Потом в комнате появился «палач». Я увидел раскисшую одутловатую ряху, больше похожую не на голову, а на протухший, с растопыренными врозь гнилыми листьями, кочан капусты.
Этот «кочан» кое-как держался на, не менее, страшном теле. Это тело, как будто, все осело вниз. Не толстое и не худое. Но, очень сплывшее. Как слезает кожа с рыбы, которую подвесили, и та протухла.
Получеловек попыталось сесть на грязный табурет, но покачнулся и упал, завалился навзничь на пол.
В следующий момент, я увидел комнату, как будто прилип к потолку и смотрел сверху вниз. И на меня, через щелочки опухших век, смотрело это уродливое создание, ворочаясь, пытаясь встать, за что-то уцепиться, злобно кривляясь ртом, давясь мокротой.
Это было не моё лицо. Даже во сне, я не мог допустить, что есть хоть тысячный шанс, что мое лицо может стать таким. Но, я узнал себя. Может, по бровям, ещё по каким-то частям мимики, которые хоть чуть, но остались от меня, прежнего.
Жуткое создание дергалось на полу, грязная растянутая майка задралась, по всему телу были сине-зеленые назревшие фурункулы, круглые и большие, как будто стремящиеся разорваться, вытечь наружу чем-то гнилым, что только и осталось в этом изуродованном человеке.
– Злобно нажрался! – сказал шаркающий полутруп женщины.
– Ни-че… ни-че не злобно…
Жуткий слизняк все-таки схватился за ветхий стол, но не смог толком подтянуться, опять упал, продолжил барахтаться на полу.
– Ты обещал не злобно!
– Нал-л-л-е… – он не смог выговорить, задохнулся слюной.
Я, было, подумал, что он пытается сказать по-французски «алле». Но, потом догадался, что он пытается сказать, более очевидное, «налей».
Больше всего, меня ужаснуло то, что страшное создание с куриной шеей, которое когда-то было моей женой, не ругала, не грозила уйти или еще что-то сделать. Хотя… если двое живут в заброшенном доме, стекла выбиты, вероятно, время угроз уже прошло. Она только повторяла «ты обещал … не злобно… не злобно».
Господи! – тот я, который был наблюдателем, схватился за голову, – Господи… она меня даже не ругает! Почему, она меня даже не ругает?!
Я не помню, проснулся ли я после этого или еще какое-то время был в забытьи. Но, когда я открыл глаза, то на губах у меня еще было это «почему она меня даже не ругала, почему, почему, почему…».
Это действительно страшный момент, который, к сожалению, бывает не только во снах. Ваши близкие перестают вас ругать, перестают удивляться. Многие просто уйдут, не захотят смотреть на то, во что вы превратитесь. Кто-то останется. Кто-то из тех, кому придётся наблюдать, как вы убиваете себя и все хорошее, что в вас есть.
Утром, лежа в холодном, липком поту, я закрывал глаза, возвращался в сон, раз за разом осматривал пустые окна, копоть пожаров, разбитые рамы с висящей паклей. Весь дом был брошен, пустой, осталась только одна квартира, в которой был тот, кем раньше был я. И та, кто раньше была моей женой.
Но, было и еще кое-что третье: огромная, глупая трагедия, которая произошла с ними двумя. Что-то уродливое и неописуемое, что привело их к обломкам их жизней, поселило в этот страшный заброшенный дом.
***
На протяжение нескольких лет я был алкоголиком-спортсменом. Это означало, что я много пил и потом, на следующий день, «компенсировал» выпивку усиленными тренировками. Что позволяло мне успокоить совесть, оттенить падение на самое дно бутылки, – на самом деле, все, чтобы пить дальше и больше.
Вы удивитесь, но таких людей много. Ни раз и не два, во время пробежки, я чуял от впереди бегущего, кислый запах перегара. На площадках и в залах, видел людей с набрякшими подглазьями, облизывающих пересохшие губы и раздраженно чешущих горло и нос.
Но, в жизни любого «спортсмена-алкоголика» наступает такой момент, когда здоровье уже не позволяет компенсировать выпитое полноценной тренировкой, планка «покаяния» снижается.
Это был день (и период) когда «планка» у меня уже упала. Отдышка, жуткая боль в спине, кружащаяся голова и мельтешащие черные «мухи» от скачущего давления, более не позволяли совершать утренние пробежки, и я стал просто ходить.
Что делает алкоголик во время прогулки в лесу? Да, обычно думает, где среди чертовых ёлок найти бар или хотя бы ларёк.
Еще, в моменты «компенсации», алкоголик часто задаёт вопросы Миру. Или Богу, или какому-то тотемному существу, в целом вселенной… Не так важно, кому или чему. Он задаёт экзистенциальные вопросы. Из разряда: что делать дальше, почему все так… риторические вопросы, потому что он задаёт их не себе, а куда-то – туда, в эфир.
Я верю в Бога. Я верю в судьбу. И в предназначение верю тоже. Я много, во что верю, что лежит за пределами законов физики. И, на первом месте, в этом длинном списке, стоит энергия честности, осознанность с самим собой. В нее я верю больше всего остального.
И эта самая честность мне говорит: если человек, шатаясь от похмелья, задает вопросы Богу, и Бог, вдруг, обратит внимание именно на него… даже если обратит, что очень вряд ли, но если, если… даже тогда, на вопрос «почему я пью» или, более завуалированные «почему все так», «каков мой путь», Бог – не ответит.
