проверим.
Хороший дядька Ибрагимов со второй попытки втиснулся брезентовым изобилием в убегающее кресло, убедился, что Соболев по-прежнему ждет ответа, и пробормотал с неприязнью:
— Что уж вы, сговорились все сегодня, что ли? Сперва соплячок этот, теперь вот Москва пожаловала опять.
— Какой соплячок?
Ибрагимов махнул рукой и оживился:
— Слушайте, а вы уже приходили, так? В понедельник, да, я как раз в отпуск…
Он показал рукой на штаны и сильно расстроился. Собрался, посмотрел на Соболева выжидательно. Соболев тоже посмотрел на Ибрагимова выжидательно. Ибрагимов сказал:
— Успели ведь домой обернуться, и снова… Не хочу показаться невежливым — но чего так зачастили-то к нам?
— Вот, проверить как раз, — душевно объяснил Соболев. — Так все-таки? Вы человека прикомандировали, человек поработал, откомандировался — и где он?
Ибрагимов побарабанил сизыми ногтями по столу, посмотрел в окно, потом, кажется, хотел в очередной раз потребовать для изучения удостоверение подозрительно молодого, красивого и блестящего майора Матвеева и его же командировочное предписание, требовавшее оказывать содействие и все такое, вздохнул и сказал:
— Я выполнял распоряжение.
— Так, — сказал Соболев. — И что?
— И то. Распоряжение касалось прикомандированного человека, он приехал, я прикрыл. Вопрос снят?
— Этот — да. Распоряжение можно посмотреть?
— Нельзя.
Соболев поднял брови. Ибрагимов нехотя пояснил:
— Устное.
— Устное. Так. Чье?
Ибрагимов улыбнулся. Соболев улыбнулся в ответ и продолжил:
— Уровень хотя бы для начала. Республика, округ?
Ибрагимов посмотрел в один угол, в другой, развернулся к форточке и длинно показал сквозь нее пальцем.
Соболев, который прилетел как раз с той примерно стороны, хотел брякнуть что-нибудь про европейских хозяев, но, учитывая ситуацию и обстановку, воздержался. Он пошарил по карманам, вытащил блокнот, написал на чистой страничке «Фамилия?» и толкнул блокнот Ибрагимову.
Ибрагимов, не тронув блокнота и почти не взглянув на него, взял чистый листок из лотка, в котором ничего, кроме стопки чистых листов, и не было, положил перед собой, насмешливо бормоча: «Вот все вам скажи — уж извините, как-нибудь без меня попробуйте», — написал карандашом короткую фамилию и тюкнул по ней пальцами, даже не переворачивая. Соболев дедуктивно догадался, что в ФСБ, как и в СВР, учат быстро читать вверх тормашками. А Ибрагимов уже сложил бумажку и сунул ее в очень внутренний клетчатый карман.
Соболев кивнул и спросил на всякий случай:
— Рапорт там, отмашка об окончании, просто спасибо — чего-нибудь было?
Ибрагимов сказал с ухмылкой:
— Да вы как будто сами не из Москвы.
— Спасибо, — сказал Соболев, вставая. — Рапорт не обещаю, но отмашку постараюсь дать.
— Ага, — сказал Ибрагимов, не меняя кривизны ухмылки.
— Честно. На следующей неделе просто непременно, — зачем-то добавил Соболев.
Чтобы себя расстроить, не иначе. Еще раз пожал горячую-корявую и пошел к двери, стараясь не торопиться, но поскорее вывести затылок из Заполярья. Кабинет совсем простыл. Вот дурак, подумал Соболев, выскальзывая в теплую приемную, дубака нагнал, теперь костры для сугрева палит. Лишь вдеваясь в пальто, Соболев сообразил, что Ибрагимов жжет бумажку из кармана, едва дождавшись, пока гость откланяется. Ох какие тут все бдительные и осторожные, подумал Соболев третий раз за день.
Припев пришлось повторять и пятый раз, и шестой. Когда снова вернулся в отдел кадров «Потребтехники» и попытался как бы между прочим отыскать бывшего зама по безопасности Захарова. А потом — сильно потом, даже вспоминать не хочется, насколько сильно, — когда найденный Захаров развернул богатую палитру настороженной подозрительности, смешанной с профессиональной паранойей и немножко старческим маразмом.
Захарову было за шестьдесят, выглядел он на полтинник, а опыта накопил как за пару веков. Разного опыта — забалтывания, отпирательства, кидания камней по кустам, вульгарного кидания, оперативного прикрытия и припудривания крупных мозговых скоплений. Навыки он применял умело, щедро и поставленным голосом радиодиктора из детства. Нормальный человек на месте Соболева на двадцатой минуте общения взвыл бы и сбежал прочь из хорошо отремонтированной кухни, в которой дурящее молчание, декорированное непонятными фразами, удачно дополнялось запахами кофе, копченостей и аптеки, образуя гармоничную атмосферу, несовместимую с человеческим существованием. Захаров, впрочем, был в этой атмосфере владыка и доминатор. Он неторопливо и бесшумно перемещался из угла в угол, помешивая источники новых запахов в джезвах и колбах, задавал короткие вопросы и немотивированно разражался бесконечными историями из странной жизни. Бесконечными в прямом смысле: всякий рассказ о контрабанде мазута в Финляндию или переписывании овечьего поголовья в ногайских районах Астраханской области обрывался, едва могучая вступительная часть переходила в подобие действия, — и перетекал в запев совершенно новой истории.