Я осоловело и радостно озирался по сторонам, не особо всматриваясь в «пятна», в основном говорящие на иностранном языке. В группе были французы, итальянцы и, непонятно откуда взявшиеся среди снега, да еще и на лыжах, бразильцы.
Но, все это было совершенно не важно, всего лишь ничего не значащие декорации. Взглядом я искал бутылки с чем-то, хоть сколько-нибудь похожим, на дижистив. Закончить такой приятный и долгожданный обед хотелось чем-то крепким. В конце концов, хоть и столкнувшись со значительными трудностями перевода, я выудил у владелицы ресторана бутылку егермейстера, которую выпил, запивая тягучим сладким кофе.
После такого «плотного» обеда, я вывалился на снег, толком не поняв, где гора, а где небо. Но, списав это на простую мысль, что в горах «такое» бывает, пошел, как мне показалось, по направлению к фуникулеру, рассчитывая вернутся в отель раньше жены и хоть что-то еще отхватить из бесплатной обеденной винной карты.
Но, тут мне в руки кто-то дал что-то инородное, неприятное и вообще, чуждое моему вальяжному настроению. Ощупав «это», я понял, что это мои лыжи, будь они неладны!
Дальше – хуже. Сквозь какие-то путанные объяснения, я понял, что на этой части горного плато нет фуникулера, и что какую-то часть склона нам придется спускаться на лыжах.
Похоже, в тот момент, мне в кровь попала обильная порция адреналина. Я даже стал снова различать, где небо, а где – горы. В результате этого тревожного осмотра оказалось, что «ле петит маунтион», о котором мне говорили, на самом деле, длинный и довольно ухабистый склон.
В конце концов, не став слушать чьи-то идиотские объяснения, я решил поступить, как в случае с бутербродами из скумбрии. То есть, принять еще на грудь, для крепости рук и смелости, а потом просто закрыть глаза и съехать с чертовой горы.
Ввалившись обратно в ресторан, я схватил недопитую компанией бразильцев, бутылку, выпил из горла все оставшееся. Потом подошел к краю склона, кое-как застегнул лыжи, закрыл глаза и… куда-то поехал.
Волна трезвости прошла по мне после первого падения. Точнее не пошла, а, со всей силы, – обрушилась. Я не знаю, падал я кубарем или скользил на боку. Единственное, что я помню, это какой-то скрип и хруст, издаваемый моими внутренностями.
Когда я очнулся и кое-как разыскал свалившиеся лыжи, то увидел, что вокруг никого нет. Вдалеке было что-то, похожее на маленькие флажки, но уверенности, что это действительно флажки, а не птицы, например, у меня не было.
Я разыскал лыжи, надел их и опять закрыл глаза, сгруппировавшись. На этот раз, волна накрыла меня еще быстрее. Кажется, я не успел проехать и десяти метров.
Так повторялось еще много-много, кажется, бесчисленное количество, раз. Страшное, опустошающее, оглушающе дикое количество раз, пока я, наконец, кубарем, не уткнулся в большой ангар, ведущий к фуникулеру.
Смеркалось. Тем не менее, в ангаре была очередь. Это была группа самых фанатичных лыжников, катающихся до последнего фуникулера. Среди них была моя жена.
– Я тебя не узнала в этой куртке. – весело сказала она. Но, я-то понимал, что куртка была здесь не при чем. Глаза-блюдца, бледное, несмотря на мороз, лицо, волосы, напоминающие лишайник, по которому проехала танковая рота.
Пока мы стояли в очереди, она, принюхиваясь, сказала:
– Ой, от кого-то выпивкой пахнет, где успели только…
– И не говори! – осуждающе пробормотал я, не в силах выговорить ничего более.
Выпивка внутри меня все так же была и, поэтому, пахла. Но, весь эффект от нее я потратил на десятки падений, крики, стенания и проклятия всего, что связано с горнолыжным спортом и снегом вообще.
В фуникулере я пригрелся, немного расслабился. Внизу проплывали потемневшие горы с редкими огоньками и черными ребристыми перелесками. Я тихо заплакал.
– Ты чего? – удивилась жена. Кажется, я плакал при ней первый раз за многие годы совестной жизни.
– Очень красиво. – соврал я.
– Нет, все-таки кто-то выпил. – сказала она. – Это не ты, случайно!? – она повела востреньким носом, как охотничья собака.
– Ну что ты! – успокоил ее я, сказав это таким трезвым голосом, что сомнений быть и не могло.
Больше мы ничего не говорили. Она смотрела, воодушевляясь видом. А я смотрел, все больше погружаясь в глубокую печаль: как можно было так бездарно потратить выпитое!?
***
В какой-то момент, в моей жизни наступил период «бессознательных суббот». В эти дни, я напивался до такой степени, что не то, что уже не мог изготавливать бутерброды, или, тем более, скатываться, пусть и кубарем, с горы. Я мог только лежать и пускать слюни.
Нечего и говорить, что таких «суббот» на неделе могло случиться и две, и даже три.
Моя жена сменила технику «ничего не слышу, ничего не вижу», на более подходящую в таких обстоятельствах, «элеутерококка в твоей жизни стало слишком много». Разумеется, ни о каком открытом пьянстве речи не шло, официально я все еще был в обещанной завязке. Разве что… только восстанавливал давление, принимая жизненно важное лекарство.