Даже Бог не ответит. Кришна, Будда, Иисус, если они соберутся вместе, будут сидеть и думать над такими вопросами, они не ответят. И никто не ответит, кроме самого человека.
Но, в тот день, когда я шел по лесу и возмущенно, одновременно, жалобно, вопрошал «каков мой путь… каков мой путь… каков мой путь… почему все так», Бог мне ответил. Я даже не буду говорить намекнул, потому что ответ был весьма точным и однозначным.
На подкашивающихся ногах, вытирая испарину со лба, с ноющим мочевым пузырем, я дошёл до выхода с лесной трассы, зашёл в одну из кабинок биотуалетов.
Была зима, было скользко. Ноги плохо держали, пуховая куртка стеснял движения. Поэтом, когда я повернулся в маленькой кабинке, чтобы закрыть дверь, обе ноги как-то сами по себе оторвались от пола, тело последовало за ними.
Получение ответа на вопрос «каков мой путь» довершило то, что кто-то не закрыл крышку унитаза, отверстие было достаточно широким, чтобы принять меня в болтающуюся внизу жижу испражнений, смешанных с едкими септиками.
И… бульк! Ква-у-ч… ква-у-чч… ква… какое-то время я лежал, окунув попу и часть спины, смотрел на темно-зелёный купол крыши, на котором увидел наклейку с надписью, начинающуюся с большого слова «ОПУСТОШЕНИЕ». Дальше следовали телефоны службы, занимающейся откачкой биотуалетов.
Так я нашёл очень точный ответ на вопрос «каков мой путь», если я не остановлюсь.
***
Я не хочу писать только страшилки, про отрубленные руки или прячущего водку, шестилетнего мальчика. Были случаи, и их было довольно много, когда алкоголь оставался безобидным весельем.
Я помню, как после затяжной ночной пьянки, мы с другом спустились в магазин у его дома, купили там уйму холодного пива, килограмма три копченых свиных рёбер и красного лука. Потом, весело сидели у него на кухне, пили пиво большими глотками, руками ели рёбра, добавляя остроты, луком. Набор не для поцелуев, конечно, но тогда нас интересовало качественно опохмелиться.
Я где-то слышал, что с точки зрения психологии, алкоголик пьёт не ради самого опьянения, а ради похмелья (чувство вины и следующее за ним, облегчение) и еще – ради рассказа «как это было».
Но, в то похмельное утро никакого чувства вины у нас не было. Это было похмелье ради похмелья. Можно сказать, биологический процесс восстановления.
Отрывая очередной кусок пряного мяса, запихивая его в рот, заливая обжигающе-холодным пивом, друг сказал фразу, которую мы вот уже двадцать лет, как вспоминаем: Как же хорошо… я даже прослезился.
У него и правда навернулись слезы. А я ответил ему, с не меньшей, как мне кажется, ироничностью: Бери от жизни все! – в подтверждение, допив очередную банку.
Потом мы долго смеялись, полные иронии. И это был по-настоящему радостный момент, позитивный. Момент настоящего, искреннего юмора, без подтекста, без двойного, тройного дна…
Я не знаю, было бы нам так же хорошо, если бы мы встретились и просто поели рёбра с луком, запивая их холодным томатным соком. Не знаю. И никогда не узнаю. Зато я знаю другое.
Мы не становимся моложе, это факт. И за следующие двадцать лет, в моем алкоголизме было все меньше таких вот простых и веселых моментов юношеской беспечности.
К сожалению, у всех, кого я знал и знаю, в алкогольной зависимости, происходило тоже самое. Все чаще, принятие алкоголя, последующее похмелье и следующее за ним раскаяние и искупление, – только туже затягивало узел.
***
В работе с алкогольной зависимостью, второй шаг можно охарактеризовать, как самый страшный из всех, – своим откровением, признанием самому себе, серьезной проблемы.
Третий шаг, без сомнения, самый разочаровывающий: вы понимаете, что не все так просто, но пока еще не понимаете, что зависит от вас, а что – нет.
Четвертый шаг – выматывающий, как всегда бывает, когда человек отказывается от самообмана.
Но еще, четвертый шаг, теперь я точно это знаю, – самый сложный.
До этого, вы продолжали сидеть в бутылке, изредка протирая стекло, через которое смотрели на мир, пытались немного достать голову через горлышко, опять сползали на дно, зажимаясь в углу, дрожа от страха неизвестности. И вот, на четвертом шаге, неизвестность пришла. Вы выбрались из бутылки. И все вокруг предстало пугающими декорациями.
К тому же, появились и довольно утилитарные проблемы: освободилось много времени, но ушел порыв, – тот самый, который появлялся у вас вместе с чувством вины за пьянку.
Люди, окружающие вас, стали какими-то другими. Вы видите связи, которые раньше держали вас с ними в отношениях. Но, теперь эти связи не работают. И вы не знаете, что с этим делать.
Вроде бы, начали просыпаться первые настоящие, ваши настоящие чувства и желания, но… остался вопрос, который, кажется – невозможно решить: как отдыхать, расслабляться? Чем заняться, когда все дела сделаны, тело и мозг просят расслабления!?