Вслед за ее обвинениями «слишком много», следовали вполне логичные угрозы развода и расставания. Но, на этом ее интервенция не заканчивалась. В фразах «слишком много, поэтому», содержащих обвинения, в самый конец обычно ставились «хвостики» (как я, потом это назвал).
Незаметная пара брошенных «на ходу», слов. Однако, очень важных. Собственно, ради них и были произведены бурные сцены с обвинениями и угрозами.
Эти «хвостики» в ее фразах можно вкратце охарактеризовать так: все рано ты такой, и я это знала. Или: все плохо, ну и ладно. Или, моя самая «любимая», очень извращенная вариация «хвостика»: давай сделай что-нибудь, а я посмотрю, как у тебя все равно НЕ получится.
В психологии, такие выражения (по сути, команды, как другому поступать), называются двойными посланиями. Что-то из серии: Как бы хорошо было построить высокий дом! Но… высокие дома часто падают от ветра и вообще небезопасны для наших детей. Так, что? Будем строить высокий дом? Здорово будет, да!?
***
Повторюсь. Возможно и, скорее всего, вам покажется, что я навязываю вам мысль: кто-то виноват в вашей зависимости.
Уверяю вас, последнее, что я хочу – повесить на кого-то чувство вины. Как минимум потому, что чувство вины для человека в алкогольной зависимости является дополнительным (и очень сильным) оправданием, чтобы продолжить пить.
Но, то, к чему я вас однозначно призываю – обратить внимание на людей, которые вас окружают и на ваши отношения с ними.
Прожив очень разные периоды своей жизни, практически упав на самое дно и, потом, поднявшись, я не склонен делить все на черное и белое. Но, в этом вопросе, я остаюсь достаточно категоричен: люди, постоянно окружающие алкоголика, в той или иной мере, становятся соучастниками.
И это очень тяжелая и грустная тема. Увы, во многих семьях, самые близкие люди, всеми силами помогающие вам избавиться от зависимости, невольно, затягивают туда еще сильнее.
В связи с этим, я вспоминаю отрывок из одного фильма.
Двое полицейских, женщина и мужчина, едут в патрульной машине. По рации передают, что муж сильно избил жену, и она вызвала девять-один-один. Диспетчер так же описывает множественные увечья пострадавшей.
При этом, женщина-полицейский о чем-то рассуждает, даже пытается пошутить. А мужчина, наоборот, поджав нижнюю челюсть, испытывает злобу.
Наконец, он не выдерживает такого фривольного отношения к трагедии, срывается.
– Слушай, там женщину до полусмерти избил муж, – говорит он, – Почему ты так себя ведешь?
– Ты недавно на этом участке, – объясняет она. – А я давно. По этому адресу, я уже ездила раз пять. Всегда одно и тоже: напился, избил до полусмерти. В первый раз, она была жертвой. Во всех остальных – уже соучастник.
В этом состоит жесткая мудрость нашей жизни. Когда один и тот же человек, в одних и тех же условиях, бьет нас пять и более, раз, уже на второй – мы становимся соучастниками этих избиений, а не жертвами.
***
Я очень хорошо помню тот год. Последний год, когда я выпил что-то, содержащее этанол.
В декабре, мы с семьей, поехали в Тайланд, на новогодние праздники. Нечего и говорить, что к этой поездке я тщательно «подготовился». Работал и пил столько, что в аэропорт меня везли чуть ли не под капельницей. Не говоря уже о том, что за несколько недель до отъезда, у меня случился приступ чего-то, похожего на белую горячку. В результате которой, я полностью разорвал отношения с родным братом, сам себе сломал ребро, чуть не попал в серьезную аварию на машине.
Возможно, это было мое «дно», от которого я оттолкнулся.
Приехав в Тайланд, я начал замечать связи, изнанку историй, фраз, выявлять «хвостики» в высказываниях, близких мне, людей. Это было мое откровение с самим собой, во время которого я начал писать эту книгу.
Наверное, вы думаете, что от таких глубинных осознаний, я перестал пить. Ну что вы! Тайланд, Бангкок… всем известно: то, что происходит в Бангкоке, остается в Бангкоке.
Вместо настойки элеутерококка, которая осталась в девяти тысячах километров, я использовал настойку «Дракон». Тогда еще не знав, для чего она или от чего. Главное – в ней около двадцати пяти градусов этанола и продавалась она почти в любом магазине, в том числе в круглосуточных аптеках. Вот сказка-то!
Легенда для жены избралась сама собой: что настойка эта – чрезвычайно полезна и действенна для регуляция давления, особенно рекомендуется всем с вегетососудистой дистонией, которой я, разумеется, очень страдал.
Поэтому, в любое время дня и ночи, в карманах всех моих курток, штанов, рюкзаков, звенели и побрякивали чекушки пузырьков с изображением красного чешуйчатого дракона на этикетке. Наверное, я стал неофициальным рекордсменом по употреблению драконовой настойки по результатам двух месяцев.
Само собой, одной настойкой не ограничиваясь. Настойка была лишь приятной ширмой для вина, вполне неплохого тайского пива и ужасного тайского виски. Настойка снимала утреннюю «муть» и сбивала вечернюю «пену». Днем она помогала вернуть аппетит. А в послеобеденное время служила борьбой с сонливостью.